Александр Тюрин - Отечественная война 2012 года, или Цветы техножизни
В конце прохода был здоровенный дядя Том с голографической эмблемой гарвардского института международного развития на футболке. Он что-то делал с белобрысой девкой, прижав ее к мусорному баку. Что-то далеко неакадемическое. Его крепкая задница работала как нефтекачка. А к его атлетической бронзовой шее присосался нейроакселератор матово-черной пиявочкой.
Грамматиков в нерешительности потрогал гарвардца за плечо, уже понимая, что подворотня носит постановочный вид. Турист законно развлекается, купив лицензию на порцию добровольно-согласованного насилия. Вкусно и дешево, как пишут в путеводителях по пост-военной пост-России.
Секс-турист, наконец, обернулся. Лицо у героя экстремального отдыха сочилось трудовым пОтом. Нейроакселератор усиливает ощущения, но из-за сенсорного привыкания требует все более интенсивной эксплуатации «объекта».
Закатившиеся зрачки девки обнажали неприглядную белизну глазных яблок, слившуюся с гнилой бледностью лица. Ее слюна и сопли обильно вымочили гарвардскую футболку в разных местах.
Грамматиков ушел бы, наверное. Ведь девку в любом случае откачают… Но когда турист поторопил его: «вали», Грамматиков подхватил с земли пивную бутылку и стал заталкивать импортному бугаю в оскаленную пасть. Бутылка уходила все глубже и глубже, теперь уж склизкие руки туриста беспомощно скользили по куртке Грамматикова. И случайный прохожий мог бы подумать, что это Грамматиков – секстурист, купивший лицензию на полчаса садизма. И лишь когда гарвардец засипел именно так, как сипела до этого девка, Грамматиков повернулся и пошел так, как ходят шерифы, исполнившие справедливый приговор.
Скоро я буду жалеть об этом. Скоро, но не сейчас. Именно страх перед «скоро» никогда не давал мне почувствовать всю красоту «сейчас».
Вот и Пять Углов, теперь свернуть на улицу Рубинштейна.
Таинственные графитти, сделанные на стенах «умной» микросхемной краской, то светились как грибы в джунглях, то снова гасли. Пушкин, поражающий змея с головой дяди Сэма. Ниже надпись: «Пушкин и ЭТО должен делать за тебя?». Похоже, недобитые националисты постарались. Улица Рубинштейна всегда была фрондерской.
Подъезд, где проживал Борис Дворкин, выглядел весьма укрепленным. С бронированной дверью. Наверное, осталась от времен господства мародеров на улицах Петербурга, освобожденного от всяческого гнета. Вместо обычного кнопочного замка сенсорные панельки с указанием фамилий. Фамилии Дворкин там не было. Но и визитная чип-карта едва ли врет.
Грамматиков сразу нажал на все панельки и сказал в пупырчатый кругляш микрофона:
– Боря, это вы?
– Вы ошиблись… ошиблись…ошиблись… таких здесь нет. – отозвался ему хор жильцов.
Но потом динамик высказался более осмысленно.
– Вам какого Борю? – уточнил приятный женский голос.
– Такого. С вами живет только Боря Дворкин, надеюсь.
Чуткий динамик донес эхо разговора: «Тебя спрашивает длинноносый такой, тощий, сказать, что нет тебя или как?»
– Мужчина, вы меня слышите? Борис переехал отсюда. До свиданья, – доложил динамик и отключился.
Грамматиков снова нажал на панель вызова.
– Эй, если меня впускают в дверь, я вхожу в окно. Причем в буквальном смысле.
Он глянул наверх. Восьмая квартира – третий этаж. Можно попробовать.
Грамматиков забрался на искусственный сильно пахнущий одеколоном тополёк, с него перескочил на подоконник, потом на водосточную трубу, с помощью обезьяньих движений добрался до второго этажа.
Грамматиков ощущал странную легкость, которая у него раньше бывала только во снах. И старался не думать, что уж конечно на третьем этаже ему станет страшно.
И тут дверь внизу открылась… Предлагают войти…
На пороге квартиры номер восемь стоял человек, который несомненно был Борисом Дворкином.
Грамматиков сглотнул ком, мгновенно набухший в горле – Боря был чем-то похож на Сержанта из больницы.
– Ты, то есть вы… Извините…
Да нет, не Сержант, черты лица другие, просто что-то в глазах такое же… нездоровое.
– И тени их качались на пороге… Давай, Андрюша, не будем общаться на коврике для вытирания ног, заходи.
2Стильный кабинет. Одни прозрачные нанодисплеи на окнах чего стоят. Если погода плохая как сегодня, то они показывают яркие южноиталийские берега.
– Чем обязан, господин Грамматиков? – подчеркнуто ритуально спросил Борис Дворкин.
Придуривается, что ли?
– Да всем обязан. Борис, вам не кажется, что вы чересчур похозяйничали у меня дома?
– Слушай, барон, это ж было год назад. Я уже ничего и не помню. Ну, наверное, мы у тебя немножко пошутили…
– А Вера тоже шутила, когда хотела прикончить меня мономолекулярным холодным оружием? Из-за нее я, между прочим, свалился с крыши.
Раслабленная вальяжность господина Дворкина несколько улетучилась.
– Да что ты? Свалился и, как я вижу, уцелел? Везунчик, вероятность такого исхода очень мала. А Вере я давно не доверяю, честно. Вообще мы с ней разошлись, причем я побежал. Вера, как бы это сказать, теперь при новом начальстве…
– Ладно, Вера скурвилась. А прозрачный сосед, полный говна и мочи, а соседка без костей, похожая на обожравшуюся змею, а джинсы – все, что осталось от дамы по имени Лена? Все это случилось именно после вашего визита. Я уж не говорю о техноорганизме, расползшемся по квартире…
– Что-то больно густо ты мажешь… На диван, что ль, садись. Чаю попьем.
В кабинет вошла белокурая женщина и вкатила сервировочный столик вместе с принадлежностями для питья чая согласно японской церемонии «то-ю-но». Бамбуковые ложечки, совочки, щеточки, сосуд с кипятком, чашечки с пейзажами на боках.
– Можно мне с вами почаевничать? – спросила она. – Тем более, что «то-ю – но» умею проводить только я. Как опытная гейша.
Та самая Лена, которая приходила с Борисом Дворкином в гости, только уже не в образе патлатой бедовой маркитантки, а приличная такая матрона с аккуратной прической. Значит, жива!
– Эй, чего вылупился на мою женщину, Андрей Андреевич? Блондинок, что ли, не видел? Или она в твоем виртуальном окне похожа на Людмилу Зыкину эпохи застоя?.. Тогда закрой окно и пей чай, вот сушки. Старомодные, не стонут, когда их грызешь.
– Я – ничего. Я всегда так смотрю, – смутился Грамматиков.
– Я еще сейчас пирог разогрею, – пообещала Лена без всякого надрывного хихиканья, которого было так много в прошлый раз. И выскочила.
Незванный гость прихлебнул из чашечки, наверное слишком громко, потому очень уж был поглощен своими мыслями. Чай – настоящий, с жасмином, всё остальное – как во сне.
– Итак, Грамматиков, Лену ты только что видел. По виду это Лена, согласен? На ощупь, поверь мне, тоже Лена. Если ее хорошенько ущипнуть, то она отреагирует как настоящая женщина, а не как пластмассовая давалка – то есть, нормально врежет тебе по морде. С соседкой Мариной и соседом Стасиком тебе, надеюсь, удалось повидаться хоть раз за последний год?
– Да, навещали они меня в психушке.
– И они, должно быть, в порядке, непрозрачные, при костях. Может, у тебя просто мозги перегрелись от стимботов?
– Но, после того как вы ко мне пришли, на меня началась охота.
– Грамматиков, мы точно не причем. У меня даже охотничьего билета нет. Я и на мух не имею права охотиться.
Дворкин откровенно забавлялся. С одной стороны это бесило Грамматикова, но с другой стороны он понимал, что так вот, за чаем, никакие страшные тайны не открываются.
– Я слушаю вас очень внимательно, Борис, и ничего не понимаю. Вы ничего не говорите толком…
– Погаси свет, немедленно, – быстро, краем рта, проговорил вдруг Дворкин. – Выключатель рядом с тобой.
– Я не хочу с вами сидеть в темноте, – в приступе тоски простонал Грамматиков. – Мне не нравится интим такого рода.
– Погаси свет, везде, быстро. На кухне кто-то еще есть, помимо моей бабы.
– Ладно, я выключу свет, но попробуйте только…
Грамматиков ткнул кнопку и свет угас с приятной театральной медлительностью. Гость увидел по легкому перепаду тьмы, что открывается дверь в коридор, и подумал, что это выходит хозяин.
Рядом возникла какая-то масса, источающая напряжение, Грамматиков ткнул наугад острым концом бамбуковой ложечки. Что-то булькнуло и упало – тяжелое, как мешок с картошкой.
А потом Грамматиков включил свет и поперхнулся собственной рвотой.
Около его ног лежал и слегка еще дергался человек. Нестандартный человек. Нормальное как будто лицо (хотя, может, и не лицо, а умело подогнанная биополимерная маска), но под расстегнутой курткой видна прозрачная плоть, за которой стоит мертвое дымчатое сердце.
Из уха нестандартного человека текла голубая васкулоидная[3] кровь, смешанная с пузырями. А еще из его уха торчала бамбуковая ложечка для чайной церемонии. Неподалеку от тела лежал пистолет, похожий на толстую пиявку.
