Ольга Манскова - Без имени
— Мне страшно…
— Не бойся, Фанни. Мы теперь вместе.
— Кстати, почему вы решили меня найти? Я же писала вам, что считаю те чувства, что не проявлены в реале, более возвышенными и достойными проявления? Они не убиты пошлостью навешанных на них ярлыков, не имеют ни обозначения, ни плотности… Они как бы вне времени и вне пространства. Я всегда хотела общаться со своими друзьями лишь в пределах интернета и никогда не пересекаться в реале… Я всегда писала об этом… Помните?
— Я всё помню, Фанни… Особенно — то ваше письмо, в котором…
— … Были стихи…
— Странные стихи… Как всегда, в твоём стиле…
Что для меня осталось?
Что обострится ввысь?
Если вчерашний парус
С мачтою — сорвались?
Или — пилить по нервам
Бешеным, злым смычком,
Или — по бездорожью
С порванным рюкзаком?
Нет на земле пристанищ,
В небе — тем более нет.
Снизу — адских ристалищ
Злой, красноватый свет,
Сверху — ледащий холод
И никаких забот.
Сверху — нависший молот,
Низ — наковальни лёд.
Если скользить по жизни —
То выдают глаза.
Если скорбеть и киснуть —
Слишком суха слеза.
Барахтаться и бороться —
Так слишком ржав окоём.
Залечь же на дно колодца —
Так больше и не вздохнём.
В силках бесконечно биться
За право быть мерой вещей?
Душа — нет, совсем не птица,
Зажата в тиски клещей.
Она беспокойно бьётся,
Но сталь тяжела оков…
Что же тогда остаётся?
В маске для дураков
Пред зеркалами кривляться?
Пыль, духота, нищета…
И у смешного паяца
Глубокие складки у рта…
Тайной твоей хочу я
Быть, и до хрипоты
Мысленно закричу я:
Не выдавай мечты!
Есть отголоски боли,
Рытвины пустоты —
Те, что звались любовью…
Будешь иное — ты!
У официантки в кафе были печальные, серые глаза, полные затаённой грусти. Она была тоненькая, будто бы полупрозрачная, и чем-то напомнила Фанни Лану из канцтоварного киоска. «Странное дело, — подумала она, — Многие современные девушки делятся на две категории: или совсем худенькие, с ручками — ниточками, или же — просто тумбы, нередко ещё и огромного роста, со слоновьими ногами. Мутации от потребления суррогатов и всяких коктейлей?»
— Мы живем в эпоху тотального одиночества. В сжавшемся в комок, уменьшенном мире всеобщей толпы и отсутствия личного пространства, — шепнула Фанни.
— Да. И во времена, когда так необходима порой поддержка друзей, — возразил Неназываемый.
— Самое лучшее, что может сейчас сделать тайный друг — расстаться на пике отчаяния, — Фанни, произнеся это одними губами, отвернулась в сторону.
На маленькой сцене в глубине этого странного кафе девушка и парень в черных театральных облегающих костюмах разыгрывали странную пантомиму, смысла которой Фанни толком не поняла, поскольку сидела к сцене боком и лишь изредка бросала в её сторону взгляды, остальное время посвятив робкому разглядыванию своего спутника.
Девушка-официантка записала заказ и вскоре принесла бутылку розового вина и пару вазочек с мороженым.
— За встречу! — провозгласил спутник Фанни, разливая вино по бокалам, — выпьем немножко, чтобы согреться!
Фанни поднесла бокал к губам, сделала небольшой глоток. По телу мгновенно разлилась приятная теплота. Давно она не пила никакого спиртного: настолько давно, что уже успела позабыть вкус вина.
Неожиданно, кажется, после того, как в кафе вошли новые посетители, глаза собеседника Фанни сделались холодно-настороженными.
— Выслушай меня внимательно, не перебивая, — шепотом, вкрадчиво, попросил он, продолжая улыбаться и рассматривая пустой бокал, вертя его в своей руке. — Завтра мы с тобой встретимся здесь же, в этом кафе, часиков в шесть вечера. Выспись, собери самые нужные тебе вещи, сдай их в камеру хранения на Московском вокзале — и приходи сюда, а предварительно, желательно, покатайся немного на метро. Здесь я рассажу, что тебе делать дальше. Если только с тобой сегодня же не произойдёт нечто непредвиденное.
Фанни улыбнулась. Ну что с ней может произойти такого уж непредвиденного! Её дни проходили буднично и неприметно.
Неназываемый понял её реакцию и сказал:
— И всё же, если с тобой дома вдруг произойдёт нечто непредвиденное, то… Действуй по обстоятельствам, но обязательно покинь квартиру, как только заметишь хоть что-нибудь необычное… Даже, если это будет передвинутая кем-то вещь, лежащая не на своём месте или просто ощущение чужого присутствия. И сразу звони по этому номеру… Записывай…
Фанни автоматически стала заносить в плейерфон набор цифр.
— Ты позвонишь и скажешь только два слова: «Я иду»… И, когда выйдешь из дома, не садись ни на какой транспорт. Иди пешком. Ты знаешь, где дом-музей Набокова?
— Да. Приблизительно.
— Он недавно горел. В очередной раз… Что-то не везёт этому дому. Так вот, ты войдёшь в его парадный подъезд, там у входа, в холле, в любое время суток, будет сидеть лишь бабушка-вахтёр. Она тебя ни о чём не спросит. Потом ты пройдёшь по лестнице, по парадному залу, войдёшь в кабинет…
Он долго и подробно описывал Фанни последовательность её дальнейших действий, план поворотов и спусков. В результате, она должна была очутиться в подземном коридоре, по которому она попадет в совсем другой район города… Фанни не приходилось бывать в этом месте: в доме, в подъезде которого ранее находилась масонская ложа.
— Ты выйдешь из подъезда и сядешь в желтую машину с надписью «Аварийная»… Ты всё запомнила?
- Да, — ответила Фанни.
— Очень надеюсь, что эти указания тебе не понадобятся. Но всё же… А теперь… Я ухожу. До встречи, — с этими словами Неназываемый поднялся со своего места и направился к выходу.
И вышел, не оборачиваясь больше.
Фанни проводила его взглядом, потом посмотрела в чёрную пропасть оконного проёма. За окном хлестал неожиданно усилившийся дождь.
Она ещё немного посидела так, доела мороженое… Пора уходить?
На небольшой сцене теперь новые парень и девушка разыгрывали сцену, похожую на восточный танец. В конце которого девушка в японском кимоно раскрыла над собой синий зонтик с крупными цветами и пошла прямо между столиков, семеня маленькими ножками. Она остановилась возле столика Фанни, и неожиданно, слегка подавшись к ней корпусом, тихо сказала:
— Вам просили передать, — она протянула зонтик Фанни, очень смущаясь, что выражалось в каждом жесте, присутствовало в ней во всём, вплоть до кончиков пальцев, и улыбаясь сдержанной улыбкой. Легкий поклон — и вот она уже растворилась меж множества новых танцоров, одетых в разноцветные трико, которые высыпали в это время в зал и теперь странно передвигались везде по кафе, в клубах сигаретного дыма.
Фанни, закрыв подаренный ей непонятно кем зонтик, прошествовала к выходу и вышла на тёмную мокрую улицу, под дождь.
Глава 3. Библиотека
С некоторых пор Фанни оказалась за гранью общественной жизни. Имея юный, ничем не объяснимый с точки зрения простых обывателей, облик она интуитивно решила, что называется, «не высовываться». Не оформлять, к примеру, пенсию, да и по возможности не появляться ни в каких властных органах и общественных организациях. Залечь на дно. И это ей вполне удавалось.
Фанни интуитивно осознавала, что такие, как она, люди-долгожители не нужны в этом мире, и будут уничтожаться, скорее всего, при их обнаружении. Тем или иным способом. Во-первых, они слишком хорошо знают историю. А кому сейчас нужна история? Она мешает создавать мифы. Во-вторых, и это главное, таким людям нужно будет или десятилетиями выплачивать пенсию, что весьма обременительно для государства, или создавать для них новые законы. А это так хлопотно и неудобно… Обществу удобнее ввести добровольную эвтаназию по закону, разрешаемую после семидесяти. Или не слишком добровольную… В общем, пока что спасение себя, как личности, и спасение подобных себе, если таковые были где-то еще, виделось Фанни лишь в общем бардаке и недостаточности средств для тотального контроля за населением. Только в этом.
* * *С тех пор, как она оказалась вне «нормальной» жизни — то есть, не могла больше воспользоваться старыми умениями и полученным некогда образованием, поскольку ее документы были безнадежно стары, а образование бесконечно и безнадежно просрочено, Фанни усвоила несколько новых постулатов железно.
Одним из них было принятие того, что повсюду у нас всем распоряжаются люди, «укушенные» в голову. От дворников и посудомоек, среди которых такие личности становятся главными дворниками и посудомойками — и по нарастающей «вертикали». И они везде и всенепременно «в курсе», и всегда докладывают о своих делах начальству — и достигают своих задач и целей. Иногда, только потому, что начальникам не хочется связываться с такими личностями, а легче выполнить все их требования. И вот, они уже под крылышком у вышестоящих, и вершат свои разборки с остальными их руками. Начальство, к тому же, очень злопамятно, и потому имеет удовольствие накапливать сплетни, поданные ему подобными прихлебалами власти.
