Сергей Антонов - 2-Герой-2
Нурминен сделал две попытки пожать плечами, и пожал.
– Да наверно все уже, мадам, – сказал он. – Нешто мы не понимаем! Мы ж со всем нашим решпектом… За нами дело не станет, мадам Ларкин, не подкачаем, не сумлевайтесь…
– Если бы на твоем месте был кто другой… – сказала, качая головой Ларкин. – Молчи, Волчара… все знаю. И постарайся не хамить. В любом случае – все пока живы.
– Какалов, видимо, никогда не сможет ходить, – сказал Баймурзин. – Я у него утром был.
Ларкин вздохнула.
– Посмотрим… – проворчала она.
А Нурминен подхватил со стола ещё одну бутылку.
– Иди-ка ты, милок, пить отсюда, – приказала Хелен Джей. – Даю тебе ещё день. Релаксируйся – как сказал профессор. Потом изволь протрезветь. Надолго! Сагат… Волчара ваш, насколько у вас хватит времени на него… Я подумаю до завтра, а вы, проф, постарайтесь до завтра уже что-нибудь придумать. Вы ж у нас гений. И приведите Волчару в… э… состояние покоя.
– Боюсь, что тут я бессилен, – сказал Баймурзин кротко. – Хелен, я не пью. Рекомендую Трех Президентов. Он пьет. Кроме того, обеспечение психической целостности высшего командного состава Аякс входит в его прямые обязанности. Вызвать его с Массачусетса?
– Никаких Трех Президентов. Все, проф, забудьте обо всех. Я, вы и это, – она показала на горестно глядящего на нее Нурминена. – Нурминен, убирайся. Видеть тебя не могу.
– Это моя квартира, – нагло сказал Нурминен. Хелен Джей огляделась и приподняла брови. Баймурзин хихикнул.
– Когда, Сагат, я слышу ваш смешок, – сказала Ларкин устало, – моя рука тянется к пистолету.
– Ну, не настолько уж я и культурен, – возразил Баймурзин.
– Минимум вы стали на себя напяливать, – сказала Ларкин. И верно: Баймурзин, предпочитавший обходится без одежды вообще, из уважения к Ларкин все-таки натягивал при ней на худые чресла шорты.
– Да, – сказал Баймурзин горделиво. – Кроме того, на мне ещё и контактные линзы. Так что я отнюдь не гол. Со всем, как метко заметил наш пьяный хакер, нашим решпектом. Где-то я это читал…
Ларкин поднялась, вытащила из настольного регистратора обойму с отчетом Нурминена и показала ее Баймурзину, вопросительно сделав лицом. Баймурзин качнул головой, отказываясь: на память он никогда не жаловался.
– Жду открытия, Сагат, – сказала Ларкин.
– Я гений, но не бог, – сказал Баймурзин мягко. – Однако, кое что у меня есть что сказать уже сейчас. Сказать? Или – до завтра?
Хелен Джей снова села.
– Говорите.
– Сказать я имею то, что доклад Эйно Нурминена ни в чем меня не разубедил. Я настаиваю на своем, Хелен. Рекомендация, совершенно официально: принимая решение, Хелен, помните мои слова, и, по возможности, все.
– Тьфу! – сказала Ларкин. – Я-то думала… Ладно. До завтра.
– До завтра.
Нурминен, оглушенный слоновьей порцией спиртного, тупо слушал их – не понимая ни единого слова.
Ларкин сильно потерла руками лицо, испачкала ладони в губной помаде, нахмурилась, достала платок, стерла помаду с губ, с ладоней…
И вышла вон.
– Хотел бы я услышать слова… – смутно сказал Нурминен, пытаясь исполнить процедуру вежливости: вставанием проводить начальника.
– Сидите, Эйно, – сказал Баймурзин. – Она уже ушла. Ваш порыв пропадет впустую.
Однако, гений ошибся. Нурминен не мог вот так, сразу, остановиться и продолжил процесс, и тут дверь раскрылась и Ларкин появилась снова.
– Ого! – сказала она. – Хорошо, Эйно. Садись.
Нурминен сел вбок, мимо кресла.
– Точность – вежливость королей… – пробормотал Баймурзин, помогая Нурминену подняться с пола.
– Садитесь ближе, – сказала Ларкин. – Решение принято. Будете слушать меня очень внимательно, абсолютно все запоминать, спорить со мной запрещаю, все равно ничего не добьетесь. Сагат, включите свою жужжалку.
– Да, Хелен, конечно, включаю, – сказал Баймурзин с несвойственной ему поспешностью. Коряво, на соплях и изоленте собранный приборчик появился, словно по волшебству, у него в руке.
– Защищено, – доложил Баймурзин.
– Слушайте меня, вы, двое, – сказала Ларкин. – Небольшая декларация. Известно, что Галактика потеряла за время войны с НК шесть густонаселенных планет, так?
– Но… – пискнул сильно протрезвевший Нурминен. Голос его плохо слушался.
– Заткнись. Я не как начальник сейчас с вами разговариваю. Я вас вербую, что-то вроде этого. Эти шесть миров, уничтоженных в самом начале войны – не на моей совести, поскольку я тогда была ещё сопливой шлюшкой с джойстиком в ручонке. Но сейчас я – Большой Шеф Запада, и я принимаю их на свою совесть. Красиво? Но правда. И попрошу без обсуждений, поскольку вы меня знаете. Вопрос: хочу ли я потерять хотя бы один мир теперь?
Пауза.
– Ну?
– Не хотите? – предположил Баймурзин.
– Хорошо быть гением, – сказала Хелен Джей. – В точку! Не хочу. Вопрос. Дано: Странная планета. Двести миллионов гуманоидов, согласно данным разведки Аякс, украденных НК и помещенных ими же в сферу моего, как Большого Шефа Запада, влияния, и моей же ответственности. Моя проблема. Статус проблемы?
Пауза.
– Я определяю эти двести миллионов как заложников, – сказала Ларкин. – Я принимаю их под свою защиту. Не обсуждается. Технозомби, имплантанты, пятая колонна, – требуха. Тем более, что имплантант – следует из отчетов медиков – удаляется без последствий.
– Простите, Хелен Джей, но вы очень узко смотрите на проблему, – сказал Нурминен, поражаясь, как такие круглые и банальные периоды могут слетать с его языка. – Имплантант может быть отвлекающим маневром, а враждебные программы могут находиться, например… глубже. В подсознании, в генах, это вполне представимо. Профессор, а?
– Эйно, мадам смотрит как раз очень широко, на самом разрыве штанов, – очень серьезно сказал Баймурзин. – Вы мыслите, как специалист. А она мыслит, как женщина. Не перебивайте, мадам, раз уж вы нас вербуете. Дайте договорить. Я вполне понимаю мадам Хелен, Эйно. Проблема не в целесообразности, а в этике, и, как совершенно правильно мадам думает, в статусе Странной планеты.
– Слушай меня, Волчара, – сказала Ларкин. – Ты пропустил со своей релаксацией, что меня вызывают на Столицу. С отчетом. Раз. У меня, на моем корабле, торчат казаки Сухоручко, и, судя по всему, собираются торчать и впредь. Два. И удалить их со "Стратокастера" у меня нет никаких оснований. Три. Полным ходом, вопреки всем оперативным резонам, но по моему распоряжению готовится массовое вторжение в Пыльный Мешок. Кто-нибудь, где-нибудь слышал о цели миссии? Что это? Спасательная операция? Или профилактическая очистка пространства «Погоста» до глубины вакуума 0,9? Это был вопрос, на который отвечу я. Я не знаю, поскольку у меня имеется приказ Сухоручки об организации вторжения и о привлечении к операции казачьих частей регулярного флота Министерства Обороны. А мой милый Ёся со вчерашнего дня – исполняющий обязанности Министра Обороны СМГ. Это ты тоже пропустил, Директор, сынок. И я сильно сомневаюсь, что в состав армады вторжения войдет хотя бы один пассажирский транспорт для эвакуации людей со Странной.
Пауза.
– Далее. Я улетаю на Столицу одиннадцатого, через полторы недели. С Президентом и остальными встречаюсь числа 12, 13, 14. Не знаю, как там пойдет… Чандрагупта, все-таки считает себя эпигоном Ганди… очки нацепил… Возможно, хотя вероятность мала, мне удастся что-то ему доказать. Вряд ли. Все дело в том, что меня ест Сухоручко. Он – умница, он видит, насколько я всерьез и к сердцу принимаю войну. А теперь он видит, что – спасибо Маллигану и Какалову, – у меня появилась возможность открыть проход на Ту Сторону, и нанести контратаку. И я хочу это сделать. И я обладаю опытом, средствами и людьми. Шансы я сама оцениваю как шестьдесят за меня. В любом случае – войне конец, не сегодня, так завтра. Вопрос. Кем я буду после конца войны?
– О, – сказал Нурминен, представив себе. – Авторитетная вы будете женщина. Так, Хелен, все, вы меня завербовали.
– Меня убьют, ребята, – сказала Хелен Джей. – Через несколько дней. Я не смогу закончить войну. Война вообще не будет никогда закончена.
Такого не ожидал даже Баймурзин.
– Это просто, как трусы за рупь десять, – продолжала Хелен Джей. Казалось, она испытывает удовольствие от своих слов. – Вчера я была полезна, как аспирин от мигрени. Но завтра я превращаюсь уже в сыворотку против очень, очень полезной болезни, – помнишь, Эйно, сынок, что я тебе говорила? О такой войне, как моя, цивилизация Галактики могла только мечтать… Необременительная, локальная и в высшей степени консолидирующая. В Галактике военное положение, к которому все привыкли и считают нормальным порядком вещей, полноценная демократия невозможна, и это святая правда, поскольку больной организм нельзя подвергать тренировкам, готовя его к Олимпийским Играм. Поди плохо! Но мне плохо, и в этом все дело. И я сильна, и это для меня – смертельно. Меня убьют в ближайшее время. Ксавериус мне это рассчитал с единичной вероятностью. Почти стопроцентно. Слушайте меня, вы, двое: если после аудиенции у Чандрагупты меня отправят в отпуск – я уже мертва. Меня не спасти никак. Так что – пока – считаем мою поездку разведкой боем, без обратного билета. Это приказ, – так считать. Переваривайте, у вас две минуты.
