Виктор Точинов - Рай Сатаны
И еще один момент не помнил сержант: точно ли хозяина зовут Иваном? Именно так он и представился? Или сам сержант его окрестил, не в силах выговорить заковыристое местное имечко? Момент знакомства абсолютно выпал из памяти. Называл ли он свое имя, сержант тоже не помнил. В любом случае Иван к нему по имени не обращался. И по фамилии не обращался. И по прозвищу Баг тоже. Никогда. Пару раз, не больше, употребил другое прозвище: «человек снизу». Ясное дело, такой вот тунгус что-нибудь незнакомое увидит – тут же обзовет по-своему. Багирова увидел, когда тот в яме лежал, внизу, – вот и получилось имя для нового знакомого.
Прояснить вопрос с настоящим именем Ивана сержант уже пытался. И получился такой примерно разговор:
– Как зовут, да? По-разному зовут, нганасаны так зовут, долганы иначе… Ты Иваном зовешь.
– Так кто ты на самом-то деле?
– Человек.
– Ясный хрен, что не лемминг.
– Настоящий человек, – немного подумав, внес Иван уточнение.
– А я, значит, резиновый… Скажи лучше, что у тебя… – начал было Багиров и осекся.
Спрашивать, что за имя у Ивана прошито в электронном удостоверении личности, показалось вдруг верхом глупости. Иван и всевозможные «балалайки» с «таблетками» существовали в разных эпохах и разных измерениях. Не пересекающихся.
Вот и поговорили…
Чем занимался Иван в то время, когда ему не попадались нуждающиеся в спасении и исцелении сержанты, тоже неясно. Багирову представлялось, что у аборигенов Севера только два главных занятия: охота да оленеводство.
Олени у Ивана имелись, но слишком их было мало, чтобы претендовать на статус оленевода. Пять голов или шесть паслись неподалеку в тундре совершенно диким образом, без загона, без привязи. При нужде – съездить к роднику за водой, например, – Иван подзывал животин. Даже не то чтобы подзывал – не свистел, не кричал призывно, а… В общем, как-то само получалось, что при нужде учаг оказывался неподалеку, возле чума.
Охотой Иван тоже не занимался. По крайней мере за все время, что провел с ним Багиров, не охотился ни разу. Если не считать охотой историю с ловчей ямой… Иван от ловушки всячески открещивался: не копал, дескать. И про трехглазую зверюгу якобы ничего не знал, не ведал. Ну а труп-то чудища со щупальцами у ямы видел? Не видел. Какой-то дрянью все было залито, забрызгано, но никакого трупа. Нехорошее место, нельзя туда ходить.
И Багирову казалось, что Иван ему врет. Или, по меньшей мере, рассказывает далеко не все, что мог бы рассказать о диковинном происшествии.
Сержант пытался описать то, что сумел разглядеть из ямы, рассказывал про вой, про преследование по болотам, но Иван лишь качал головой:
– Не живут такие звери в тундре. Песцы живут. Волки живут. Олени жили, но теперь совсем плохие стали. Больные, из десяти одного кушать можно…
Лишь много дней спустя сержант Багиров понял, что абориген ему не врал ни единым словом. Но сам Баг не совсем верно ставил вопросы… И не совсем верно понимал ответы…
Однако, как ни толкуй странную историю с ловушкой и тварью (или двумя тварями), главного это не меняло: охотой как промыслом, как способом прокормиться, Иван не занимался.
И с чего жил непонятно. Питались они с Багировым исключительно запасами из погреба – кашеварил всегда хозяин стойбища, варил в котле не то густой суп, не то гуляш: попадалось там и мясо, и корешки всякие, и грибы, и даже ягоды сушеные – разварившиеся, набухшие. Сытно и вкусно, но уже чуточку приелось.
Вот и сейчас, после прихода с испытания, Иван разогрел над костром свое варево, разлил в два помятых алюминиевых котелка, один протянул сержанту. Сам он никогда на виду у гостя не ел, уносил котелок в чум.
– Хорошо кушай сегодня. Еще захочешь – еще дам. Потом отдыхай хорошо. Сил завтра много надо.
– Что делать будем?
– В город пойдем.
– Город?! Да где ж тут город? Это сколько ж топать!
– Недалеко пойдем, – успокоил Иван. – Утром выйдем, вечером придем. В город придем.
Сержант Багиров так и сел… Натурально приземлился пятой точкой на мох. Ладно хоть котелок с варевом сумел не расплескать.
2. Неназначенные встречи
Лифт не работал, домой я вернулся как раз к плановому отключению электричества, только зашел в подъезд – тут и вырубили.
Но я не стал проклинать судьбу, электриков и сетовать, что лишь каких-то пяти минут не хватило для комфортного путешествия на двенадцатый этаж. Не беда, прогуляюсь по лестнице, ноги не заболят и не устанут… А времени у отставника навалом, оба намеченных на сегодня дела выполнены. Первое и главное результата, правда, не принесло, но это уже другой вопрос.
А поначалу казалось, что сложится все удачно… Кадровик, после знакомства с моим резюме приславший приглашение на собеседование, беседовать со мной не стал. Сразу отправил к вице-директору, ведавшему безопасностью. Хороший признак… Вице-директор не томил в приемной, принял сразу (еще один хороший признак) и оказался из своих, из бывших. Не спецназ и даже не строевик, из штабных, но все-таки носивший погоны человек всегда лучше поймет другого отставника…
И казалось, что взаимопонимание действительно пришло очень быстро. Вице-директор последние вопросы задавал уже явно для проформы, и для проформы слушал ответы, и для проформы искоса поглядывал на экран – не знаю уж, какие не сообщенные в резюме и беседе факты обо мне содержало ползущее по экрану досье, я ничего не скрывал (из того, о чем имел право рассказывать), и медицинские свои проблемы тоже – с них, собственно, и начал, чтобы не терять в случае чего зря время.
Вице-директор даже достал планшетку и стило – для меня, надо полагать, для собственноручного заявления о приеме…
А затем что-то случилось. Планшетка исчезла. Вице резко поскучнел. И скучным-скучным голосом сообщил мне, что кандидатура моя, на его взгляд, самая подходящая, но один он такие вопросы не решает, дело мое будет рассмотрено коллегиально, и о принятом решении мне сообщат в недельный срок…
Каким окажется решение, я не сомневался. Поднимаясь по темной лестнице на двенадцатый этаж, ломал голову над другим: что же он там вычитал, на своем экране? Мнение подполковника-мозговеда – что бы он там ни наболтал коллегам на консилиуме – в официальные документы ЦВГ не попало, о чем мне донесла разведка в лице Милены. Тогда что?
От унылых воспоминаний о сегодняшнем фиаско и размышлений о его причинах меня отвлек непонятный звук, раздавшийся сверху, из темноты, – негромкий щелчок.
В прежней жизни я очень не любил такие вот непонятные щелчки, ни с того ни с сего раздающиеся рядом, и реагировал на них рефлекторно. Потому что щелкнет, например, взрыватель излюбленного оружия наших сепаратистов – самопальной натяжной мины, слаженной из ручной гранаты, – и через три секунды граната взорвется, наполнив воздух своими поражающими элементами. Заодно нашпиговав ими дураков, считающих, что лучше сначала разобраться с природой щелчка, а уж потом залегать…
Но жизнь наступила мирная. Я не распластался на ступенях, цыкнув на свои рефлексы: нашли, дескать, место и время. Мало ли что тут может щелкнуть? Шахта лифта за тоненькой стенкой, и там навалом всяких реле и прочей машинерии, сейчас остывающей и пощелкивающей…
Рефлексы мне достались упрямые. И живучие – несколько месяцев на больничной койке им нипочем. Упорно твердили свое: не будь дураком, Мангуст, не то быстро превратишься в мертвого дурака.
Сверху послышался еще один звук. Списать его на шахту уже не получалось, поскольку больше всего звук напоминал тихий шорох одежды. Кто-то там был, в темноте. И поджидал меня. Или не меня, а кого-нибудь другого, случайно сюда забредшего, – вообще-то жильцы верхних этажей расписание отключений знают назубок и стараются планировать свои приходы и уходы так, чтобы пешком не топать. Но жизнь полна случайностей и ломает любые планы.
Позиция поджидавшим (или поджидавшими) была выбрана с умом. Совсем уж непроглядная тьма здесь не стояла. Окна на лестнице отсутствовали в принципе, дом строили в те времена, когда любое длительное отключение электричества в столице почиталось за ЧП. Но на каждом четном этаже тускло мерцала лампочка аварийки. Мрак эти лампочки рассеивали кое-как, однако на двух ближайших к ним пролетах мимо ступеньки не шагнешь.
Темнее всего, соответственно, было на этажах нечетных. Именно там, на седьмом, кто-то затаился… Его или их не разглядеть, а я освещен сзади, словно подсвеченная мишень в тире. Весьма малоподвижная мишень, увы.
Я остановился. Ничего не происходило. Обитатель темноты никак и ничем себя не проявлял.
Оружия у меня не было. Импульсный разрядник, разрешенный к ношению от щедрот лицензионно-разрешительной комиссии, лежал дома. Не было оружия и это не оружие – парализовать нападавшего он мог с расстояния в метр, не больше. Обещали после двухлетнего испытательного срока выписать бумажку на боевое. Надо же проверить, не начну ли я грабить банки с этой дамской щекоталкой…
