Семнадцатая жена - Страда Дион
— А ещё говорят, что я не сделал ни одного доброго дела, — громкий, самоуверенный и ироничный голос Дмитрия прокатился эхом в бродящих мыслях Стефана, — Интерпол и Европол ловили его пять лет, а мне хватило трёх дней.
Дмитрий наклонился к лицу молодого человека и попытался посмотреть в его расфокусированные зрачки.
— И сколько ему вкололи?
— Почти две с половиной стандартных нормы, при критической для нервных клеток двойной. Его мозг — крепкий орешек, долго не хотел нам отдавать свои тайны, — человечек в чёрном оживился и допустил несколько эмоциональных всплесков в свою речь. Немного помолчав, он, сменив тон на заискивающий, продолжил, — мы были вынуждены проконсультироваться со специалистами «Ред Фокс», они тоже посчитали это крайне необычным и теперь просят его к себе, для совершенствования препарата. Однако улучшение технологии считывания данных человеческого мозга крайне важно для нас самих. А Вы знаете Калису — она крайне редко и только за большую цену выпускает что-то из своих цепких белых ручек с острыми коготками.
— Передайте «Ред Фокс», что подопытный нечаянно умер при столь большой дозе. Развлекайтесь, дорогой Артур, — Дмитрий сахарно улыбнулся и собрался выйти из камеры, как вой странной сирены со скрежетом повторился, теперь совсем рядом.
При этом звуке Артур, бывший не смотрителем камер, а специалистом по строению человеческого мозга, а точнее по его расщеплению и использованию принципов работы в военной технике, подпрыгнул на месте и едва не попытался спрятаться за спину Дмитрия. Стефан почувствовал, как передёрнуло охрану за его спиной, эти двухметровые детины стали испуганно переминаться с ноги на ногу, так что стул с прикованным вором заходил ходуном. Сам оружейный барон, на мгновение изменившись в лице, надел бездвижную маску подчёркнутой отстранённости.
Стуча когтями и волоча крылья по полу, в камеру вошёл мраморный сфинкс и уставился в стену за спиной Стефана огненно-янтарными глазами. Тварь была крупной, человеческая голова с геометрически идеальным лицом в короне Верхнего и Нижнего Египта доходила главе корпорации до плеча, гладкая и белая холодная туша закрыла собой всё пространство входа в камеру. Охрана за спиной инстинктивно расступилась и отступила к дальней стене, Артур забился в угол и боялся даже случайно коснуться каменной твари, занявшей весь проход, Дмитрий же смотрел на сфинкса как на надоевшую престарелую соседку снизу, пришедшую набиваться луковым супом или просить сахар с битой кружкой.
— Он нам нужен. — Утробный голос наполнил камеру своим звучанием.
Как долго стихает перезвон колоколов, так отголоски этой короткой фразы звенели по углам, будто в анфиладах собора. Сила этого голоса произвела на Стефана странный эффект. Разум, доселе раненым животным лежавший и стонавший, ожил, вскочил и понёсся вперёд. Голова всё так же болела, но мысль не была обрывающейся и тягучей, молодой человек пришёл в себя, испытав шок от такого резкого выздоровления. Вор быстро сощурил глаза, чтобы никто не заметил произошедшей в нём перемены, но встретился взглядом со сфинксом. Бездонный янтарь взгляда обжёг и опалил разум Стефана, вор попытался податься спиной назад, отвернув голову от мраморной твари, до сих пор не понимая, живое это или механизм или воспалённый бред умирающего мозга.
— Вам завернуть? — Дмитрий закатил глаза и, бесцеремонно отодвинув крыло твари, вышел в коридор, человечек в чёрном шустро юркнул вслед за своим работодателем, и только бедные охранники не могли никуда деться.
Лицо неизвестного фараона расплылось в довольной улыбке, сфинкс подошёл вплотную к стулу с пленником. Стефан закрыл глаза, не в силах смотреть на тварь, темнота век расцветилась яркими пятнами.
Глава 3 Любовь к музыке
Мина сидела в так называемых антресолях и наблюдала царившую на сцене вакханалию. Ей была противна сама мысль такого разгула в опере Гарнье, но глупо отказываться из-за убеждений и эстетических соображений от столь солидной суммы, предложенной всего лишь за её консультации как промышленного альпиниста и наблюдение во время концерта за конструкциями и креплениями. Хотя злой рок всячески мешал Мине качественно выполнить свою работу, так что совесть до сих пор ещё её терзала, хотя какие могут быть муки совести в нашем мире у человека в тридцать лет. Были и несчастные случаи с работниками и подрядчиками при подготовке, она едва не попала в аварию, а теперь ещё еле успела с самолёта из-за оцепления в аэропорту Шарля де Голля. Вечер четверга, а там перекрыли огромную полосу ради поджидавшего какую-то загулявшую шишку частного самолётика, ехидно подмигивавшего своими огоньками озлобленным пассажирам в зале ожидания. К счастью, вначале как всегда шёл разогрев публики без разных трюков и по своей специализации Мина ничего не пропустила. Но теперь, ближе к концу, публика стала толпой, ломившейся в экстазе к сцене, на которой творилось что-то невообразимое. И не только на сцене.
Юлия Девил, женский лик антихриста, Ева нашего времени, пятый всадник апокалипсиса, исполняла заключительный номер своего концерта, поднявшего цунами протестов и восхищений, едва стало о нём известно. Исполняя песни в причудливой смеси рока, готики и электроники, она за почти шестьлет своей карьеры превратилась в кумира миллионов, её тексты стали одним большим гимном вошедшему в моду само разрушающему безумству. Все общественные деятели и церковь ненавидели Юлию Девил, вся молодёжь боготворила.
И сейчас, это бледная как мел девушка с длинными, тёмными, как уголь, волосами, доходившими до пояса, вытянутым и немного угловатым лицом, придававшим любому её выражению свойственные только Юлии шарм и изящество, аристократичность и холодность, исполняла на роскошной сцене Парижской оперы переписанную в угоду ведомой ею же самой моде арию из «Призрака оперы». Чёрное длинное облегающее платье, начинавшееся высоким стоячим воротом и заканчивавшееся длинным шлейфом, занимавшим пятую часть сцены, с цепями, идущими по манжетам, от талии и к краям освещённого пространства переливалось своей иссиней чернотой под тысячей огней. Огромные гротескные декорации, представлявшие собой смесь изображений, сошедших с картин Босха, выступали из глубины сцены. Электронные инструменты и мощные усилители заняли оркестровую яму, танцоры, одетые в одни лишь цепи и обрывки ткани, занимали не только всё свободное от шлейфа платья пространство, но и вращались на цепях под потолком, на огромной хрустальной люстре кувыркалось не меньше трёх акробатов. Пару раз безумное, словно в экстазе тело пролетело прямо перед глазами Мины, и она не могла точно сказать, в себе был этот человек, и вообще было ли это ещё человеком разумным. Ария предусматривала партнёра, и им был оперный певец с великолепным голосом и какой-то известной итальянской фамилией, но на него практически никто не обращал внимания.
Но следовало отдать должное Юлии — на сцене ей не было равных по голосу и экстравагантности. Её мелодичные, слегка звенящие, и тихие во время интервью интонации, покорившие не одного мужчину, на сцене исчезали. Она входила в своеобразный творческий экстаз, её голос, словно поток наркотического варева, отравленного нектара, заполнял каждую клетку слушателя. Невероятный, сакральный и вкрадчивый, при этом насыщенный и сильный, голос Юлии, тёмной дивы как её любили называть журналисты, заражал, делал зависимым, необъяснимое чувство толкало слышать его вновь и вновь. Немецкая сирена завлекала в свои сети всё новых и новых слушателей, делая из них одержимых, они ловили каждый её вдох и выдох. Количество покончивших жизнь самоубийством поклонников, не редко во время самого концерта, судебных тяжб из-за бесцеремонного обращения с репортёрами, обслугой и фанатами, скандалов из-за сектантских и оккультных собраний во славу Сатаны или кого ещё по хуже сложно было перечислить по памяти.
Но главную роль в созданном образе, конечно же, играли исполняемые песни. Юлия сама писала тексты, ложившиеся на переработанные оперные арии и произведения для органа, порой изменённые на столько, что за электронными скрипками и синтезаторами было невозможно угадать извращённый оригинал. Певица была знатоком латыни, свободно общаясь на мёртвом языке, но в песнях звучала не только она и родной для неё немецкий язык. Испытывая болезненное пристрастие ко всему умирающему или забытому, дива была знакома с целым рядом исчезнувших диалектов и наречий, периодически используя их в своих песнях. В самих текстах было довольно сложно разобраться, критики называли это вульгарной и пошлой тарабарщиной, исполнительница делала акцент именно на звучании своего голоса и слов в сочетании с музыкой, создавая гимны, которыми словно звучат церковные фрески страшного суда и кругов ада с котлами с тысячами грешников. Однако Юлия утверждала, что поёт о тщетности, славе и упадке, величии и низости, выражая своим творчеством всю гамму человеческих чувств и пороков. Всё это дополнял образ злой королевы из страшной детской сказки в вольном пересказе для взрослых.
