Татьяна Богатырева - Фейри с Арбата. Гамбит
Отец длинно выругался, а Сакс подумал, точно же, Томас сколько раз каленое железо руками хватал, лепил как глину. И сам кузнец тоже. Даже и не думалось как-то, что это колдовство - оно ж всегда так было. Какие они колдуны-то? Кузнецы и есть. Это пастухам и всяким огородникам не положено ладить с огнем и железом, а кузнецам - положено, как же кузнец иначе ковать будет? И мудрый тот не на Томаса смотрел, а на фейри. Или все же на Томаса? Ллировы мороки!
Рядом с Саксом зашуршало. Скосил глаза: Томас тер подбородок. Верно, так и болит после братнего эфеса. Ну, Марк, дери его сворой! И сам хорош. Бросил друга, а если б его затоптали?
Сакс потянул Томаса за рукав, мол, что надо - услышали. Когда выбрались обратно в сарай, буркнул:
- Чего, дурной, полез?
- Сам дурной, - насупился приятель. - Я ж помочь хотел. Скажи еще, что не помог. - Глянул на смущенного Сакса и махнул рукой. - Да ладно, плюнули и забыли. Ты про девку лучше расскажи. В городе, что ль, познакомился?
Помявшись, Сакс мотнул головой.
- На озере же.
Невольно улыбнулся, вспомнив, как резал ей дудочку.
- Так она чего?.. - Томас открыл рот: догадался. - Да быть того не может! А что ж не зачаровала принца-то?
- А не знаю. Странная она, иногда что твое дите, а иногда... - Нащупал у пояса гребень, сжал.
Томас нетерпеливо хмыкнул.
- Она в холмы ушла. - Сакс вздохнул. - Гребень вот подарила, а потом ушла.
- Вернется, - убежденно заявил Томас. - Раз прям сама, своими ручками отдала - точно вернется! Только они ж такие... раз подарила, значит, выбрала. Ты теперь на мельницу ни-ни. А то ж они ревнивые, фейри-то.
Про фейри Томас мог говорить бесконечно. Вот и в этот раз - пока таскали в дом воду, а потом валялись на сеновале, жевали выпрошенный у томасовой матери свежий хлеб и запивали молоком, он рассказывал хрустальные сказки. Сакс слушал в охотку, переспрашивал. Не то чтобы он всему верил - да не могла его фейри ни кровь пить, ни в омут никого заманивать! Добрая она! - но вдруг чего пригодится. Томас тоже расспрашивал про Лиле, разглядывал гребень, и все ему не давало покоя, как это так Сакс с ней целую ночь ночевал - и ничего. Неправильная это фейри, и Сакс раззява, то ли дело сам Томас! Вот бы он эту фейри - ух!
- Свою фейри ухай, - хмыкнул Сакс. - А эта моя.
Поделить всех фейри с Девьего озера они не успели, зато решили, что точно тот мудрый почуял Лиле, а не заподозрил кузнеца в колдовстве, так что и тревожиться не о чем, Лиле-то давно в своих холмах.
Около кузни послышались шаги и чужие голоса. Мать Томаса, тихая и робкая Гвенда, заглянула к ним на сеновал.
- Сынок, Даро, ступайте на улицу, мудрый приехал, Асгейрово питье привез.
При упоминании мудрого Томас вздрогнул, а Сакс едва не схватился за нож. Очень уж не хотелось показываться ему на глаза, вдруг все же узнал про фейри? Еще потребует гребень отдать... хотя, откуда ему про гребень-то знать? Оборони Матерь от щучьих прихвостней!
Вместе с Томасом вышли вслед за Гвендой.
На площади, ровно между Саксовым домом и домом гончара, уже собралась вся деревня - от старого хранителя Фианна до его правнучки Сесили, сопящей в платке за материнской спиной. Мудрый, тот самый, что приезжал каждое лето перед солнцеворотом, что-то говорил деревенским, а перед солнечным камнем, тем, что остался еще со старых времен, творилось странное. Двое здоровенных парней в красном и желтом, - асгеройвых лучей, - заканчивали складывать огромный костер, словно собирались жарить лося целиком, а деревенские дети все подносили им дрова. Небось, половину деревенских поленниц разорили. Еще двое, в кольчугах под красно-желтыми плащами и с длинными мечами, топтались рядом с мудрым и поглядывали на народ, что твои пастухи на стадо. Нехорошо это было, неправильно. Сакс уже собрался потянуть Томаса обратно, нечего ему тут делать. Хотя, верно, мудрый-то сказал, к чему костер - а раз деревенские спокойно слушают, вон и отец с кузнецом тут же, значит, ничего страшного и нет. Знать бы еще, чего сказал...
Томасу тоже было любопытно - и весело, Томас он такой, о плохом дольше вздоха не думает. Он подмигнул Саксу и щипнул за бок мельникову дочку.
- Слышь, что мудрый говорил-то?
Она хихикнула. Зашептала, чтоб старик не слышал:
- Говорил, в городе колдунство приключилось. Принц не в себе стал, да натравил на тебя слугу - все потому, что его зачаровали, принца-то. Вот теперь, значит, добрый Асгейр укажет на чаровника.
И костер, значит, для чаровника? Вот же щучье отродье!
- Пошли отсюда, а? - шепнул Томасу.
Тот пожал плечами:
- Да чего ты, не бойся, - и пошел к мудрому.
Односельчане неспешно, каждый в свой черед, творили перед камнем святой знак и отпивали асгейровой водицы. Вон и отец прошел, и мельник, и мама, и кузнец. Потом Томас, а после него и Сакс. Сглотнул питье, горло сдавило от гадкого вкуса, собрался отойти, как заметил, что с Томасом что-то неладно. Приятель застыл на месте, смотрел на мудрого и не моргал.
Сакс его дернул за плечо - Томас не шевельнулся. Да что за Ллировы мороки? Оглянулся на отца, хотел его спросить, и наткнулся на бессмысленный взгляд кузнеца: тот замер, словно и дышать забыл. Сакс чуть было не заорал в голос: что ж вы, щучье отродье, сделали?! Лишь помня о том, что вышло в городе, удержался.
Мудрый тем временем внимательно оглядел кузнеца и Томаса, обернулся к лучам, кивнул им. А потом - к сельчанам и негромко так заговорил. О темном Ллире, отце проклятых колдунов, о бестолковцах, которые проклятие принимают за благо, о подлых чароплетах и чистоте Асгейрова пламени, тех чароплетов от проклятия избавляющем. Договорил, - деревенские слушали с почтением и недоумением, - сделал рукой хитрый знак и велел кузнецу, указав на костер:
- Иди. - И Томасу тоже: - Иди.
Дунк вдруг шагнул вперед. Отец попытался ухватить его за рубаху, тот отмахнулся не глядя, чуть отцу глаз не выбил - рука-то у кузнеца тяжелая. И Томас за ним, прямиком к костру пошел! Оба влезли на сложенные поленья и там остановились. Мудрый благостно улыбнулся.
- Светлый Асгейр да очистит...
Тоненько завыла толстуха Гвенда. Отец нахмурился, шагнул вперед.
- Не дело это, - сказал. - Я Дунка с малолетства знаю. И парень его с моим не разлей вода. Не колдуны они вовсе, напутал ты, мудрый. Никто от них зла не видел. Не дадим нашего кузнеца жечь!
А мудрый снова улыбнулся, показав по-волчьему желтые зубы, и махнул рукой с зажатым в ней золотым солнцем. Костер занялся, бабы заполошно завопили - а Сакс одновременно с отцом рванулся через огонь, к Томасу.
Дальше Сакс плохо понимал. Перед глазами было красное и пахло кровью, в ушах билась кровь, кто-то верещал, как подбитый заяц, воняло паленым мясом, под ноги все попадалось мягкое и мокрое... А потом его тряхнули за плечи. Отец. Новая рубаха в крови и саже, на щеке порез. И улыбка - оскал.
- Беги собираться, - сказал отец пьяным и счастливым голосом. - Матери помоги. Что унесем, то и наше.
И заорал на всю площадь:
- Все собирайтесь, уходим мы!
Никто не возразил. Селяне, не глядя друг на друга, разбежались по домам и за скотиной на деревенский выпас. Один старик Фианн задержался, подобрал с земли затоптанный красно-желтый лоскут, бросил в исходящий жирным дымом костер. Сморщился, словно собирался заплакать, сгорбился - и тут его утащила внучка.
Томас и кузнец так и ждали за солнечным камнем, куда их вытолкнул Сакс. Оттуда их и забрал, потащил за руки к дому, что твоих баранов. Клятые рыбники, что ж они с людьми-то делают?! Кузнец-то ни слова против Асгейра никогда не сказал, почитал мудрых и отдавал им положенную долю.
Собирались быстро, да не так быстро, как надо бы. Пока помог плачущей тетке Гвенде увязать узлы и попрятать кузнечный инструмент в погреб, потом маме - узлы собрать, на лошадь навьючить. Сам отец пригнал оставшихся после ярмарки лошадей и жеребят, роздал односельчанам - не бросать же. А Саксу пришлось бежать за коровой, дурная скотина почуяла неладное и едва не удрала в овраг. Только когда солнце покатилось к лесу, он вернулся на площадь, принес отцу узел и свой на плечо повесил, рядом с луком и колчаном. Народ уже собрался, - кто с козами, кто с коровами или курами, - тревожно шелестели голоса.
Отец забрался на солнечный камень, оттуда оглядывал односельчан и что-то говорил Гвенде, держащей за руку мужа: кузнец так и не опомнился. Оделся отец в старую куртку с железными полосами, взял короткий меч, лук и повесил на грудь шерифскую бляху. Два десятка лет ее не надевал, мол, какой на дюжину дворов шериф-то? А рядом с отцом, у камня, мялась девчушка, мелкая и худая, в штопаном плаще. Как Сакс подбежал, обернулась к нему, откинула капюшон...
Сакс не понял, обрадовался он, что пришла - или испугался, что снова влипла. Уж очень она была встревоженная и хмурая. Когда за ней принц охотился, и то веселее глядела.
