Марк Романов - Именем Корпорации!
В твоей реальной жизни всегда нет именно того, что раскрасило бы её в яркие цвета. И ты бежишь, гонишься, опережаешь, стремишься, быстрее, быстрее, быстрее…
Но лишь сдыхая перед финишем, сжимая в дрожащих руках самое заветное своё желание, ты внезапно осознаешь, что оно тебе не нужно. Всё, чего ты хочешь теперь, это просто жить.
Я хочу жить, Док.
Как часто ты слышал эти слова? люди отдавали тебе города и казну небольшой колонии за право просто дышать и гадить под себя хотя бы ещё несколько лет. Они все хотят жить исключительно перед самой смертью. Как будто простые желания испражняться или переваривать безвкусную кашу в лазарете линейного крейсера «Братислав» становятся для них источником искомого счастья только в этот момент.
Memento mori. «Помни о смерти», как чувственно подметили древние философы ещё во времена латыни, умершей вместе с тем самым моментом.
Наверное, во времена тех замызганных, небритых и явственно недоразвитых людей, как считается в наше время, для них было куда важнее не забыть о смерти, не пропустить её за обедом или просто не заставлять старушку долго ждать под дверью.
Сегодня, во времена Корпораций, Комитета и путешествий в один шаг между планетами нам вовсе не нужно думать о том, сколько ещё простоит под стенами корабельного лазарета Безносая.
Люди хотели жить тогда, они хотят жить сейчас, и всегда, неизменно, узнают о том, что были счастливы исключительно перед смертью. Счастье – это осознание. Способность самостоятельно ходить и говорить, жить и выбирать смерть, принимать решения и совершать поступки. Свой выбор и своя ответственность за него. Счастье – это осознанное решение помочь или отказать, выбросить или подобрать, отвернуться или остаться.
Счастье одного живущего человека никогда не сможет стать счастьем для кого-либо другого.
Нереализованные амбиции, желания и мечты поколений, в чём все сошедшие с дистанции способностей воплощения видели своё счастье, должны оставаться с теми, кто очень хотел, да не смог.
Ты родился, я поздравляю тебя с этим. И всё, что у тебя есть теперь для реализации своего счастливого абонемента, это исключительно твоя жизнь. Да, тебе дали её. Но дали не взаймы, дали для личного пользования, выполнив минимальный долг перед обществом и одарив его, это общество, новым членом, составляющей частицей и винтиком системы.
Или же выплюнув в мир очередного гения, чьи способности настолько узко специализированны и востребованы, что он становится заложником того самого общества, которому обязан детством и рождением пополам с образованием и подачкой пособия на бедность.
Видишь, гений, ты снова кому-то должен.
А вот в резерве исключительно твоя жизнь. Это единственное, что тебе подарили, и единственное, что, как мы видим, тебе не принадлежит среди вороха обязанностей и долженствований.
А древние греки были неправы, напоминая себе о смерти. Хотя, если тебя заинтересует этот философский вопрос более глубоко, ты сможешь отыскать определение и трактовку выше упомянутого выражения.
Древние люди призывали не забывать о смерти, чтобы каждый твой вздох и каждый шаг были наполнены жизнью.
Тебе ли не знать, что никогда не угадаешь, где тебя накроет, да, доктор Гриффин?
– Доктор Гриффин, доктор Гриффин!
Голос был ему знаком, но казался пропущенным через синтезатор звуковых колебаний, постоянно пропадающим из эфира, обрывающимся в канале передачи.
– Док, это я, Бо Ваняски…
Голос пропал на какое-то время, но потом снова появился, обращаясь уже к кому-то другому:
– Хеллер, я вообще не в курсе, что делать. Ты где его оставил?
– Дома, – как-то потеряно ответил другой голос первому.
– И зачем он пошёл сюда?
– В доме Хеллера кончилось спиртное, – неожиданно чётко и членораздельно произнёс Гриффин, так и не открывая глаз. Он помнил. Помнил, как выспался в кресле, разбуженный часто снившимся ему кошмаром.
Он тратит все силы на прыжки, меняется телами с курьером, который должен отправить его оболочку простым рейсом подальше, забирает её на первой же стоянке, когда пассажиров ненадолго выводят из криосна.
Полёты, падение, свистящие звуки разгерметизации его корабля… и мысль, опять одна и та же мысль, которая проникала в его сознание даже во сне, сковывала движения, наполняла пространство обречённостью и безысходностью попыток удрать из-под крыла кураторов:
«Они знали, они всегда знают. Нашли судно, вывели из строя».
После этого Гриффин чувствовал, как он наполняется тяжёлым ощущением бесполезности. Себя, своих побегов, своей жизни, своего мастерства.
Он был жалок и беспомощен, загнан в угол псами Корпорации, истрёпан и обессилен её постоянным контролем над собой, вымотан бесконечными проверками лояльности.
Память…
– Доктор Эл Джей Гриффин, как ваше полное имя?
– Льюис Джероми, ваша честь.
– Доктор Гриффин, вы переводитесь в новый корпус на должность штатного работника по подготовке сотрудников к лояльному отношению к Корпорации. В ваши обязанности будет входить оценка эмоционального состояния предполагаемых сотрудников, очищение травмирующих или разрушающих блоков памяти уже действующих работников, корректировка поведения агентов и пожизненный контроль за вашими пациентами.
– Да, ваша честь.
– Доктор Гриффин, как вы понимаете, для вступления в новую должность вы должны сами уничтожить этот разговор в вашей памяти. Как краткосрочной, так и в долгосрочной, оставив исключительно осознание себя в новой должности. Цели, методы и алгоритмы не должны быть затронуты. Отныне вы тот, кто делает нашу жизнь лучше по собственной воле.
– Да, ваша честь.
– Теперь ваше имя Льюис Джероми Гриффин, должность – штатный оператор медицинского корпуса Корпорации. У вас есть вопросы?
– Да, ваша честь. Могу ли я совмещать свои прямые обязанности с прошлой должностью штатного врача Корпорации?
– Думаете, вы сможете, Гриффин?
– А если смогу?
– Хорошо, совмещайте. Если, конечно, вы вспомните этот разговор, который вам было приказано стереть, как и моё согласие на вашу предполагаемую деятельность.
– Да он же пьян! – в голосе Хеллера послышалась паника и отчаяние. – Мертвецки пьян, святые купола!
– Пока ещё не совсем, – рассеянно произнёс Ваняски, сдвинув рыжие брови. Бо имел огромный опыт обращения с пьяными. В его детстве и юности жизнь дарила Бо исключительно подлянки, подставы и неприятности, что и привело его на самое дно Дале, куда опускались гружёные спиртным выполоски общества.
Гриффину было всё равно. В какой-то незримый момент ему внезапно стало наплевать на всё, что с ним происходит. Умрёт ли он сейчас от отравления алкалоидами или протянет ещё немного. Стошнит ли его лёжа, и он захлебнётся рвотными массами. А, может, он встанет, поскользнётся и сломает себе шею. Или его притащат обратно в воняющий живым трупом дом Хеллера, где Гриффину предстоит пытаться имитировать спасение заживо разлагающегося любовника хозяина дома.
Плевать. Плевать на всё. Надоело, до смерти надоело. Да, до той самой, о которой ему рассказывал какой-то голос в мире грёз и фантазий, ехидно читающий доктору лекцию о счастье и жизни, пока этот чёртов рыжий Бо не вытащил его из уютного мирка умирания.
«Зачем? – вяло думал Гриффин, покачиваясь на волнах беспамятства, – кому это, к чёрту, надо? Неужели непонятно, что я сломался, сдулся, потерял квалификацию? Как же вы меня все достали, кто бы знал… это ваше нытьё, жалобы, трясущиеся ручки, жажда жизни, стремление не упустить шанса, никчёмные попытки цепляться за исчезающую надежду. „Док, помоги, Док, спаси!“ тьфу, блядь. А я не бог, я не воскрешаю, я непонятное упадочное хуйло, растерявшее остатки самоуважения к самому себе, которому приходится работать богом для тех, от кого этот бог уже отвернулся».
Гриффин почувствовал, что по щекам медленно ползут две крошечные слезинки. Мускулатура лица оставалась неподвижной, будто окаменевшей, глаза отказывались открываться и возвращать доктора в реальность окружающих декораций.
«Ваше время жизни – это всё, что у вас есть, а вы, идиоты, тратите его, вкладывая ресурсы, в непонятное мутное дерьмо, гордо называемое стремлением к лучшей жизни. Да вы, блядь, и худшую сохранить неспособны. А я… я напился, да. Вот так вот, бездарно и безнравственно, отказываясь пытаться помогать этому полудохлому задроту и его религиозной шайке. Да, я предал основной закон врача, я спасовал, я, чёрт возьми, устал быть богом, я хочу жить человеком. Боже, как же я устал… надо было разбиться в костный хлам, в шлак, растереться в космическую пыль, но я испугался. Я даже убить себя не смог, несчастный трус. Трус и беглец, которому не хватило ума соскочить качественно и не хватило ума сдохнуть окончательно. Слабак, ничтожество и бесполезный кусок дерьма.
Льюис Джероми Гриффин, ты чмо».
![Айрин Эльба - Лучшее впереди. Книга вторая [СИ]](/uploads/posts/books/5908/5908.jpg)
![Айрин Эльба - Лучшее впереди. Книга вторая [СИ]](/uploads/posts/books/6336/6336.jpg)
