Стивен Хант - Небесный суд
— Да, но только там я буду по своей собственной воле. В этом вся разница, самая главная разница в нашем мире — тебе тоже не мешало бы это уяснить для себя. Но я просил бы тебя об одной услуге…
— Проси. Я и без того тебе многим обязан.
— Первым я спас себя, затем тебя, потом всех меченых, и в последнюю очередь Шакалию. И теперь хотел бы обойтись без твоих проделок, Оливер Брукс.
— Я не стану тревожить твоего одиночества, Натаниэль. Если же дела пойдут наперекосяк, я всегда найду, где мне спрятаться. Щелей хватит. Так что за меня можешь не переживать.
Шептун расхохотался, вернее, его шипение означало смех.
— Переживать за тебя? Великий Круг, и они еще считали меня угрозой своему государству! Прощай, Оливер, и не продавай свою жизнь задешево!
С этими словами он направил стопы к зарослям, и вскоре звук его шагов затих в лесной чаще. Оливер еще какое-то время смотрел ему вслед. Было тихо, лишь время от времени ухали совы.
— Прощай, Шептун, прощай, дружище.
Не успел Шептун скрыться в зарослях леса, как рядом с Оливером возникла Хозяйка Огней.
— Если хочешь, Оливер, я могу удалить пятно с твоей души.
— Только больше не надо никаких предохранителей, хорошо?
— Его время прошло. Боюсь, он исчерпал себя.
— Думаю, это моя вина, ведь я подначивал его. Что касается моей души, то я — это я. Часть твоего существа какое-то время тоже была человеческой — настолько, что ты взяла себе в возлюбленные смертного мужчину. Но ты должна помнить, что ничто не стоит на месте. Все меняется.
Хозяйка Огней описала в воздухе круг — сверкающие мотыльки, быстро померкнувшие на фоне крошечных звезд, которые вращались вокруг нее.
— Устройство системы таково, что она способна принимать перемены. Перемены, даже в самом конце всего сущего — вот единственная истинная константа.
— Надеюсь, я не разочаровал тебя.
— Нет, Оливер. Как раз наоборот! — Хозяйка Огней улыбнулась. — Ты меня поразил!
— Мы встретимся с тобой снова?
Но она уже исчезала из виду, сквозь бледный ее силуэт виднелись деревья, проникал лунный свет.
— Лет через тысячу, вполне может быть. Твой народ не может жить, не навлекая на себя бед. Он вечно верит в то, во что верить не стоит.
Оливер вздохнул. Через тысячу лет его самого уже не будет. В отличие от Шакалии и шакалийцев. И его пистолетов. Уж они-то наверняка будут его помнить.
Мастер Резак шагал вместе с главой совета ясновидящих; их разговор эхом отдавался по коридорам главного дворца Механсии. Они уже почти дошли до воспитательных палат. Было слышно, как поблизости резвятся юные паровики — приятное разнообразие на фоне бесконечных забот, которые несла с собой должность регента.
— В этом решении ошибка исключается, — произнес Мастер Резак.
— Ее не допустили бы Паро-Лоа, — ответил глава совета. — Шестеренки Гиэр-Джи-Цу вот уже несколько недель подряд ложились в одном и том же порядке. Я сам обращался к Заке, Владыке Цилиндров, и Аджасу-Расту, и они сходятся во мнении. Так что нет никаких сомнений в том, какое тело выбрал себе на этот раз Король-Пар. И такой старый и заслуженный боец, как вы, непременно должен увидеть его.
— Хорошо, — ответил Мастер Резак. — Древние в зале мертвых шепчут его имя. Ясновидящие находят его разбросанным по всему великому узору, когда их начинает одолевать информационная хворь. Просто удивительно, как это имя до сих пор само не проскользнуло в гимны, которые распевает наш народ.
С этими словами он кивнул воспитателю, который встретил их у дверей, ведущих в детскую. Мимо прошмыгнули двое юных паровиков; на мраморном полу их гусеницы то и дело заносило в сторону. Озорники так увлеклись игрой, что даже не заметили присутствия взрослых.
— Подожди мы еще немного, и я уверен, что так оно и будет, — отозвался глава совета. — Ага, вот и он. Какой серьезный ребенок!
Ясновидящий, воспитатель и регент остановились. Юный паровик, о котором шла речь, сидел за столом. Перед ним был расстелен лист бумаги. Будущий король горного королевства был так увлечен его изучением, что не замечал ни вошедших взрослых, ни играющих вокруг него сверстников.
Разумеется, у регента имелись сомнения. Потрескавшуюся мастер-плату, которую юная мягкотелая вручила ему четыре года назад на поле кровавого побоища при Ривермарше — ту самую, что ранее принадлежала осквернителю, — полагалось стереть и отправить на переплавку. Во имя бороды Зака, Владыки Цилиндров, хотелось бы знать, в чьем теле она все-таки, в конце концов, оказалась.
— Как называется то, чем он сейчас занят? — поинтересовался Мастер Пила.
— Это форма визуальной репрезентации, — ответил воспитатель. — Как, например, письмо или архитектурный чертеж. Ее приходится какое-то время внимательно изучать, но стоит присмотреться, как начинаешь вникать в ее смысл, и из разрозненных на первый взгляд штрихов и пятен начинает складываться рисунок. Он и других детей учил, как правильно это делать.
Что ж, Король-Пар всегда был особой эксцентричной, со своими причудами.
— Мягкотелые тоже этим занимаются?
— Да, мастер, — ответил воспитатель и протянул регенту лист бумаги. — Они называют это живописью.
Мастер Резак посмотрел на бумагу, пытаясь соединить калейдоскоп цветовых пятен и контуров в целостное изображение.
Нет, конечно, здесь что-то есть, вот только что? Он попытался представить какой-нибудь текст, нечто из иконографии паровиков, что могло бы помочь ему извлечь из всего этого смысл. Да, нелегкое дело, что тут скажешь!
— На наших ясновидящих это произвело впечатление, — с гордостью сообщил воспитатель. — И даже на наших сограждан в Шакалии, которые более привычны к подобного рода вещам. Мы обнаружили точно такие же репрезентации на полу и стенах дворца. Возможно, в прошлом у нас также существовала эта форма искусства, однако позже, во время глобального похолодания, была утрачена.
Ребенок оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на взрослых. Наконец он заметил их присутствие.
— Мои картинки цветные.
Мастер Резак нежно погладил его по головке.
— Это я вижу, юный паровик.
Лист бумаги регент забрал с собой. Он будет каждый день по несколько минут смотреть на него. Паровик-рыцарь решил внять совету, который он сам постоянно давал другим: если постоянно упражняться, то со временем можно разгадать любую головоломку. Что ж, подождем немного, и все прояснится.
Флэддок перешагнул через тело старика, чтобы выглянуть в зарешеченное окно на проплывавшие мимо лодки жителей Нью-Олбанса. То, что в Шакалии к власти недавно пришло правительство левеллеров, никак не отразилось на количестве каторжников, приговариваемых к высылке из страны морем, как, впрочем, и на его собственной судьбе. Месяц в прогнившей плавучей тюрьме, что качалась в темных водах Гэмблфлауэрса, после чего долгий путь в Конкорцию в вонючем трюме какого-нибудь торгового судна.
В большинстве своем заключенные были примерно вдвое младше его — уличные беспризорники, воровавшие, чтобы не умереть с голоду. Легкая добыча для миддлстилских легавых — малолеток, таких, как они, поймать куда проще, нежели профессиональных преступников. Единственный, кто был старше — проворовавшийся торговец зерном, спавший у его ног. Не считая его, Флэддок был в камере самым старшим по возрасту из тех, кто ждал, когда за ним придет какой-нибудь фермер и купит его бумаги. С тех пор как Флэддок попался на неудачной попытке стащить в Хогтсвуд-Филде чужой бумажник, он старался не терять бдительности. Восемь лет каторжных работ и высылка — и все из-за какой-то ерунды. Подумаешь, его пальцы дотронулись до дорогой кожи туго набитого деньгами кошелька, принадлежащего какому-то расфуфыренному франту. Разве это справедливо?
— Ну что, расскажешь нам очередную историю? — спросил у него Галлон.
Флэддок кивнул уличному парнишке. Кто бы мог подумать, что такое простое умение, как чтение, сделает из него официального тюремного библиотекаря? Он выбрал порванную газетенку — одну из тех, что какой-нибудь сердобольный прохожий, возможно, сам бывший заключенный, просунул сквозь прутья тюремной решетки — и разгладил верхнюю страницу. «Миддлстил иллюстрейтед» четырехнедельной давности; вся в пятнах от соленой воды. Не иначе как повалялась в трюме какого-нибудь клипера, стоявшего на приколе неподалеку от Нью-Олбанса.
Лично Флэддок предпочел бы местную газету — что ему Миддлстил! — но, как говорится, нищему не пристало вертеть носом. А что касается ссыльных — то тем более.
— Скажи, Галлон, какую историю тебе почитать? — спросил он у мальчишки.
— Что-нибудь про танцы и про то, как живут богатые! — подала голосок Луиза Ловкие Ручки. — Вроде той, в которой рассказывалось про бал в Сан-Гейте!
— Тоска зеленая! — возразил Галлон. — Не лезь, девчонка. Не слушай ее, Флэддок, читай лучше, где говорится, кого на чем застукали и на какой срок осудили. Это самое интересное!
