Майкл Суэнвик - Вакуумные цветы
Максвелл нежно просунул руку между ногами Ребел и раздвинул их. И уже был готов войти. Расстроенная и рассеянная, она почти позволила ему это сделать. Было очень легко пойти по пути наименьшего сопротивления. Но ее личность вдруг возмутилась, и Ребел оттолкнула Максвелла от себя. Она не даст воспользоваться своей слабостью.
– Пошел вон, приятель! Кто тебе разрешил?
Максвелл смутился:
– Но…
– Ты что, меня не слышал? Я же сказала, что ничего такого не хочу.
Когда Ребел стала его ругать. Максвелл подался назад, полуприсел, приняв бойцовскую стойку, выпрямился и снова полуприсел. Он сжимал и разжимал кулаки. Лицо дергалось: запрограммированные эмоции приходили в противоречие друг с другом.
– Ты что, машина? Тебе мало заниматься сексом, когда я согласна?
Максвелл неуклюже поднял кулак, целясь Ребел в лицо. Она с пренебрежением отшвырнула его руку и попыталась дать ему кулаком в живот. Он отскочил назад, висящая на поясе нитка бус рассыпалась, жемчужины разлетелись по сторонам, стуча, словно градины, по жестяным стенам.
– А ну мотай отсюда на хрен!
Максвелл дрожал, забившись в угол.
– Но это мой дом, – невнятно пробормотал он.
Ребел долго смотрела на него гневным, презрительным взглядом. Потом рассмеялась, с грубым добродушием протянула руку и взъерошила его волосы:
– От тебя же ровно никакой пользы.
– Как сказать, это смотря что тебе надо, – мрачно уставясь в сторону, сказал Максвелл.
Но напряжение прошло. Он стал собирать все еще прыгавшие по комнате жемчужины, ловя их в воздухе одной рукой и складывая в другую.
– То есть я могу драться так же хорошо, как трахаться, но нужны чистые сигналы. Ведь очень трудно… Эй, что это?
– Что?
– Слушай!
Они замолчали. Издалека донеслось монотонное «дин-дон, дин-дон», это стучали по трубам. Звук нарастал, становился громче и громче по мере того, как все больше людей на одном конце резервуарного поселка били в унисон. Ребел дотронулась до трубы. Труба сильно вибрировала. Во дворе затих непрестанный шум голосов.
– Это копы! Вот же, мать твою! Нужно рвать когти.
Максвелл выпустил из рук жемчуг и схватил накидку.
– Когти рвать? Куда? О чем ты говоришь?
Максвелл с остервенением натягивал одежду.
– Ты никогда не попадала в облаву? Сначала они берут шлюз. Достаточно десятка громил. Привозят с собой несколько ящиков с программерами и кучи программ для арестованных.
– Программы для арестованных?
– Ага. Потом копы выходят из шлюзов развернутым строем. Задерживают каждого пятого, хватают за нежелание сотрудничать и приговаривают к шести часам принудительных работ. Программируют прямо на месте, отдают запрограммированным приказы и посылают их ловить других, и других тоже программируют. Они налетают как ураган. Не успеешь оглянуться – кругом одни копы.
Ребел представила себе постепенно оцепляющий весь резервуар растущий полицейский кордон, стражи порядка на глазах пополняют свои ряды и удваивают их каждые несколько минут, они плодятся, как дождевые грибки в тепле.
– Но что они ищут?
– Какая разница? Ты хочешь, чтобы тебя замели? – Максвелл отогнул проволоку в углу, толкнул заднюю стену, и перед ними открылась узкая темная заросшая сорняками полоска земли. – Смотри, в крайнем случае мы сможем выскользнуть за дом. Тут одни лианы. Только не вертись, а то у меня здесь улей. Не хочу, чтобы ты потревожила пчел. – Он взял Ребел за руку и потянул ее к выходу во двор. – Самое главное – это проскочить через грозовой фронт. Понимаешь, сначала их мало, они рассредоточатся. Да еще будут всех допрашивать. Прорвавшись, мы будем на свободе.
Двор был пуст. Они поплыли к воротам.
– Здесь часто бывают облавы? – спросила Ребел.
– Нет. Не больше раза в месяц.
* * *
У ворот они помедлили и выглянули в коридор. Выходящие в него двери были закрыты, окна загорожены. В коридоре столпились бегущие от полиции люди. Внезапно откуда-то сверху послышались голоса, люди в последних рядах замешкались в нерешительности и столкнулись в воздухе, так как стоящие впереди резко повернули назад.
– Какого черта?
– Да двигайтесь же, придурки!
– Нет, нет! Поворачивайте назад!
Вниз по тросу съезжал, брызжа слюной, сумасшедший с застывшими безумными глазами. Это был тощий старик с длинной седой бородой и в рваной накидке. Он яростно, с неистовой силой бросался на всех, кто оказывался поблизости. Одна нога у него была сломана и, дергаясь, волочилась сзади. Он явно не чувствовал боли.
– Блаженный Кришна! – завопил кто-то и отплыл подальше от умалишенного, оставляющего за собой след из больших пузырей крови.
Коридор заполняли не находящие себе места испуганные люди. Кто-то протиснулся мимо Ребел во двор, затем прошли еще несколько человек.
– Пошли, – с тревогой в голосе проговорила Ребел, – надо отсюда уходить.
Но тут у ворот началась давка, Максвелла швырнули вперед, а Ребел отбросили назад во двор. Толпа прижала к ней истерически орущего краснолицего толстяка. Ребел ухватилась за трос и высвободилась, оттеснив толкающихся людей, но трос оборвался, и она с размаху врезалась в жестяную стену.
Визжащие голоса слились в дьявольском хоре. Хватаясь за стены, Ребел добралась до жилища Максвелла и залезла внутрь. Секунды хватило на то, чтобы отодвинуть заднюю стену и выйти в сад. Ребел толкнула стенку на место и затаилась среди лиан.
Между дворами стоял мрак. Кое-где тусклым, призрачным огнем мерцали светящиеся цветы. При таком свете ничего не было видно. Лианы оказались влажными и скользкими. Ребел плавала во тьме и одиночестве, как путешественник среди последних звезд на краю вселенной, и вдруг ею овладела присущая Эвкрейше боязнь замкнутого пространства.
Приступ начался с зуда у основания позвоночника, и скоро чесалось уже все тело. Ребел стала обращать внимание на собственное дыхание. Внешние шумы звучали здесь глухо – шелест голосов был подобен тихому плеску прибоя. Звук дыхания, казалось, резал ей слух. Воздуха не хватало. Голова кружилась, Ребел стала дышать ртом.
Нос ее почти касался стены. Она ощущала сильный запах металла. От близости стены поползли по коже мурашки, Ребел постаралась отодвинуться. Стало лучше. Сделав над собой усилие, она медленно двинулась вперед, продираясь среди лиан. Рядом с ухом пролетела пчела, и Ребел замерла, опасаясь наткнуться на улей. Но ее снова одолела клаустрофобия, и Ребел опять двинулась наугад вперед, время от времени касаясь рукой стен хибарок, чтобы не потерять дорогу. Наконец стены исчезли, это был проход между домиками, возможно даже тот самый, из которого раньше вынырнул Максвелл. Ребел пробралась туда.
Понемногу светлело. Ребел остановилась только тогда, когда из зарослей смогла увидеть весь двор. При свете дня она не боялась замкнутого пространства. Ребел надвинула на лицо капюшон и смотрела сквозь узкую щелочку. Потом будто окаменела, как затаившаяся, среди водорослей хитрая старая щука.
Во дворе люди теснились гурьбой в поисках выхода, который был вовсе не там, где они думали. На место каждого, кто понимал это и уходил, являлись двое других. Они толкали, пихали друг друга, вслепую обменивались ударами.
Затем двор заполнили каратели. Это была пестрая компания в накидках самых разных цветов и даже в рабочей одежде. На одной женщине был фартук сварщика, хотя маска ее куда-то пропала. У всех от середины лба через все лицо шли красные полосы, и лица выражали безжалостность и свирепость. Трое схватили какого-то молодого парня и приладили к его лбу программер. Парень дернулся и обмяк, четвертый каратель сунул ему в лицо какую-то бумагу, на это тот лишь покачал головой. Его вытолкнули за ворота и поймали другого человека.
Одного из троих операторов отозвали, и следующую жертву – женщину – сделали полицейским. Кто-то изменил рисунок на ее лице, еще кто-то сунул ей пачку бумаг. Один лист улетел, и Ребел заметила, что это была дешевая репродукция голограммы. Над бумагой плавало ее лицо, лицо Эвкрейши, оно искажалось, а когда листок задел за стену хибарки и сложился пополам, совсем съежилось.
Ребел вздрогнула и стала гнать от себя мысли о голограмме. Подумать можно и потом.
Крупный, сильный мужчина отломал от двери кусок трубы и попытался пробиться за ворота. Один из карателей отлетел, потирая ушибленную голову, но другие схватили мужчину за руки и за ноги и приставили к его лбу программирующий прибор.
– Ну и здоров же ты, – рассмеялась сварщица, когда лицо мужчины приняло жестокое выражение.
Она рассекла его лицо надвое красной чертой от подбородка до корней волос. Он присоединился к прочим наказанным.
У Ребел вдруг страшно зачесалась нога. Но она даже не пошевелилась.
Все больше людей подвергалось обработке, двор пустел, оставшиеся утихомирились. Некоторые даже выстроились в зловещую очередь, чтобы скорее пройти допрос.
