Джордж Эффинджер - Поцелуй изгнанья
— Хвала Аллаху, владыке миров! — прошептал я.
— Велик Аллах! — ответил Папа.
Теперь пришло время подумать, как нам выжить.
— Думаю, нам нужно как следует все обмозговать.
— Размышления — не для пустыни, — сказал Папа. — Мы не сможем надумать себе ни еды, ни воды, ни защиты.
— Вода у нас есть, — сказал я, протягивая ему одну из фляг.
Он открыл ее и отхлебнул глоток, затем закрыл флягу и повесил ее через плечо.
— У нас есть немного воды. Остается подумать, хватит ли ее.
— Я слышал, под землей есть вода, даже в самых сухих пустынях.
Думаю, я говорил это только для того, чтобы поддержать его дух. Его или свой. Папа рассмеялся:
— Ты вспоминаешь сказки, которые тебе рассказывала твоя мать: о храбром принце, который заблудился в песках, и об источнике сладкой воды, которая начинает бить из подножия горы, у которой он стоит. В этой жизни такого не случается, мой дорогой. Твоя наивная вера не выведет нас из этого гиблого места.
Я понимал, что он прав. Может, в молодости он имел опыт выживания в пустыне? Папа никогда не говорил о своей молодости. Я решил, что в любом случае следует положиться на его мудрость. Я понял, что если заткнусь на некоторое время, то, может быть, останусь жив. Может, заодно и научусь чему. Это тоже не помешает.
— Что нам делать дальше, о шейх? — спросил я.
Он смахнул рукавом пот со лба и огляделся.
— Мы где-то в южной части Аравийской пустыни, — сказал он. — В Руб-аль-Хали.
Пустая четверть. Это меня не обнадежило.
— Где тут ближайший город? — спросил я.
Папа коротко улыбнулся мне:
— В Руб-аль-Хали нет городов. Ни единого города на четверть миллиона квадратных миль песка. Здесь, конечно, есть маленькие группы кочевников, странствующих по дюнам, — они двигаются от источника к источнику, выискивая пастбища для своих верблюдов и коз. Если мы надеемся найти источник, то удача должна привести нас к одному из бедуинских кланов.
— А если нам это не удастся?
Папа провел по фляге рукой:
— Здесь по галлону воды на каждого. Если мы е станем идти днем, постараемся тщательно экономить воду и проходить, сколько сможем, в ночные холодные часы, то проживем четыре дня.
Это было хуже моих самых пессимистических предположений. Я тяжело опустился на песок. Много лет назад, когда я ребенком жил в Алжире, я читал об этих местах. Я подумал, что книги не слишком преувеличивали их ужас. Это делало название Руб-аль-Хали более страшным, чем Сахара. Сахара была нашей пустыней, и я не мог поверить, что где-нибудь на Земле может быть место более безлюдное, чем она. Похоже, я ошибался. Я также вспомнил, что некий западный путешественник в своих мемуарах назвал Руб-аль-Хали «местом Великого зла».
Глава 4
Согласно мнению отдельных географов Аравийская пустыня есть продолжение Сахары. Большая часть Аравийского полуострова безлюдна и пуста. Населенные районы расположены вдоль Средиземного, Красного и Аравийского морей, потом у Аравийского залива — другие зовут его Персидским — и в плодородном полумесяце на месте древней Месопотамии.
Сахара обширнее, но в Аравийской пустыне больше песка. Будучи мальчишкой, я представлял себе Сахару выжженной, бесконечной, полной песка, но это не слишком верно. Сахара большей частью состоит из каменистых плато, сухих, покрытых гравием равнин и гряд открытых ветрам гор. Пески занимают только десять процентов территории пустыни. Часть Аравийской пустыни, называемой Руб-аль-Хали, в этом смысле превосходит Сахару на тридцать процентов. Насколько я понимал, она представляла собой песок от края до края, и больше ничего.
А какая разница?
Я прищурил глаза, почти закрыл, и посмотрел на мучительно яркое небо. В этом смертельно опасном месте было хорошо лишь то, что оно было слишком опасно, даже для стервятников. Я был избавлен от лишающего мужества зрелища кружащих в вышине крылатых пожирателей падали, ожидающих, когда я соизволю умереть.
Я просто решил не умирать. Я не говорил об этом с Фридландер-Беем, но был уверен, что он чувствует то же самое. Мы сидели с подветренной тороны высокой, нанесенной ветром дюны. Я подумал, что температура уже достигла сотни градусов по Фаренгейту, а то и выше. Солнце вскарабкалось высоко, но полдень еще не наступил — скоро станет еще жарче.
— Пей воду, когда почувствуешь жажду, племянник мой, — сказал мне Папа. — Я видел людей, умиравших от обезвоживания, потому что они слишком тряслись над своими флягами. Пить слишком мало воды — все равно что лить ее на землю. На такой жаре тебе понадобится около галлона в день. Две-три кварты не сохранят жизни.
— У нас только по галлону на душу, о шейх, — сказал я.
— Когда эта вода кончится, найдем еще. Мы можем наткнуться на тропу, иншалла. Даже в центре Руб-аль-Хали есть тропы, и они могут вести от колодца к колодцу. Если же нет, то будем молиться. Вся наша надежда на то, что дождь шел не слишком давно. Иногда в углублении у подножия дюны можно найти сырой песок.
Я не торопился воспользоваться на деле знаниями скаута пустыни. От всех этих разговоров о воде мне захотелось пить еще больше, и я отвинтил крышку фляги.
— Во имя Аллаха, благого, милосердного, — cказал я и отхлебнул хорошенько. Мне доводилось видеть голограммы арабских кочевников, сидящих на песке, используя для тени вместо шатров натянутые между жердями кафии. Однако здесь не было даже жердей.
Ветер переменился, швыряя нам в лицо мелкий песок. Я последовал примеру Фридландер-Бея и улегся на бок спиной к ветру. Через несколько минут я сел, снял кафию и отдал ее ему. Он принял одежду, не сказав ни слова, но в его покрасневших глазах светилась благодарность. Папа надел головное покрывало, прикрыл лицо и снова лег, пережидая песчаную бурю.
Никогда в жизни я не был так беззащитен перед силами природы. Я все повторял себе: «Это, наверное, сон». Может, я проснусь в собственной постели, и мой раб Кмузу будет стоять рядом с большой кружкой горячего шоколада. Но слишком уж настоящим было обжигающее солнце, да и песок, набивавшийся мне в уши, в глаза, в ноздри и рот, вовсе не был похож на сон.
От всего этого меня отвлекли кровожадные вопли небольшой группы людей, появившихся из-за гребня дюны. Они спрыгивали с верблюдов и бежали к нам, размахивая винтовками и кинжалами. Более грязных, неотесанных дикарей я в жизни не видел. По сравнению с ними самые мерзкие подонки Будайина выглядели как воспитанные Джентльмены.
Я предположил, что это и есть Байт Табити, леопарды пустыни. Их главарем был высокий тощий человек с длинными сальными волосами. Он размахивал винтовкой и орал на нас. Я видел, что у него на верхней челюсти два зуба сломаны справа, а на нижней — слева. Похоже, он годами не лечился. И не мылся годами.
Но он был одним из тех, кому мы, видимо, должны были доверить наши жизни. Я посмотрел на Фридландер-Бея и едва заметно покачал головой. На случай, если они настроены положить нас на месте, вместо того чтобы проводить к воде, я достал свой церемониальный кинжал. Я не думал, что это оружие окажется эффективным против винтовок бедуинов, но больше у меня ничего не было.
Вожак подошел ко мне и ощупал мой богатый наряд. Он повернулся к своим и сказал что-то такое, отчего все шестеро разразились смехом. Я ждал.
Вожак посмотрел мне в лицо и нахмурился. Ударил себя в грудь.
— Мухаммад Муссалим бен-Али бен ас-Султан! — заявил он. Как будто я должен был знать его имя.
Я сделал вид, что это произвело на меня впечатление. Ударил себя в грудь и сказал:
— Марид аль-Амин.
Я использовал прозвище, которое дали мне бедные феллахи города. Оно означает «надежный».
Мухаммад широко раскрыл глаза. Снова повернулся к своей шайке.
— Аль-Амин, — уважительно произнес он. За тем его снова согнуло от смеха.
Другой Байт Табити подошел к Фридландер-Бею и встал над ним, глядя на старика.
— Аш-шейх, — сказал я, давая вонючим кочевикам понять, что Папа — человек важный.
Мухаммад зыркнул на Папу, затем снова на меня. Быстро сказал несколько слов на каком-то неразборчивом диалекте, после чего его соплеменник оставил Папу в покое и пошел к своему верблюду.
Мы с Мухаммадом некоторое время пытались получить ответ каждый на свои вопросы, но его корявый арабский затруднял наше общение. Однако через некоторое время мы стали понимать друг друга довольно прилично. Я узнал, что Байт Табити получили приказ найти нас от шейха своего племени. Мухаммад не знал, как его шейх узнал о нас, но мы оказались именно там, где он указал, и вдалеке они слышали шум военного вертолета.
Я смотрел, как двое грязных бродяг грубо подняли Фридландер-Бея на ноги и повели его к одному из верблюдов. Хозяин верблюда ударил живот ное погонялом под коленки и крикнул что-то вроде «хирр, хирр!». Верблюд недовольно заревел и не выказал ни малейшего желания опускаться на колени. Папа что-то сказал Байт Табити, тот схватил повод и потянул животное вниз. Папа поставил ногу на шею верблюда, вскарабкался в седло, и тот поднял его.
