Ведьма, пришедшая с холода (сборник) - Суэнвик Майкл

Кожа будто слишком туго стягивала Танино тело. Пульс силовых линий бил в нее, как в барабан. Энергия уже лилась в кристаллы. Теперь ее задача — оживить это существо. Придать ему направление.

И надеяться, что элементаль Гейба — черт, сам Гейб — будет сотрудничать.

— Карта показывает изначальный план полета, размеченный ЦРУ для Доминика, но, скорее всего, он выбрал свой путь, — объяснил Гейб. Слова вырывались из него разом, будто кто-то выбил затычку. — И все-таки это хорошая карта ветровых потоков. Я подумал, она может... Может нам пригодиться.

— Хорошо, — сказала Таня. — Есть с чего начать.

Гейб поморщился, выдав нечто среднее между улыбкой и гримасой отвращения в ответ на ее одобрение. Таня предположила, что это лучшее, что она может от него получить.

— И еще из урны в посольстве, — продолжил он. Вынул изжеванный окурок сигары из кармана и бросил в кучу ингредиентов. — Поможет нам сфокусироваться на Доминике.

Таня одобрительно кивнула. Она взяла за руку Надю, та — Алистера, Алистер — Джордан. Затем Таня протянула руку Гейбу.

— Когда мы замкнем круг, — объяснила она, — отпускать нельзя.

***

Фигуры рассыпались. Дом съехал с сиденья, накренился, а потом встал в боевую стойку, держа руку на ноже. Соколов растянулся на полу между катающихся слонов.

Дом подошел к Носителю, раскидывая пешки ботинками. Соколов поймал его запястье, выпрямился. Не похоже, что он ранен. Дом помог ему сесть и пристегнул его.

— Может, в другой раз предупредите? — крикнул Дом пилоту.

— Турбулентность. — Голос звучал напряженно. — Погода тут странная. Вдруг тучи, их не было ни в одном прогнозе.

— В смысле, странная? — Нет ответа. Соколов потянулся к куртке Дома, но Дом отступил. — Все хорошо. С вами все будет хорошо. У нас все под контролем.

Дом улыбнулся. Соколова это, похоже, не успокоило.

Самолет вновь качнуло. Русский вскрикнул. Вот блядь. Дом побежал в кабину.

***

Гейб смотрел на протянутую Таней руку.

Благовония наполняли его легкие, а тени в подвале Джордан сгущались, обволакивали его, как мокрая вата. Он плавал — или даже тонул в этом полумраке. Конструкт дрожал в кругу, похожий на сломанного металлического паучка из «Тинкертоя» [80]. Гейбу не следовало здесь находиться. Гейб Причард так не поступал. Он служил своей стране. Боролся. Убивал. Даже порой предавал. Но это — это хуже Каира.

Ему требовалось остановить Дома. Но он не мог — без Таниной помощи. Все прочее заигрывание со Льдом и Пламенем было шпионской работой или почти ею. Но это что-то совсем иное. Он взглянул на Джордан, надеясь на подсказку, но ее глаза были закрыты. Теперь она тоже участвовала в церемонии. В этом ритуале. И они нуждались в Гейбе.

Танина рука светилась в темноте.

***

Дом влетел в кабину.

— Какого черта тут творится... — Но от вида неба смолк.

Черные тучи — не серые, но цвета вулканического пепла — бурлили с обеих сторон самолета, а прямо по курсу они причудливо изгибались, выплевывая столбы дыма. Неестественные, жуткие, зеленые с фиолетовым молнии трещали в их глубине. Самолет летел по небу, как сжатый кулак.

Пилот говорил:

— Никогда не видел ничего подобного...

Дом — тоже, но он все равно понял. Это не погода. Это оружие.

— Разворачивайся, — сказал он.

Пилот повернул штурвал. Самолет задребезжал, но не развернулся.

— Не отвечает.

Искры посыпались из приборной панели.

— Снижайся, — приказал Дом. Он ощутил себя — пустым. Безучастным. Замкнулся, замер, глядя в небо.

— Ничего. Выдержим. Самолет изолирован.

— Снижайся, черт возьми! — Гневно, с трудом. — Так низко, как только сможешь.

Соколов бормотал что-то по-русски, какую-то молитву, которой Дом не мог расслышать сквозь рев двигателей.

— Снижайся!

***

— Гэбриел. — Тане казалось, ее голос звучал так по-детски. Нет, не по-детски — беззащитно. Больше не осталось игр, ролей, прикрытий. И ей это не нравилось.

Но если ей нужна самая искренняя версия себя, чтобы убедить Гейба Причарда помочь, то именно такой она и будет.

Гейб взглянул на нее, вдыхая душный аромат благовоний. Оранжевые искры плясали в его глазах.

— Я...

Конструкт — то, что от него осталось, — ожил, грохоча кварцем и проволокой. И его хрустальные глаза — шары, охотящиеся за Носителем, вполне конкретным Носителем, — загорелись.

Пальцы Гейба сплелись с Таниными.

***

— Ниже, проклятье, спускайся ниже, ниже...

И стал свет.

***

Конструкт висел в центре круга безвольно, как марионетка. Только его держала не рука — а песнопения. Тане не нужно было знать язык: она чувствовала слова, они звучали в ней, подобно музыке, оставалось лишь открыть рот и позволить им излиться.

Рука Гейба горела в ее руке, сжигая омертвевшую кожу, огонь распространялся по ее конечностям, передавался Наде, стоящей с другой стороны. Его элементаль на вкус был как металл, как отрава, как густой серебристый алкоголь в ее крови. Он просачивался в ее сознание, облачая ее слова в ртуть.

Золотые нити вырывались из глоток поющих. Сплетались вокруг парящего конструкта, его кварцевых суставов, хрустальных глаз, даже огрызка сигары. Жестокий ветер дул вокруг них, набирая скорость. Хлестал по их одежде и волосам. Подталкивал их к эпицентру бури.

Когда ветер достиг потолка, конструкт поднялся выше. Конечности куклы задергались, хрустальные глаза завращались, как у испуганной лошади.

Рука Гейба стала Таниной, его элементаль стал всеми ими, свивая тонкую паутину магии. Две силовые линии и сила элементаля активировали заклятье: Таня втайне гадала, не разорвет ли ее на части эта чистая энергия. Слишком поздно. Она стала воздухом и ртутью, кварцем, хрусталем, золой, стала булавочной головкой на карте, которая связывала все эти предметы с холодным альпийским воздухом по ту сторону заклятья. Она почти видела алюминиевый каркас самолета в паузах между словами. Шахматные фигуры, разлетевшиеся по салону. А затем внезапное падение давления, когда буря сошлась в...

***

Мир закружился, а потом выровнялся. Дому казалось, что рядом кричит какой-то мелкий перепуганный зверек. Но сам он оставался Домом. Он был жив. Он вращался, вдавленный в приборную панель, но был жив.

Он сморгнул слезы с глаз, выпрямился. Летчик повис на ремнях безопасности со сломанной шеей. Блевота, слюна, кровь текли у него изо рта. Бедолага, видимо, прокусил язык, помимо прочего.

— Блядь, — выругался Дом, но не услышал свой голос.

За окнами самолета тучи клубились и горели. Он на них не смотрел. Не хотел видеть то, что ожидал там обнаружить. Буря была не естественного происхождения. Это снова проклятый Лед. Давят. Вечно они давят. Завистливые ублюдки. Они призывали тварей в ночь, чудовищ в бурю, жутких извивающихся змей в сумеречное небо.

А самолет снижался.

Дом убрал мертвого пилота со штурвала. Пока он это делал, живот у него сводило. Самолет кружился. «Проклятье, проклятье». Он потянул штурвал, повернул — нет управления. Нельзя даже контролировать вращение. Заело. Он рискнул посмотреть в окно: терпимо, если не пялиться на тучи — самолет был высоко, но падал быстро, носом в землю, вращаясь вокруг своей оси.

Самолет уже не спасти, поздно. Ладно. Ладно. «Повтори это достаточно раз, и убедишь себя, что... Что сделано, то сделано. Доставай парашют».

Он ощутил странную невесомость, когда забрался на спинку кресла пилота, прыгнул, схватился за дверь кабины и подтянулся, болтая ногами. Тяжело дыша, вскарабкался на гермошпангоут и замер. Оставались считанные секунды.

Парашюты висели в хвостовой части самолета, рядом с сиденьями. Чтобы добраться до них, пришлось бы карабкаться вверх пять метров в этом вращающемся гробу. Он бы не успел. Самолет разобьется в лепешку в какой-то глуши в Западной Германии, и Дом вместе с ним.

Тут позади него выбило запасный выход. Он услышал это даже сквозь высокий, тонкий звериный крик. «Не сдавайся. Развернись». Соколов стоял у открытой двери, с парашютом за спиной, наготове. Ну конечно. Он-то был пристегнут рядом с парашютами. Он не вырубился. Полно времени, чтобы схватить парашют и прыгнуть.