Тед Уильямс - Море серебрянного света
Тебе нужны каникулы, Энвин. Длинные. Очень длинные.
Какое-то время она раздумывала, потом пересекла комнату и подошла к окну. Ссора внизу закончилась: быстрый взгляд через окно показал, что на улице никого нет. Она положила револьвер на среднюю полку кофейного шкафчика, под салфетки.
Мне нужно, чтобы случилось что-нибудь волнующее. И большое.
КРИСТАБЕЛЬ стояла, держа стакан в руке. Ее вторая рука лежала на водопроводном кране, но она не осмеливалась включить воду, хотя едва не плакала от жажды. Она злилась на себя за то, что захотела пить и для этого встала с кровати. И сейчас она должна стоять в темной ванной как испуганная мышка и слушать, как папа с мамой спорят в соседней комнате.
— … Это зашло слишком далеко, Майк. Я не могу заставить тебя вернуться со мной домой, но я совершенно не собираюсь оставаться здесь с Кристабель и рисковать ее жизнью, пока все не закончится. У мамы мы будем в полной безопасности.
— Черт возьми, Кей! — Папочка говорил так громко и с такой болью, что стакан чуть не выпал из руки и не разбился о твердый пол ванной. — Неужели ты не видишь, что происходит?
— Конечно вижу. И поэтому любой, у которого есть хотя бы на дюйм здравого смысла скажет, что здесь не место для маленькой девочки. Майк, ты даже дал кому-то направить на нее револьвер! На нашу дочку!
Очень долго никто ничего не говорил. Кристабель, которая собиралась поставить стакан на пол, потому что рука уже начала болеть, оставалась где была, как в ужасной игре "Заморозь Шпиона".
Наконец папочка заговорил, тихо и испуганно. Он никогда не слышала, чтобы он говорил таким голосом — и ей немедленно захотелось убежать. — Знаешь, я никогда не слышал от тебя более ужасных слов. Неужели ты думаешь, что мне не снятся кошмары, каждую ночь? Я не брал ее на встречу с Рэмси. Ты разрешила ей пойти в туалет. И что я должен был делать?
— О, извини. Я действительно что-то не то сказала. — И мамочка говорила каким-то сумасшедшим голосом. — Но я страшно напугана, Майк. Я… я так себя чувствую, словами не скажешь. Я хочу забрать мою малышку отсюда и собираюсь это сделать. И мальчика я тоже заберу. Он, конечно, совсем дикий, но от этого не перестал быть ребенком и нуждаться в защите.
— Кейлин, ты слышишь меня? Если бы я думал, что есть такое место, где вам было бы безопасно, то немедленно отправил бы вас туда — мой бог, поверь мне! Но я сейчас здесь, и только потому, что Якубиан решил избавиться от меня при помощи обычного персонала базы. Если бы Рон не вытащил меня, ты бы вообще больше обо мне не услышала. Без вариантов.
— Ты так говоришь, чтобы я бы почувствовала себя лучше?
— Нет! Но очень много из того, что говорит Селларс — правда. Я тебе точно говорю — как они схватили меня, что говорил и делал генерал, это все воняет. Там не было ничего по закону — чистое похищение. Рон и Рэмси спасли мне жизнь — и только потому, что были там.
— И?
— И что будет, если эти люди опять придут за мной? Не заботясь ни о каких военных законах, быть может ночью — по видом грабителей. Неужели ты думаешь, что они первым делом не проверят дом матери моей жены? И, если меня там не будет, неужели они не решат, что ты и Кристабель великолепно подойдут на роль заложников? Это не бойскауты. И что твоя мама сможет сделать с ними? Напустить на них кошку? Или позвонить в чертов отряд самообороны, который она всегда насылает на детей со скейтбордами?
— Майк, успокойся. Это совсем не смешно.
— Да, совсем не смешно. Это ужасно, Кей. По меньшей мере пока вы обе здесь, я могу защитить вас. Мы можем ехать, все время, и Селларс постоянно делает так, что мы остаемся в тени. А если ты останешься в каком-то одном месте, даже не таком очевидном, как дом твоей матери, нам останется только надеяться, что они не найдут тебя.
— Ты говоришь так, как будто веришь в этот… заговор. Во все безумные рассказы Селларса.
— А ты? Попробуй объяснить Селларса. Или Якобиана с его маленькой комнатой в отеле и головорезами-телохранителями.
Кристабель слишком долго стояла в одном месте и точно знала, что заплачет, если не поставит стакан хоть куда-нибудь. Она поставила его на край умывальника и стала выискивать плоское место.
— Я не могу объяснить этого, Майк, и даже не буду пытаться. Я просто хочу, чтобы мой ребенок был как можно дальше от этого… безумия.
— Я тоже этого хочу, и как можно быстрее. Но я вижу только один путь…
Стакан пошатнулся и начал падать. Кристабель схватила его, но он выскользнул из пальцев и ударился о пол со таким звуком, как будто взорвался в сети. Мгновением позже в ванне зажегся свет, и в дверях возник отец, такой большой и злой, что Кристабель невольно отшатнулась, оступилась и начала падать. Отец прыгнул вперед и так сильно схватил ее за руку, что она взвизгнула, но не упала.
— Боже мой, что ты здесь делаешь? А! Господи Иисусе, здесь повсюду стекло!
— Майк, что происходит?
— Кристабель только что разбила стакан. И мне в ногу воткнулся кусок стекла величиной с нож. Господи Иисусе!
— Дорогая, что случилось? — Мамочка подняла ее и перенесла в комнату, в которой спорили родители. — Тебе приснилось что-то плохое?
— Я сейчас соберу все стекло, — сказал папа из ванны. — И ампутирую себе ступню, чтобы спасти ногу. Не имеет значения. — Он говорил злым голосом, но Кристабель немного успокоилась — это не та развод-злость, которую она слышала только что.
— Я… мне захотелось пить, И потом я услышала… — Она заколебалась, возможно лучше не говорить, но потом решила, что если рассказать мамочке правду, быть может все будет хорошо. — Я слышала, как вы спорили, и испугалась.
— О, дорогая, конечно. — Мама крепко обхватила ее и поцеловала в макушку. — Конечно. Но ты не должна бояться. Папа и я спорили, пытаясь решить, что надо делать. Обычные взрослые споры.
— Которые приводят к разводу.
— А, вот что тебя пугает? О, моя сладкая, не воспринимай это всерьез. Это просто спор. — Но голос мамы прозвучал странно и хрипло, и она не сказала: "Папочка и я никогда не разведемся." Кристабель уткнулась головой в нее, отчаянно желая никогда больше не хотеть пить.
Они все еще говорили в другой комнате, хотя намного тише. Кристабель лежала в своей кровати, стоявшей напротив кровати мальчика Чо-Чо, который зарылся в одеяла, как какая-нибудь египетская мумия. Кристабель старалась дышать медленно, как ее учила мама, но никак не могла перестать думать о том, что только что произошло и ее вздохи больше походили на всхлипы.
— Заткнись, mu'chita (* девчонка, исп. жаргон), — внезапно сказал Чо-Чо приглушенным голосом — у него на лице лежала подушка. — Люди пытаются уснуть.
Она не обратила на него внимания. Что он может знать? У него нет ни мамочки ни папочки, которые постоянно спорят и хотят развестись. Не его вина, что все такие злые, как и она. Хотя ей было очень больно, она слегка приободрилась.
— Чегой-то там разбилось, — сказал Чо-Чо и скатился с кровати, взяв с собой все свои одеяла, так что матрас, покрытый простыней, внезапно стал голым и белым, как мороженное-сэндвич со срезанной верхушкой. — Невозможно спать. Мierda (* дерьмо, исп). — Он сбросил с себя все одеяла, остался в трусах и майке, и отправился в ванну.
— Куда ты идешь? Не ходи туда.
Он даже не посмотрел на нее и не закрыл дверь. Кристабель зарылась под одеяло, когда он начал писать. Потом из туалета послышался шум воды, и какое-то время было тихо. Когда она высунула голову из-под одеяла, он сидел на кровати и глядел на нее большими темными глазами.
— Эй, да ты боисся, что какое-нибудь чудовище тебя съест? Трусиха!
Кристабель уже встречалась настоящим чудовищем, улыбающимся человеком в комнате отеля, с глазами-гвоздями. Нечего и отвечать этому глупому мальчишке.
— Прости спи, — сказал он, немного помолчав. — Не о чем беспокоиться.
Это была чудовишная ложь, и она не смогла удержаться. — Ты ничего не знаешь!
— Я знаю, что ничего не случаается с маленькими ricas (* богатеями, исп), вроде тебя. — Он глядел на нее, глупо усмехаясь, но счастливым не выглядел. — И чо может случиться? Хочешь, я скажу тебе, чо будет со мной? Когда все кончится, ты опять поедешь в свой папамама дом, а маленький Чо-Чо отправится в лагерь. Секи, твой папуля приятный мужик. Los otros (* другие, исп) мужики могли бы просто пристрелить меня.
— Что за лагерь? — Это звучало не слишком плохо. Офелия, подруга Кристабель, была в лагере "Синяя птица", они там рисовали, ели сэндвичи и конфеты-маршмеллоу.
Чо-Чо махнул рукой. — Кросс Сити, они сунули туда моего tio (* дядю, исп). Заставили копать, носить и все такое. А хлеб с маленькими bichos (* насекомые, исп) внутри.
