Нил Стивенсон - Криптономикон, часть 1
— Почему у сержанта Шафто был при себе немецкий пузырек с морфием и немецкий шприц? — Бек изо всех сил старается вести якобы разговор, а не допрос, однако напряжение явно чрезмерно, и губы сами складываются в улыбку. Это улыбка побитого пса. Рооту становится немного не по себе, поскольку от Бека зависит, чтобы все на лодке остались живы.
— Для меня это новость, — признает Роот.
— Морфий строго контролируется, — продолжает Бек. — На каждом пузырьке есть номер. Мы сообщили номер пузырька в Шарлоттенбург, и там скоро узнают, откуда он взялся. Хотя нам могут не сказать.
— Отлично. Это на время их отвлечет. Почему бы вам не вернуться к управлению лодкой? — советует Роот.
— Сейчас затишье перед бурей, — говорит Бек, — и делать мне особенно нечего. Вот я и пытаюсь удовлетворить свое любопытство.
— Нам капец, да? — спрашивает немецкий голос.
— M-м? — отзывается Шафто.
— Я сказал, нам капец! Вы взломали «Энигму»!
— Какую «Энигму»?
— Не прикидывайся дурачком, — говорит немец.
У Шафто мурашки бегут по коже. Именно так в его представлении должен вести себя немец, прежде чем начать пытки.
Шафто делает вялое, придурковатое лицо, как всегда, когда хочет позлить офицера, и перекатывается на бок, насколько это возможно при скованных ногах. Он ожидает увидеть эсэсовца с орлиным носом, в черной форме, перчатках и сапогах, с черепом на нашивках, с хлыстом и, быть может, тисками для больших пальцев.
Однако рядом ровным счетом никого. Черт! Опять галлюцинация.
Тут холщовый мешок на противоположной койке шевелится. Шафто моргает и видит торчащую с одной стороны голову: светловолосую, с преждевременной лысиной, бледно-зелеными кошачьими глазами и неожиданно черной бородой. На человеке не совсем мешок, а скорее длинная холщовая куртка. Он обнимает себя руками.
— Ладно, — бормочет сосед. — Я просто пытаюсь завести разговор. — Поворачивает голову и чешет нос о подушку. — Можешь рассказывать мне любые секреты. Понимаешь, я уже сказал Деницу, что «Энигма» — говно. И ничего не изменилось. Только вот новое пальто получил.
Он поворачивается на бок и показывает Шафто спину. Рукава одежды зашиты и связаны за спиной.
Помощник отодвигает кожаную занавеску, виновато кивает и вручает Беку свежую расшифровку. Бек читает, поднимает брови и устало хлопает глазами. Кладет листок на стол, пятнадцать секунд смотрит в стену. Снова берет и читает еще раз, внимательно.
— Здесь сказано, чтобы я не задавал вам больше вопросов.
— Что?!
— Ни при каких обстоятельствах, — говорит Бек, — я не должен извлекать из вас новую информацию.
— Что это значит?
— Наверное, вам известно что-то такое, чего мне знать не положено.
Уже примерно лет двести в теле Шафто не было и следов морфия. Без этого он не может испытывать радость или даже покой.
Шприц холодной звездой сверкает на полке под чокнутым немцем. Лучше бы уж ногти вырывали.
Шафто знает, что расколется. Он думает, как бы расколоться, чтобы не погубить других морпехов.
— Я могу принести тебе шприц в зубах, — замечает сосед который назвался Бишофом.
Шафто обдумывает его слова.
— В обмен на что?
— Ты скажешь, расшифровали ли вы «Энигму».
— А. — Шафто облегченно вздыхает; он боялся, что Бишоф потребует ему отсосать. — Это ты про ту шифровальную хреновину, о которой мне рассказывал?
У них с Бишофом была масса времени травить баланду.
— Ага.
Шафто в отчаянии. Однако он еще и зол как черт, а это помогает.
— Думаешь, я поверю, что ты просто псих, повернутый на «Энигме», а не офицер, нацепивший смирительную рубашку, чтобы меня обмануть?
Бишоф вне себя:
— Говорю же, я давно сказал Деницу, что «Энигма» — дрянь! Если ты мне скажешь, что она — дрянь, это ничего не изменит!
— Тогда можно вопрос? — говорит Роот.
— Да? — Бек с заметным усилием поднимает брови, притворяясь, будто ему интересно.
— Что вы сообщили о нас в Шарлоттенбург?
— Имена, фамилии, звания, личные номера, обстоятельства захвата.
— Но все это вы сообщили вчера.
— Верно.
— А недавно?
— Ничего, только номер на пузырьке с морфием.
— И через какое время после этого поступил приказ остановить допрос?
— Через сорок пять минут, — отвечает Бек. — Поэтому, да, я очень бы хотел спросить, откуда взялся пузырек. Но не вправе.
— Я подумаю, ответить ли на твой вопрос про «Энигму», — говорит Шафто, — если ты скажешь, перевозят ли эти жестянки золото.
Бишоф морщит лоб: возникли проблемы с переводом.
— В смысле деньги? Geld?
— Нет. Золото. Дорогой желтый металл.
— Может быть, немного, — отвечает Бишоф.
— Не мелочь на карманные расходы, — говорит Шафто. — Тонны и тонны.
— Нет, подлодки не возят тонны золота, — твердо отвечает Бишоф.
— Зря ты так сказал, Бишоф. Я думал, мы подружимся. А ты взял и соврал мне, козел!
К изумлению и растущей досаде Шафто, Бишоф испытывает невероятный приступ веселья оттого, что его назвали «козлом».
— Какого рожна я буду тебе врать, Шафто! После того как ваши сволочи взломали «Энигму» и поставили радары на все, что движется, наши лодки топят, не успевают те выйти в море. С какой стати кригсмарине будет грузить тонны золота на лодку, которая точно отправится на дно?!
— Спросил бы у тех, кто грузил его на U-553.
— Ха! Ну я же сказал, ты несешь ерунду! U-553 потопили год назад, во время атаки на конвой.
— Ни хера. Я видел ее пару месяцев назад, — говорит Шафто. — У Йглма. Она была под завязку набита золотом.
— Чушь собачья, — возмущается Бишоф. — Что нарисовано на боевой рубке?
— Белый медведь с пивным бокалом.
Долгое молчание.
— Хочешь еще? Я был в каюте у капитана, — продолжает Шафто, — и там висела его фотография в компании дружков. Как я теперь припоминаю, один здорово смахивал на тебя.
— Что мы делали?
— Вы были в плавках, с блядями на коленях! — орет Шафто. — Если, конечно, они вам не жены, но тогда, уж прости, твоя жена — блядь.
— Хо-хо-хо-хо-хо! — Бишоф переворачивается на спину и некоторое время разглядывает трубы. Потом заводит по новой: — Хо-хо-хо-хо-хо!
— Я что, выдал какую-то тайну? Если так, чтоб тебе сдохнуть, падла, — говорит Шафто.
— Бек! — орет Бишоф. — Ахтунг!
— Что ты делаешь? — спрашивает Шафто.
— Добываю тебе морфий.
— А. Спасибо.
Через полчаса появляется командир. Довольно пунктуально для офицера. Они говорят с Бишофом по-немецки. Шафто несколько раз слышит слово «морфий». Наконец командир зовет медика, и тот вводит Шафто примерно полшприца морфия.
— Вы что-то хотели сказать? — спрашивает командир у Шафто. По всему, славный малый. Вообще они все теперь славные.
Первым делом Шафто обращается к Бишофу:
— Сэр! Прошу прощения за резкие слова, сэр!
— Все отлично, — говорит Бишоф. — Она и правда была блядь.
Командир нетерпеливо откашливается.
— Да. Мне просто интересно, — поворачивается к нему Шафто, — на этой лодке есть золото?
— Желтый металл?
— Да. В слитках.
Капитан ошарашен. Шафто испытывает некую озорную радость. Доводить офицеров не так здорово, как насыщать мозг высокоочищенным опиатом, но для крайности сойдет.
— А я думал, все подлодки его возят.
Бек отсылает медика. Потом они с Бишофом некоторое время говорят по-немецки. Посередине разговора Бек оглоушивает Бишофа какой-то новостью. Бишоф парализован и долго отказывается верить. Бек твердит, что это правда. Потом Бишоф вновь начинает похохатывать.
— Он не может задавать тебе вопросы, — говорит Бишоф. — Приказ из Берлина. Хо-хо-хо! А я могу.
— Валяй, — говорит Шафто.
— Расскажи еще про золото.
— Дайте еще морфия.
Бек зовет медика, тот вкалывает Шафто остаток шприца. Шафто хорошо, как никогда. Надо же так устроиться! Немцы дают ему морфий в обмен на немецкие военные тайны!
Бишоф начинает подробный допрос. Бек слушает. Шафто трижды пересказывает историю U-553. Бишоф заворожен. Бек огорчен и напуган. Когда Шафто упоминает, что на слитках были китайские значки, и Бек, и Бишоф офигевают. Лица у обоих вспыхивают, словно освещенные прожектором «Ли Лайт» в безлунную ночь. Бек начинает шмыгать носом, как будто у него насморк. Бля, да он плачет! Льет слезы стыда. Однако Бишоф по-прежнему зачарован.
Вбегает помощник и подает Беку радиограмму. Помощник трясется и смотрит не отрываясь, но не на Бека, а на Бишофа.
Бек берет себя в руки и читает радиограмму. Бишоф свешивается с койки, кладет подбородок Беку на плечо и тоже читает. Они похожи на двухголового циркового урода, который не мылся со времен президента Гувера. Оба молчат по меньшей мере минуту. Бишоф молчит, потому что шестеренки у него в мозгу крутятся со скоростью торпедного гироскопа. Бек молчит, потому что он на грани обморока. Слышно, как за переборками неведомая весть распространяется со скоростью звука. Кто-то кричит от ярости, кто-то рыдает, кто-то истерически хохочет. Может, Гитлера убили. Может, Берлин пал.
