Олег Макушкин - Иллюзион
— Жаль, — вздохнул Часовщик. — Иногда так хочется с кем-то поговорить. Ты неплохой парень, но уже уходишь. Что ж, прощай.
Циферблат стрелочных часов на столе потемнел, а стекло треснуло. Мрамор каминной полки рассыпался сеткой трещин, по столешнице поползли червоточины, обивка кресел лопнула и полезла войлочными патлами. Мир вокруг Странника начал осыпаться, как сухая шелуха, и таять в лоскутах серого тумана. Обросший длинными волосами Часовщик с тонкими сухими руками и потемневшим, как кора дуба, лицом, накрылся с головой тлеющим и распадающимся на глазах пледом, прежде чем исчезнуть вместе со всем остальным.
Странная комната распалась без остатка; умерла.
Undeground
• Open file 'underground'
• Too deep to open file. Abort(a), Retry(r), Dig(d)?
Прошло неизмеримо много времени, в течение которого он просто сидел без движения на твердой холодной поверхности, прежде чем тихий монотонный звук капающей воды, сырой холод бетонных плит и едва различимые серые контуры предметов, проступавшие сквозь залепившую глаза черноту, слились в его сознании воедино, образовав из бессвязного набора внешних факторов, воспринимаемых органами чувств, целостную картину, доступную логическому анализу. Тогда он встал.
Понятие времени вообще не существовало для него с тех пор, как он побывал в гостях у Часовщика, что вызывало странную двойственность ощущений: иногда казалось, что происходящее с ним либо уже было, либо еще только будет, а возможно, происходит не только с ним, а одновременно с еще каким-то другим человеком в другом измерении; подобное не то чтобы смущало Странника, но заставляло более настороженно относиться к своим чувствам и событиям окружающего мира.
А события имели место самые различные и совершенно не укладывались в рамки обыденности; но здесь уже помогало происхождение Странника, которое отсекло его сознание от привычки к обычным категориям, оставшимся уделом его предшественника по физической оболочке; поэтому он достаточно спокойно воспринимал перемещения из одной реальности в другую, стараясь всюду вести себя соответственно своему характеру и темпераменту, отличавшимся спокойствием и сдержанностью, а действовать исключительно взвешенно и разумно. Настолько взвешенно, насколько позволяли обстоятельства.
Сейчас перед ним простирался гигантской червоточиной в толще земли длинный бетонированный коридор, где приходилось передвигаться чуть ли не ощупью, впитывая по-кошачьи расширенными зрачками скудные отголоски дневного света, который просачивался сквозь изгибы каменной кишки. Странник воззвал к логике и направился в ту сторону, где освещение становилось ярче, а поскольку информации для построения выводов было недостаточно, то он воздерживался от гипотетических предположений, сказав самому себе: «Подождем расширения исходного информационного базиса».
Время вновь утратило линейность, свернувшись запутанным клубком, и реальность начала двоиться и множиться, создавая иллюзию бесконечности пути и повторения пройденного. Но Странник невозмутимо продолжал шагать и был вознагражден за терпение.
Когда источник света оказался совсем близко, стало возможным различать в деталях обстановку, однако увеличение освещенности не принесло разнообразия цветовой гаммы — бетонные стены в подтеках вечной сырости, покрытый грязными пятнами пол с шуршащей присыпкой из обвалившейся с потолка известки и проржавевшие трубы различного диаметра и, предположительно, водопроводного назначения — калибровали цветопередачу глазных нервов лишь по шкале оттенков серого, в диапазоне от грифельно-свинцового до мелово-пепельного. «Интересно, отчего мои мысли облечены в столь неестественно-вычурную форму?» — задумался Странник, разглядывая будто проколотую гигантской иглой скважину узкого колодца, уходящую сквозь потолок подземного туннеля в неразличимую высь. Неразличимую скорее всего не столько ввиду своей горнопроходческой глубины, хотя и это тоже присутствовало, сколько из-за потока дневного света, восхитительно белого, густого и сочного, как льющаяся с неба простокваша, который утапливал в своих струях горловину колодца и большую часть протяженности его стен.
Странник смотрел вверх, пока не затекла шея. После этого он опустил голову, сморгнул слезинки и вдруг вспомнил, как когда-то подчинялась, не здесь и не ему, но подчинялась сила гравитации. Избавив себя от мучительно долгих размышлений, он решительно подпрыгнул и обрел способность парить... которая длилась лишь краткий миг, пока его тело, оторвавшись от земли сантиметров на тридцать, висело в точке нулевой скорости. Попытка оказалась разочаровывающе неудачной.
С неохотой Странник покинул круг белого света и углубился в сгущающиеся с каждым шагом сумерки катакомб. Освещенные колодцы он встречал еще пару раз, но ни один из них не предоставлял возможности подняться наверх, хотя и приносил глоток света и пространства, разбавлявший гнетущую и давящую на плечи пришибленность низких подземных сводов. Встречались и ответвления, которые соблазняли свернуть в поисках разнообразия, но отпугивали могильной негостеприимностью сырых и непроглядно темных подземелий. Странник продолжал идти от колодца к колодцу, сохраняя внешне и внутренне невозмутимость, хотя от сырого спертого воздуха он начинал задыхаться, легкая одежда не спасала от холода, а ноги, разбитые часами топтания бетонной крошки, стало ощутимо ломить.
Спасаясь размышлениями, Странник заключил, что мир, где он находится, пронизан некой внутренней структурой, выдававшей его строгую соразмерность и логичность; такую логичность можно увидеть в строчках исходного кода программы или в геометрическом узоре. Эта же особенность настраивала на строгий рациональный лад и мысли Странника, но вместе с тем чувствовалась и некая бессвязность, которую в этот гармоничный мир могло внести только одно — присутствие человека.
В какой-то момент Странник почувствовал легкий сквозняк, идущий из бокового ответвления, и решился свернуть навстречу свежести и возможным переменам в характере походившего на затянувшуюся послеобеденную прогулку пребывания в подвальном мире. Струя чистого воздуха провела Странника сквозь подземелье, позволив избежать слепоты земляного червя, и он оказался в достаточно просторном помещении, пол в котором был выложен почти повсеместно разбитым кафелем, а стены взамен бесконечных железных кишок украшены прямоугольной трубой из гофрированной жести.
Помимо этого, желтый свет искусственного происхождения, исходящий от забранной в металлическую сетку лампы, позволял увидеть нескольких человек, сидевших вокруг массивного металлического бидона с ручками на горлышке, имевшего функциональное сходство со своей предшественницей — древнегреческой амфорой, ибо предназначался он для переноса жидкостей, от молока и кваса до бактериального питательного бульона или жидкого азота.
Люди были грязны и оборваны и не производили впечатления доброжелательных отзывчивых ребят, готовых помочь первому встречному. При виде Странника двое быстро встали и загородили собой бидон, а остальные вытащили из-под одежды нехитрые инструменты для установления контакта — складные ножи, обрезки труб, монтировки, гвоздодеры и портативные ломики — комплект начинающего дантиста. Странник экстраполировал особенности поведения детей подземелья и начал обдумывать возможность ретирады.
— Эй, ты! — сказал человек в рваном ватнике, поигрывая причудливой разновидностью слесарно-пыточного инструмента. — Подь сюды! Слышь, ты, чмо ушастое! Сюда давай, говорю!
Странник открыл рот и в двух словах обрисовал свое нежелание вступать в контакт с воинственно настроенной группировкой явно неадекватных людей, превосходящих его числом и агрессивностью намерений. Оба слова оказались близки и понятны обитателям подвала, и главарь промолвил уже более дружелюбно:
— Да ты не сцы, бить не будем. Мы люди мирные. Если кого мочканем, то за дело, не просто так. Ты сам кто такой? Откудова?
Странник сделал пару шагов навстречу опустившим оружие незнакомцам, сохраняя известную дистанцию.
— Я тут случайно оказался. И главное западло, понимаешь, в том, что я не помню ни черта. Как я сюда попал, почему — не знаю. Мозги, вишь, напрочь отшибло.
— Бывает, — покивал головой один из мужиков. — Загулял, да и нажрался небось. Ты, наверное, из Северного Прохода. Или из Грязных Дыр. Это тут недалеко.
— А может, он сверху? — спросил кто-то.
Мужики сосредоточенно обступили Странника.
— Да вы чего, мужики, как это — сверху? — заупрямился тот. — Я что, похож на того, кто сверху?
— Да как сказать, — задумался главарь в драном ватнике. — Прикид у тебя лажовый, да и вообще... странный ты малость. Лох лохом, а базаришь по фене. Точно не сверху?
