Майкл Суэнвик - Путь прилива
– Как? – пораженно вскинулся чиновник.
– Я так и знала, что вы сделаете стойку, учуете запах этих ваших хитрых технологий. Поздно, поздно, мы же говорим о тех временах, когда я была еще молодой и очень, очень хорошенькой. Отец Альдебарана – внепланетный, вроде как вы, а я жила в глухом углу, была самой обычной ведьмочкой-травницей, или, как вы это называете, знахаркой.
Мать Грегорьяна прикрыла бледные, испещренные старческими пятнами веки и откинулась на подушки, вглядываясь в далекое прошлое.
– Он спустился с неба, на ярко-красной летательной машине, в самую темную ночь, когда и Калибан, и Ариэль только-только должны были родиться, – в такую ночь хорошо собирать корни, особенно мандрагон, псевдомак и поцелуйник. Было в нем что-то такое, что посмотришь – и сразу ясно: большой человек, влиятельный и богатый, – но почему-то теперь, после всех этих лет, я никак не могу увидеть его лицо, только сапоги. Сапоги у него были чудесные, из тонкой красной кожи, нездешние, а с какой-то другой звезды, а у нас, на Миранде, таких не купишь ни за какие деньги – это он мне сказал. – Старуха вздохнула. – Он хотел иметь своего, чисто своего ребенка, чтобы все гены были его собственные, без материнских. Я выпытывала у него – зачем, много месяцев выпытывала, но так ничего и не узнала.
Мы сговорились о цене. Я получила так много денег, что смогла купить и все это… – заплывший жиром подбородок описал дугу, указывая на тесный, плотно забитый мебелью мирок, – …и нескольких мужей. Мужей я покупала себе сколько хотела и каких хотела, но это потом, а тогда он посадил меня на свою машину с крыльями, как у летучей мыши, и отвез в самую дикую лесную глушь, в Арарат. Это город, первый город на Миранде, построенный террасами, в форме зиккурата, и весь заросший деревьями, так что сверху и не подумаешь, гора себе и гора. Вот там я и жила, до самых родов и два дня потом. Не верьте сказочкам, будто в Арарате за каждым углом – духи и привидения, да не знаю уж, еще какая нечисть. Я толкалась по всем этим огромным каменным зданиям, каких здесь и не увидишь, разве что в Пидмонте, и не встречала там никого, кроме диких зверей. Отец будущего ребенка прилетал туда когда мог, но чаще всего я жила одна, я и мои мысли, и эти заросшие зеленью стены. Каждый камень там покрыт мхом, каждая крыша превратилась в травянистую лужайку, изо всех окон вылезают наружу деревья, и везде цветы, цветы, цветы. И ни души, хоть кричи, хоть волком вой – никто не откликнется. Так что деньги эти не были легкими. Иногда я садилась и плакала.
Глаза старухи, устремленные в прошлое, приобрели мягкое, мечтательное выражение, плохо согласовывавшееся с ее горестным повествованием.
– Он разговаривал со мной очень ласково, мог погладить меня по голове, тоже ласково. Как кошку. Ему словно и в голову не приходило, что я – человек, женщина. Его интересовала только моя матка, точнее – вызревающий в ней плод, все же остальное, то есть я со всеми моими мыслями, не имело никакого значения. Он меня видел и словно не видел.
Я сама порвала себе девственную плеву – вот этими вот пальцами. Меня учили акушерству, так что я знала и нужную в таком состоянии диету, и все необходимые упражнения. Лекарства и всю его внепланетную еду я выбрасывала. Узнав об этом, он не стал меня ругать, уговаривать, а только рассмеялся – я здорова, его ублюдок в полной безопасности, так чего же еще? Смейся, смейся, подумала я, посмотрим, долго ли ты будешь смеяться. Дело в том, что у меня были свои планы. Будущий папаша ошибался в дате – моими, конечно же, стараниями. Перед самыми родами он улетел, чтобы вернуться через неделю, и я смылась. Теперь-то страшно подумать, но тогда я была молодая, здоровая и сильная, что твоя телка. Два дня я отдыхала и – с приветом, только меня и видели. Он-то, конечно, подумал, что я заблудилась, что выбраться из такой глуши невозможно. Я родилась в Приливных Землях, а он – в каком-то там металлическом, летающем в небе мирке, так откуда ему было знать, что я могу и чего не могу? У меня была кое-какая еда, припрятанная в укромном месте, кроме того, я знала все съедобные растения, так что голодать в пути не пришлось. Я не лезла в болота, обходила их далеко стороной и все время двигалась вдоль рек, против течения. Каждый шаг приближал меня к Океану, а Океан такой большой, что мимо него не пройдешь. Через четыре недели я оказалась здесь и наняла рабочих строить этот вот дом.
Старуха негромко, самодовольно хохотнула, тут же поперхнулась и стала задыхаться. К счастью, приступ быстро прошел. Один хриплый, судорожный вздох, другой, затем дыхание выровнялось, побагровевшее, мучительно искаженное лицо стало приходить в норму. Чиновник, испугавшийся было за жизнь своей информантки, подал ей стакан воды – не получив за это ни слова благодарности.
– Надула я этого засранца, сделала как маленького. Деньги лежали в пидмонтских банках, дитятко его драгоценное было при мне, места на Миранде много, разве угадаешь, куда я спряталась? Он не мог устроить открытый, официальный розыск, не мог, а скорее всего, и не собирался. Думал, наверное, что сдохла я, утонула в тех болотах, где-нибудь рядом с Араратом.
– Удивительная история, – заметил чиновник.
– Вы, наверное, думаете, что я его любила. Расскажи все это кто-нибудь другой, я бы и сама так решила. Только ничего подобного. Он явился сюда не знаю откуда и купил меня на свои внепланетные деньги. Он смотрел на меня как на пустое место, как на вещь, которую можно взять, использовать и выкинуть. Он – все, а я – ничто. И он был абсолютно прав – что меня, собственно, и взбесило. Вот я и сперла его сыночка – чтобы папаша не слишком много о себе думал, – Старуха коротко хохотнула, на этот раз без драматических последствий. – Красивый номер, правда?
– У вас сохранились с того времени какие-нибудь снимки?
Чудовищная рука указала на стену, плотно увешанную плохими, работы местных живописцев портретами и старинными фотографиями.
– Вон та, в черепаховой рамке. Несите ее сюда.
Получив фотографию, старуха гордо улыбнулась.
– Хотите верьте, хотите нет, но эта высокая, стройная богиня – я, собственной своей персоной, А рядом со мной – Альдебаран.
Чиновник взял снимок в руки и начал его изучать. Высокая-то высокая, но чтобы богиня… Деревенская рохля, возомнившая себя первой красавицей, горделиво демонстрирует свои роскошные телеса. А чего тут, собственно, иронизировать? Поклонников у нее, скорее всего, хватало. Зато уж ребенок – нечто эфемерное, почти бесплотное. Кожа да кости, да огромные, почти как у лемура, глаза.
– Но это же девочка.
– Да нет, просто я его так одевала, на случай, если папаша разошлет шпионов. А к семи годам Альдебаран совсем испортился, стал упрямым, как осел, и решил, что не будет больше ходить в юбках и платьицах. Пришлось сдаться, а то он снимал с себя одежду и разгуливал по улицам нагишом. Три дня я это терпела, а потом пришел священник и сказал, что так нельзя, неприлично.
– Он получил внепланетное образование; как это вышло?
Старуха пропустила вопрос мимо ушей.
– Я хотела девочку. С девочками легче. Девочка не сбежит на поиски своего папаши. Пошарьте под кроватью, – неожиданно скомандовала она, – там у меня ящик.
Отодвинув свисающий край покрывала, чиновник вытащил из темных глубин невысокий резной сундучок. Старуха со стоном перекатилась на бок и взглянула на крышку, украшенную получеловеческими-полузвериными фигурами.
– Откройте. Вот там, под зеленым шелком. Коричневый пакет. Да, этот. Разверните.
Чиновник выполнял все команды деревенской колдуньи, превратившейся с годами в чудовищную глыбу жира, с непристойной для себя легкостью. В его руках оказалась потертая записная книжка с какими-то выцветшими непонятными значками на обложке.
– Альдебаран. Он потерял ее перед тем, как сбежать из дома. – Мать Грегорьяна усмехнулась, словно намекая, что не так все просто с этой “потерей”. – Возьмите себе, только там трудно разобраться.
Тяжелые веки опустились, мучнистое лицо обмякло, превратилось в прежнюю болезненную маску. Женщина дышала тяжело, словно собака, изнывающая от июльской жары, только не так громко.
– Спасибо за помощь, – осторожно сказал чиновник. (Ну вот – сейчас. Сейчас она потребует плату за свою информацию.)
– Он считал себя шибко умным. Он, видите ли, убежал. Он думал, что от меня можно убежать! – В приоткрывшихся глазах вспыхнули злобные, мстительные огоньки. – Так вот, передайте ему пару слов. Скажите ему, что как бы далеко ты ни ушел, чем бы эта даль ни измерялась – хоть милями, хоть годами, хоть ученостью, – от матери не скроешься.
Слова старухи не требовали ответа – да и что тут ответишь? Чиновник низко поклонился и направился к двери.
– Еще, чуть не забыла. Не беспокойтесь о блюдце. Сервиз и так был неполный – доченьки мои драгоценные постарались.
– Потрясающе, – восхитился чиновник. – А как вы узнали?
