Майкл Гаррисон - Свет
Обзор книги Майкл Гаррисон - Свет
М. Джон Гаррисон
Свет
С любовью — Кейт
М. John Harrison
LIGHT
Copyright © 2002 by М. John Harrison
First published by Gollancz, London
All rights reserved
© К. Фальков, перевод, 2015
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015
Издательство АЗБУКА®
* * *Гаррисон привносит гораздо больше мудрости и зрелости в научную фантастику, чем это принято у других писателей, и поднимает важные вопросы, которые выходят далеко за пределы прежних притязаний жанра. Наиболее интригующий из них: «По каким моральным критериям один сумасшедший ученый безумнее, чем легионы исследователей, которые целуют свои семьи каждое утро, уходя на работу, где проводят время за разработкой оружия массового уничтожения?» Это вечная загадка.
Bookmarks MagazineВызывающий, захватывающий дух и волнующий воображение… Этот роман представляет полный спектр литературных веяний… Работа высочайшего уровня.
Guardian«Свет» с удивительной легкостью достигает того, что читатели ищут в лучших образцах жанра… Гаррисон привносит современную чувствительность в седое язычество научной фантастики.
The New York Times Book ReviewИзумительно многогранное и ослепительное повествование… «Свет» представляет своего автора как остроумного, пугающе свободного и разностороннего стилиста и мыслителя, сравнимого с Уильямом Гибсоном в мастерстве создания слоев и поверхностей и описания того, как выглядит мир, отраженный в них… Поклонники научной фантастики и скептики в один голос рекомендуют направиться к этому Свету.
IndependentЭта космическая опера, в которую Гаррисон хитро вплетает аспекты астрофизики, фэнтези и гуманизма, переливается, как голограмма.
Publishers WeeklyКосмическая опера в стиле нуар. Роман Гаррисона умно и тонко соединяет размышления о жизненном выборе и парадоксы квантовой механики, приоткрывая дверь в возможное будущее.
Booklist1
Разочарованные действительностью
1999 год
Пока дело катилось к концу всего сущего, кто-то спросил Майкла Кэрни:
— Как ты хочешь провести первую минуту нового тысячелетия?
Это они такую послеобеденную игру в вопросы и ответы затеяли — в каком-то мрачном мидлендском городке, куда он прибыл с лекцией. Зимний дождь чертил кляксы на окнах столовой в частном доме, стекал по ним к оранжевому свету фонарей. Собравшиеся вокруг стола отвечали один за другим с великолепной предсказуемостью, кто-то лениво, кто-то сдержанно, но все — оптимистически. Собирались напиться до встречи под столом, заняться сексом, смотреть на фейерверки или наблюдать бесконечный рассвет с борта летящего лайнера. Но тут выискался смельчак:
— Вместе с чертовыми детишками, я полагаю.
Взрыв смеха, и следом:
— С кем-нибудь помоложе, чтобы сошел за одного из моих детей.
Опять смех. Общие аплодисменты.
Из дюжины людей за столом большинство строили планы в таком духе. Кэрни особо о них не думал и хотел, чтоб те это знали; он сердился на женщину, приведшую его сюда. Поэтому, когда очередь дошла до него, сказал:
— За рулем чужой машины на пути из одного знакомого города в другой. — Он выждал, пока сгустится тишина, потом с умыслом добавил: — И это должна быть отличная машина.
Раскатился смех.
— Ах, дорогой, — сказала одна, улыбнувшись ему через стол, — какой ты бука!
Кто-то сменил тему.
Кэрни позволил разговору идти своим чередом. Закурил и стал размышлять над идеей, которая его, пожалуй, удивила. В миг, когда она оформилась, когда он признался себе в этом, он понял ее деструктивность. Не в одиночестве или эгоцентризме было дело, не в общей картине происходящего здесь, в анклаве вежливого академического и политического самодовольства — в ребячестве. Проявления свободы, воплотившиеся в ней, — свободы теплой пустой машины, запаха пластика и сигарет, звука тихо играющей в ночи магнитолы, зеленого сияния приборной панели, общего чувства инструмента, применяемого по назначению с каждым поворотом трассы, — показались ему столь же ребяческими, сколь и удовлетворяющими. Такова была его жизнь до сегодняшнего дня.
На выходе спутница заметила:
— Не слишком-то взрослая мечта.
Кэрни изобразил свою самую мальчишескую улыбку:
— И правда не слишком.
Ее звали Клара. Ей было под сорок: рыжеволосая, тело в хорошей форме, хотя по лицу уже бежали морщинки и была заметна неудачная попытка хирурга их устранить. Ей приходилось усердно строить карьеру. Быть успешной матерью-одиночкой. Пробегать по пять миль каждое утро. Требовалось хорошо держаться в постели, наслаждаться сексом, нуждаться в нем, зная, как сказать в ночи мурлыкающим шепотком: «О да. Вот так, да. О да». Озадачена ли она, обнаружив себя в красно-кирпично-терракотовом викторианском отеле с мужчиной, которому все эти достижения по большому счету безразличны? Кэрни не знал. Он оглядывал блестящие белые стены коридора, напоминавшие ему время, проведенное в младшей школе.
— Как-то это грустно прозвучало, — сказал он.
Он взял ее за руку и повел вниз по лестнице, после чего затянул в пустую комнату с двумя-тремя бильярдными столами, а там убил так же стремительно, как и всех прочих. Она глядела на него: интерес в глазах успел смениться удивлением, прежде чем зрачки подернулись пленкой. Он был с ней знаком месяца четыре или около того. В начале их отношений она его описывала как «серийного одноженца»; оставалось надеяться, что теперь ей понятна ирония, если не лингвистическое преувеличение, этого термина.
На улице (передергивая плечами и раз за разом быстро вытирая рот тыльной стороной руки) он на миг словно бы заметил движение — тень на стене, намек на перемещение в оранжевом свете фонарей. Дождь, пороша и снежок летели с небес все разом. Ему показалось, что в месиве этом мечутся десятки светящихся мошек. Искры, подумал он. Везде искры. Он поднял воротник плаща и быстро пошел дальше. В поисках припаркованной машины он почти сразу потерялся в лабиринте пешеходных улиц и торговых павильонов, ведущем к железнодорожной станции. Поэтому предпочел сесть на поезд и несколько дней не возвращаться. Когда же вернулся, машина по-прежнему стояла там: красная «лянчия-интеграль», обладанию которой он, скорее, радовался.
* * *Кэрни бросил багаж — старый лэптоп и два тома «Танца под музыку времени»[1] — на заднее сиденье «интеграля» и поехал обратно в Лондон, где оставил машину на улице в Южном Тоттенхэме, уверившись предварительно, что дверца не заперта, а ключ торчит в замке зажигания. Потом сел на метро и отправился в исследовательский институт, где проводил большую часть рабочего времени. По соображениям чересчур замысловатым, чтобы в них разбираться, учреждение это располагалось в переулке между Гоуэр-стрит и Тоттенхэм-Корт-роуд. Там они с физиком, по имени Брайан Тэйт, заставили три комнаты компьютерами системы «Беовульф», подключенными к экспериментальному оборудованию, с помощью которого Тэйт надеялся наконец выделить парные ионные взаимодействия из вездесущего магнитного шума. Теоретически это позволило бы разработать метод кодирования данных квантовыми событиями. Кэрни сомневался в успехе предприятия, но Тэйт располагал опытом работы в Кембридже, Массачусетском технологическом и (надо полагать, важнее всего) Лос-Аламосе, засим у того были свои соображения на успех.
Когда в этом здании нейробиологи работали с живыми котами, институт регулярно пытались поджечь наиболее ярые активисты из общества защиты животных. Сырым утром здание все еще источало слабый запах горелого дерева и пластмассы. Кэрни, зная, как возбухла по этому поводу ученая общественность, кропотливо довел до ее сведения, что числится активистом Фронта освобождения животных, а масла в огонь подлил, ввезя в страну пару котят восточной породы, черного котенка и белую кошечку. Они как раз перемещали дикарски тонкие тела на длинных лапках с грацией моделей на подиуме, принимая странные позы и постоянно норовя подвернуться Тэйту под ноги.
Кэрни поднял на руки кошечку. Та мгновение сопротивлялась, потом заурчала и позволила устроить себя на его плече. Котенок, глядя на Кэрни словно впервые, прижал уши и ретировался за лавку.
— Киски сегодня нервничают, — сказал Кэрни.
— Гордон Мэдоуз приходил. Малыши в курсе, что он их не любит.
— Гордон? А зачем?
— Интересовался, что у нас для доклада есть.
— Он так и спросил? — уточнил Кэрни и добавил, подождав, пока Тэйт рассмеется: — Для кого?
— Для кого-то из «Сони», я так думаю.
