Оксана Малиновская - Чудесный переплет. Часть 1
— Баксик, не–е–ет! — не своим голосом заорала я и, поймав щенка за задние лапы, с силой рванула на себя, да так сильно, что бедный заскулил. — Прости, малыш, прости, — я целовала щенка, крепко прижимая к себе, стараясь загладить вину. — Просто я очень боюсь… за тебя…
На самом деле я не отдавала себе отчёта в том, действительно ли боялась, что змея как–нибудь изловчится и укусит щенка через тонкую стенку палатки, или что щенок порвёт стенку лапами, и тогда… и тогда… от одной только мысли о том, что случится тогда, у меня закололо сердце.
Мне на память пришёл рассказ знакомых, любителей палаточного отдыха, подобно нам попавших как–то раз в сильную грозу на небольшом острове. Ливень хлестал весь вечер, и к ночи вода затопила змеиные норы. Бедные пресмыкающиеся, спасаясь от стихийного бедствия, устроили настоящую атаку на их палатку, ища укрытия в единственном сухом на всём острове месте, на их несчастье оккупированном людьми. Наутро, когда дождь прекратился, змеи расползлись, и мои друзья, к своему великому облегчению, смогли покинуть пристанище. Никто не знает, что бы произошло, сумей змеи прорваться внутрь. Может, они и не тронули бы людей, просто переждали бы непогоду, скромно свернувшись в уголке колбаской, а может… Но зачем гадать?! Разве что полному идиоту придёт в голову проверять, как поведут себя ядовитые пресмыкающиеся, оказавшись с людьми в одной палатке!
В панике я стала звать на помощь — в надежде, что ребята, мирно спавшие в каких–то трёх метрах от нас, услышат мой голос и придут. Как будто понимая, что я затеяла, Баксик вторил мне громким лаем, но как могли мы, два жалких земных существа, противостоять разбушевавшимся силам природы?! Практически сорвав голос, перепуганная и несчастная, я зарыдала навзрыд, ощущая себя полным ничтожеством от бессилия, а чёрные тени всё плясали и плясали вокруг палатки, исполняя гипнотизирующий дьявольский танец…
Словно заворожённая, я долго не отрывала взгляда от страшных теней, и постепенно они перестали мне казаться такими уж страшными. Их танец приковывал внимание точно цепями, успокаивал, прогонял прочь страх и отчаяние; не прошло и пяти минут, как я абсолютно точно знала, что делать, а эти милые создания мне в этом помогут… И как я могла их бояться? В них столько неповторимой грации и тонкого изящества — любая девушка позавидует.
Не отрывая от теней уже почти влюблённого взгляда, я выбралась из спального мешка, встала на четвереньки и поползла к выходу. В тот же самый миг щенок рванул наперерез и, чуть не сбив меня с ног, преградил путь к выходу, громко и злобно лая, готовый, если потребуется, броситься на меня, свою хозяйку, но не выпустить из палатки.
— Прочь, пёс! — зло прошипела я и отшвырнула щенка рукой, да так сильно, что он отлетел в противоположную сторону палатки и крепко ударился обо что–то твёрдое в рюкзаке.
Баксик распластался на брюхе и жалобно заскулил, но тут же с невероятной энергией заскрёб когтями по скользкому днищу, пытаясь подняться на ноги, чтобы снова и снова пытаться остановить меня, невзирая на боль и обиду. Но он опоздал: как была — в футболке, джинсах и босиком — я уже находилась на улице и быстро застёгивала молнию входа. Почему–то прям–таки ополоумевший — может, от страха? — щенок издал душераздирающий вой–рык–визг. Этот звук невозможно описать словами, его нужно услышать, чтобы прочувствовать неприкрытый смысл, в нём заложенный. Это был плач горя и отчаяния животного, идущего на заклание; животного, которое предприняло все мыслимые и немыслимые попытки спастись и в конечном итоге с ужасом осознало, что никаких шансов выжить больше не осталось…
— Не плачь, я скоро вернусь, — спокойно сказала я и, заметив, как щенок принялся яростно драть палатку зубами и когтями, сухо добавила: — Прекрати, а то накажу.
А дождь мощными водопадами низвергался с небес на беззащитную землю, сметая всё на своём пути; разыгравшийся шторм швырял об обрыв гигантские волны, густой пеной выплёскивающиеся на высокий берег и грозившие в конце концов поглотить весь остров целиком. Шум, вой, рёв, грохот — казалось, природа объявила нам войну и, не утруждаясь попыткой решить проблему путём мирных переговоров, перешла в решительное наступление.
Но меня всё это ничуть не волновало и не причиняло никаких неудобств, — повернувшись в сторону восточной части острова, я спокойно зашагала вперёд, не спотыкаясь и не натыкаясь на деревья, словно ведомая и оберегаемая таинственной силой. Куда несли меня ноги? Не знаю. Несли и несли.
Идти пришлось недолго. На крохотной полянке у начинающихся завалов я почувствовала необходимость остановиться, что и сделала. А вот и любимые змеи, медленно надвигающиеся на меня со всех сторон.
— Ползите к мамочке, сюда, сюда! — нежно прошептала я. — Я укрою вас от бури и накормлю чем–нибудь вкусненьким… А вот тебя, красавица, я никогда раньше не встречала — ты не чёрная, не в клеточку, а почему–то полосатая… Какой интересный рисунок — широкие чёрные и белые поперечные полоски… с кем согрешила твоя проказница мама? Правильно, подползи поближе, я хочу получше рассмотреть тебя при следующей вспышке молнии… Ой!!! Плохая девочка!!! Зачем ты… укусила… меня…
Боль пронзила ногу, словно острый кинжал, и почти тотчас же возвратила моё сознание в реальный мир, одновременно заполнив душу леденящим страхом.
Господи, что я делаю одна в лесу в такую страшную грозу?! Где Баксик и ребята?! И почему каждая клетка моего тела немеет от боли? И почему сильнее всего болит нога… и почему удирает эта странная полосатая змея…
А мне становилось всё хуже и хуже с каждым мигом. Понимая, что без посторонней помощи отсюда не добраться до палаток, я из последних сил набрала в лёгкие воздуха, чтобы закричать, но лёгкие сдавило, словно железным обручем, сознание затуманилось, и, мгновенно обмякнув, я как подкошенная рухнула на мокрый мох…
Будущее для Алёны перестало существовать…
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
ЭПИЛОГ
Щенячья трагедия
Налетел вихрь, поднимая столбы воды и песка, срывая листья с деревьев, и, хохоча, словно безумный, закружил всё это месиво среди сгибающихся до земли деревьев. И вдруг раскаты грома, напоминавшие непрекращающуюся канонаду тяжёлой артиллерии, прорезал скорбный, душераздирающий вой, вой смертельно раненного зверя. На мгновение месяц, каким–то чудом пробившийся сквозь чёрные тучи, осветил страшную картину: распростёртое на траве безжизненное тело и над ним — щенка, словно умирающий волк Акелла, поющего небу свою прощальную песню.
Нет, не о себе горевал Баксик, хотя с помощью какого–то шестого или седьмого чувства понимал, что после смерти хозяйки связь, соединившая их навеки и подчинившая его судьбу её судьбе, разрушится и он умрёт. Он просил прощения за то, что не смог оправдать высокого звания и предназначения, не сумев защитить хозяйку, более того, он фактически стал причиной её смерти. Ведь, по сути, многое ли он успел сделать за свою короткую жизнь? Если разобраться, ровным счётом ничего. Да, он сохранил для Алёны друзей, не дав им расстаться в поезде; да, он учуял волшебный браслет, показал его хозяйке и заставил её первой коснуться этой бесценной вещи; да, он заставил Алёну надеть браслет в тот день, когда она чудом спаслась из водоворота… вот, собственно, и всё. Отнюдь не самые серьёзные достижения… А теперь она умерла, так и не успев познать настоящего счастья… Это он, он должен был принять на себя укус волшебной змеи, и только он должен был сейчас лежать на её месте…
Убитый горем, Баксик склонился над лицом хозяйки и стал нежно лизать его шершавым языком, смахивая струи дождя. Щенок провожал Алёну как мог в последний путь. Силы оставили его — и моральные, и физические, и всё, о чём он мысленно молил своих собачьих богов, чтобы его и без того близкий конец настал как можно быстрее и непременно рядом с ней — частичкой его маленького любящего сердца.
В последние минуты своей никчёмной жизни Баксик вспоминал лица тех немногих, кого любил, с кем связала его несправедливо короткая судьба. В памяти проплыл образ старушки–матери Альмы с её нескончаемыми образовательными лекциями, мудрого Силантия с добрячкой женой, которая втихомолку баловала его сладким сахарком, лучших друзей хозяйки — Ивана с Матвеем — и, наконец, но не в последнюю очередь, самой обожаемой хозяйки — Алёны.
Баксик жалобно заскулил и осторожно положил голову на промокшую насквозь холодную грудь хозяйки, приготовившись умереть… Единственное, что беспокоило его перед смертью и заставляло трепетать от страха маленькое сердечко, — отсутствие уверенности в том, что из собачьего рая хоть изредка, хоть на одну короткую минуточку, пропускают в рай человеческий…
