Андрей Лях - Синельников (сборник рассказов)
Мы стояли на вершине холма среди кустов, цветов и деревьев, светило солнце, порывами налетал теплый ветерок. Господи… Ни шпаклевки, ни счетов… и, кстати, я ведь уже полтора года без отпуска. Прожужжал шмель. Как хотите, не буду я спешить искать этого резчика — вот запасусь едой и завалюсь спать в каком-нибудь стогу. Я вдел ногу в стремя и махнул в седло. Что у нас за этими кустами?
Это была все та же холмистая равнина, с моей высоты ясно виднелись лес, река, и слева внизу — деревушка в двенадцать-пятнадцать домов. Впрочем, она мне, кажется, ни к чему, а помнится, надо здесь что-то объехать, затем спуститься, и через милю — трактир, в котором запросто можно узнать не только, где найти резчика, но и отчего, скажем, умер брат его первой жены. Но куда сворачивать и что объезжать, хоть тресни, я вспомнить не мог. И наплевать. Отличный денек, подо мной хорошая лошадь, солнце еще высоко — куда-нибудь да приеду.
Оставив позади первый холм, мы рысью взлетели на второй, пониже, и очутились на проезжей дороге. Ах да, правильно, я должен был завернуть за Вход, и сразу налево, и тогда в двух шагах деревня и тот трактир — а теперь я гнал, собственно говоря, в противоположную сторону. Ну и ладно, ничего, главное — экологически чистая среда, и вон там лес редеет и за ним какие-то строения — там мне наверняка все и расскажут.
Ланс попрашивал повода, и остаток пути мы пронеслись хорошим галопом — по тропинке и дальше вдоль каменной ограды. Даже приподнявшись в стременах на рослом ганновере я не смог толком через нее заглянуть, и лишь убедился, что по ту сторону двор со службами и, похоже, чья-то повозка. Тут я придержал ход, потому что у столба ворот стояла женщина и смотрела на меня.
На вид ей было лет двадцать восемь, роста выше среднего, то есть по здешним меркам довольно высокого, громадная копна вьющихся каштановых волос и та длинная шея, которую именуют лебяжьей. Лицо… даже не знаю. У нее были большие-пребольшие карие глаза, не слишком короткий нос и вообще та очаровательная неправильность в чертах, что делает женщину привлекательной с детства и до могилы. Кроме того, какой-то умник вбил людям в головы, что идеальная фигура описывается цифрам девяносто — шестьдесят — девяносто. Что в этом тоскливом занудстве идеального, я никогда не понимал, и фигура незнакомки была куда милее моему сердцу, ибо явно укладывалась в параметры сто пятьдесят — пятьдесят — девяносто. Неудивительно, что и Ланс остановился как вкопанный, так что я едва не ткнулся носом в гриву.
Соскочив на землю и бросив поводья как ни попадя, я подошел ближе. Ее глаза, как пишут в романах, искрились весельем.
— Кого мы видим, — сказала она приятным низковатым голосом. — Никак сам сэр Генри вспомнил о нас после долгих странствий. С возвращением в родные края.
Я молчал и впитывал ее облик, казалось, каждой клеточкой тела. Отвлекаться на какие-то разговоры просто не было сил.
— Ну, что же ты молчишь? — спросила она с насмешкой и даже скрытым раздражением. — Генри, сукин сын, это ты или не ты?
Внутри меня что-то ударило как молотом. Это были космические бездны. Поначалу они стукнули где-то в солнечном сплетении, а потом поглубже, в том деликатном месте, где у человека попа переходит во всякое интимное хозяйство. Во мне возник вакуум, меня стало сжимать давлением, и на разный там самоконтроль пришлось плюнуть — меня несли неведомые силы. Я содрал перчатки, подошел вплотную, обнял ее и поцеловал.
Она была тонкая, горячая и очень живая. Сквозь вязку свитера я ощутил жар ее плоти и окончательно обалдел. Она осторожно освободилась и недовольно проворчала:
— Ну вот, добился-таки своего… Генри, что за чертовщина, ответь наконец, это ты?
Я нехотя отпустил ее, все еще держа за руку, потом с сожалением отпустил и руку с восхитительными пальцами, отступил и поклонился:
— Сударыня, позвольте представиться — Уолтер Брэдли, управляющий Домом на время ремонта. Могу ли я узнать ваше имя?
Ее карие глазищи распахнулись в пол-лица, она прижала ко рту ладонь, отвернулась и некоторое время смотрела на столб, возле которого стояла. Потом засмеялась, но сразу после этого сдвинула брови.
— Меллина Уорик, хозяйка этих земель и главная колдунья графства. Сэр Уолтер, что означает ваше поведение? Вы со всеми женщинами так здороваетесь?
— Леди Меллина, прошу прощения. Во всем виновата единственно ваша красота. Разве не все мужчины теряют рассудок при вашем появлении? Я просто честнее других. Во всяком случае, я готов выражать вам свое восхищение круглые сутки.
Она с сомнением покачала головой, повернулась и, пройдя через ворота, направилась к дому. Через мгновение я догадался, что ее спина есть приглашение, и, прихватив повод, вместе с Лансом двинулся следом.
Дом вполне походил на жилище колдуньи — на длинных полках — множество разных банок с какими-то приправами, у очага — выставка котлов всех размеров, под потолком на веревках сушатся пучки трав. Меллина выложила мне на стол сыра, хлеба и налила стакан местного вина, а сама уселась напротив на высокую табуретку (я на секунду почувствовал себя в баре), закрутила вокруг себя каминный дым еще с какой-то зыбкой синевой и принялась меня рассматривать из-за этой завесы.
Есть я, естественно, не мог, потому что мой рот, как у Левина, не знал, что делать с сыром, но пару глотков из стакана сделал. Надо было что-то сказать.
— Меллина, простите, что называю вас просто по имени… У нас там в Доме ремонт, сгорели две резные панели в верхней гостиной… Я ищу резчика, говорят, он живет где-то здесь неподалеку…
А в это время образовавшийся космический вакуум у меня внутри говорил совсем другое: дайте мне Меллину, или сейчас наступит коллапс, схлопывание и вообще всему крышка. Я уперся обеими ладонями в стол:
— Меллина, если я тебя сейчас еще раз не поцелую, я умру. Делай потом что хочешь, режь меня на части, забирай душу, но иди сюда немедленно. Или я поверю в любовь с первого взгляда.
Она вышла из-за своего дыма, приблизилась и хмуро на меня посмотрела.
— Садись ко мне на колени, — велел я.
Меллина исполнила и это, обняла меня за шею и с мрачной озабоченностью произнесла:
— Я ничего не понимаю, что происходит.
Следующий неопределимый отрезок времени мы безудержно целовались. Потом она вдруг спрыгнула на пол, отбежала к противоположному краю стола и оттуда объявила:
— Имей ввиду, мой дедушка — герцог, а я — почтенная вдова! И нечего строить мне рожи! — после чего засмеялась, и мы вернулись в прежнюю позицию.
Удивительное дело! Все наше знакомство продолжалось двадцать минут, а у меня было полное впечатление, что я не просто знаю эту Меллину давным-давно, а чуть ли не с детства, будто в детском саду сидели на соседних горшках — и мог бы поклясться, что она испытывает то же чувство.
— Мы сошли с ума, — сказала Меллина, уткнувшись носом мне в шею. — Ты искал резчика? Дальше по дороге, у старой мельницы, через брод, увидишь. Поезжай, скоро вечер. Поезжай, я должна придти в себя.
Она встала и добавила:
— И возвращайся.
Бедный Ланселот! Он бродил по двору как потерянный, с нераспущенной подпругой, волоча поводья. Делать нечего, уж так в жизни заведено — всегда страдает невинный. Через полчаса мы разбрызгивали воду на каменистом перекате, и еще минут десять спустя подъехали к огромному сараю с веселой расписной башенкой. Я толкнул дверь и вошел.
Точно, мастерская. И не какого-то там деревенского столяра, а мастерская скульптора — кругом статуи, амурчики с канделябрами и даже буфет, сильно напоминающий наш входной портал, только весь в точеных фигурах. В дальнем углу намек на механизацию — неспешно крутится вал с болтающимся широким ремнем — не зря, видно, все это сооружалось возле мельничной запруды.
Тут я почувствовал, что не один среди этих резных диковин, и обернулся. Здоровенный дядька лет пятидесяти, лысый, с красной физиономией, с маленькими глазками, в длинном фартуке. На вид он был совершенно квадратный, руки такие толстые, что висели, не касаясь туловища, и вообще он здорово походил на медведя.
— Мэтр Нико, резчик, — представился этот медведь вполне медвежьим голосом. — Вы новый Хозяин Дома?
Тут выяснилось, что после произведенной Меллиной контузии я еще не до конца пришел в себя, и слова даются мне с неоправданным усилием. Я даже не стал и пытаться, а просто опустился на ближайшую табуретку и сделал рукой неопределенно-дружелюбный жест. Мэтр Нико мгновенно оценил мое состояние, пропал куда- то на секунду и тотчас же возник снова со стаканом вина. Оказалось, та же премиленькая кислятина, которой потчевала меня Меллина. Я помотал головой и откашлялся.
— Уолтер Брэдли, управляющий Домом, — все-таки слова пока давались мне с трудом. — Я вижу, вы настоящий художник. Мэтр Нико, у нас проблема… Как вы, может быть, наверняка знаете, во время последней… ммм… апробации… ущерб вышел такой значительный, что все к черту сгорело. Ну, не все, а пострадали две панели над камином вашей, как я знаю, работы. А через четыре дня их срочно надо… короче, придать соответствующий вид. Потому что… уж такой будет торжественный день.
