Станислав Лем - Журнал фантастики «Космопорт» 2014 № 12(13)
Неделю они провели в усадьбе. Отец внимательно наблюдал за сыном, много расспрашивал, мало рассказывал. Алекс очень быстро понял, что разочаровал его — плохо воспитан, мало знает, ещё меньше умеет. Единственное, что порадовало отца — игра в мяч. Он носился по площадке как мальчик и сиял, что сын берёт пять мячей из пяти. На вечерней прогулке, он рассказал Алексу, что в детстве тоже прекрасно играл. А ещё бегал, дрался, водил миникар и даже выпросил у отца полноприводный эмулятор космических полётов, а затем и первую трансорбиталку. После совершеннолетия оставалось только сдать на права. А вот ты, сын, хотел бы свою ракету? Алекс потупился — он хотел лошадь. Живую лошадь, чтобы ездить по лесу и носиться вдоль побережья. Услышав просьбу, отец замолк.
Наутро он уехал и трое суток не возвращался. Алекс остался один. Он страдал, что смуглые слуги делают за него всё — стелют постель, подают еду, чистят ботинки и даже купают. Точнее купали бы, но мальчик упёрся до слёз. Белокурая «мама» не обращала на «сына» особенного внимания — здоровалась с ним за завтраком и за ужином, болтала о каких-то незначительных глупостях, по её мнению интересных мальчишкам, однажды попробовала поиграть в мяч, но оказалась совершенно бездарна к игре. Не обиделась, только потрепала победителя по курчавым, мокрым от пота волосам «хороший мальчик». На третий день Алексу стало чертовски скучно. Книг в доме не было, от компьютерных «читалок» и игровых симуляторов у него начинала болеть голова. Из усадьбы его не выпускали — обычно послушные слуги на этот раз отказались выполнить приказ «молодого господина».
Он пробовал звонить бабушке — комм не отвечал. Алекс начал уже обдумывать, как перелезть через высокий, обсаженный гигантскими рододендронами забор, но вернулся отец. Он сказал, что про бабушку лучше забыть — и так вырастила из мужчины тряпку. Посылай ей две открытки в год… хорошо, три, ещё в день рождения мамы — и хватит, слышишь?! А теперь собирайся, поедем в город. Купим тебе форму, учебный софт, миникар, и всё, что нужно настоящему маленькому кадету — я договорился с директором, он мой старинный друг. Ты поступаешь в Академию космического транспорта! Без экзаменов, посреди года, только потому, что ты мой сын. Доволен?! Ну?! У Алекса задрожали губы, одинокая слезинка поползла по щеке. Недолго думая, отец закатил ему оплеуху. «Запомни, в казарме парни будут бить тебя в тысячу раз больнее, если узнают, что ты ревёшь. Хнычут чёрные. А мужчины — настоящие мужчины — не плачут». «Понял», кивнул Алекс и сжал кулаки. Его никогда раньше не били — так.
От поездки осталось смутное впечатление — они заходили в какие-то магазины, что-то мерили, что-то пристально выбирали. Напоследок забрели в ресторан, отец купил ему виски — попробовать, что пьют мужчины. Алекса тут же стошнило. Начался сильный жар. Врачи сказали «болотная лихорадка» и хотели увезти в госпиталь, но отец не отдал. Он носил его на руках, менял мокрые от пота простыни, сам ставил уколы и поил свежим бульоном, растирал сведённые руки и ноги, чтобы снять судороги, сидел у постели сутками. Алекс не думал — и даже подумать не мог — что отец его любит так сильно. До болезни он сопротивлялся стальной воле почти незнакомого человека. Теперь оттаял — он понял, что отец так же жесток к себе, как и к другим — и это не мешает ему любить.
В тот же день, когда Алекс впервые смог сам встать с кровати, отцу пришло уведомление — в рейс. Он явился в комнату к сыну удручённым, встревоженным. «Кажется, я был слишком суров с тобой, малыш. Забыл, как ты рос и сколько тебе всего-навсего лет. Хочешь — останься дома на этот год, живи в усадьбе, я найму репетиторов и подготовим тебя получше». «Я буду кадетом» — твёрдо сказал Алекс. «Наша кровь» — широко улыбнулся отец. «Я горжусь тобой! Да, горжусь». Много раз потом Алекс задавался вопросом — знал ли его благородный, чистокровный, безупречный отец, что сын у него — хапа-хаоле. Но ответа так и не получил.
В училище мальчика приняли скверно — новичок, старший в классе, но не знающий и азов. В первый же вечер однокашники собрались его «прописывать», Алекс сдуру стал отбиваться — и оказался серьёзно бит, в первый раз в жизни. Выйдя из лазарета, стал отлавливать обидчиков поодиночке, попался на третьем — сыне начальника космопорта — и получил публичную порку по всем правилам, с наручниками, врачом и холодным датчиком на грудине. Начались проблемы с учёбой — оказалось, что Алексу трудно проходить симуляторы или долго сидеть за машиной — у него болела и кружилась голова, плыли цветные пятна перед глазами. Спать в казарме кадету было невыносимо — затхлый запах казённого белья пополам с едким духом подросткового пота перехватывали дыхание, вызывая ночные кошмары. Первая же тренировка на центрифуге закончилась обмороком. Директор вызывал его к себе на беседу и смотрел странно — только хапа-хаоле не ладят с техникой, чёрные вообще не работают на компьютерах, не летают в аэрокарах и не ходят в кино. А право обучаться в академии предоставлялось исключительно белым землянам…
Когда отец вернулся из рейса, Алексу дали недельный отпуск. Кадет не стал жаловаться, но сопроводительное письмо из дирекции никуда не делось. Там были все его прегрешения — неуспеваемость, скрытность, драчливость, плохая физподготовка. С крокодильей вежливостью руководство Академии интересовалось, действительно ли означенному курсанту нужно учиться на пилота космического транспорта? На удивление, отец не стал заострять на этом внимания. Из рейса он привёз сыну редкую вещь — бумажную книгу с Земли, мягкий, ветхий томик «Смока Беллью». Целыми днями они с Алексом играли в мяч и трёхмерные шахматы, съездили на рыбалку, сходили на стадион — поглядеть на бейсбольный матч. Они расставались только по вечерам, когда «мама» надевала короткое платье и длинные серьги, и, взяв отца под руку, удалялась в ресторан или на вечеринку. В последний день, отец вызвал его прогуляться по побережью и там, старательно глядя в волны, спросил, может быть, его сын хочет перейти в обычную школу и выбрать другую профессию. Алекс, не думая ни секунды, ответил «Нет». И попросил у отца подарок — прадедовский офицерский кортик. Кадеты имели право носить оружие. Отец предложил на выбор лазер или парализатор с замком — как у всех. Алекс снова сказал «Нет». Отец пристально посмотрел в густо-карие — как у матери — глаза сына и согласился.
А завтра была война. Кадет вставал из-за учебной машины только на тренировки, отказывался от тренировок лишь ради упражнений на центрифуге, вылезал, шатаясь, из напичканной электроникой бочки затем, чтобы съесть точно рассчитанный диетологом ужин и лечь спать. Он прятал от школьных врачей отёки, кровоподтёки и кровавую сыпь, наизусть выучил все таблицы в кабинете проверки зрения, ориентировался по звуку там, где не хватало глаз, и брал интуицией, там, где не хватало знаний. На ехидные шутки и гаденькие намёки товарищей по экипажу и спальне он больше не реагировал, при попытках физического насилия клал руку на рукоять кортика — желающих на своей шкуре проверить остроту стали не находилось. Когда отец, спустя год, прилетел с Эридана, сын отказался от отпуска — накануне он в очередной раз вывихнул пальцы на тренажёре. Через полтора года его имя было в первой пятёрке кадетов курса. Чтобы стать самым первым, Алексу всё-таки не хватило возможностей организма. Но отец был доволен и этим, более того — горд. В последний приезд, вспомнив о давнем желании сына, он повёз его на остров Рождества, кататься верхом на местных, длинногривых, пятнистых как коровы, конях. Три дня они карабкались по горным дорогам, ночевали, как дикари у костров, ели зажаренное на углях мясо, слушали птиц на рассвете, купались в чистых озёрах, гладили тёплые гривы кротких лошадок. Смеясь, Алекс показал папе, как научился пить виски и играть в покер. Он заметил, как глубоко пролегли морщины в уголках глаз и у рта отца, как поседели волосы, как отчаянно бьётся жилка на чуть запавшем виске, но промолчал. Их мог слышать проводник — смуглый и молчаливый туземец. К тому же Алекс сам прятал синяки и старательно скрывал свежую хромоту.
Четвёртый год обучения подарил первых друзей. Точнее приятелей — но, по крайней мере, Алекса перестали чуждаться. Вместе с парнями он гонял управляемые мини-ракеты и планетанки — на скорость и меткость, строил модели баталий в космосе и на земле, слушал хиты Ван дер Буура и Королевы Агаты, пил заоблачно дорогое земное пиво в самоволках, смотрел журналы с голыми девками и обсуждал их белёсые прелести. Чаще всего кадету было скучно, иногда забавно, иногда стыдно или противно, но стена отчуждения была на порядок хуже. Он старался беречь больше времени для учёбы, объясняя, что исполняет волю отца… Уже посмертную волю, но Алекс об этом не знал. Па погиб на подлёте к системе — метеоритный дождь повредил обшивку, в корабле были пассажиры, и не было лишних скафандров, он отправился заделывать трещину, схватил 700эр под защитку. Думали, довезут, дотянут в анабиозке. Не довезли. После того, как Алекс сдал последний экзамен за год — спецификации и таможенное оформление грузов — его вызвал к себе директор. По слащавой физиономии стало ясно — пришла беда. Страшная. Непоправимая.
