Дуглас Адамс - Долгое чаепитие
Сказав это, Дирк рухнул на плетеный стульчик, который тут же развалился.
Джилкс вернул его в вертикальное положение и прислонил к стенке. Он быстро вышел из комнаты и вернулся с кувшином воды и стаканом на подносе. Он налил воды в стакан и вылил ее на Дирка.
– Лучше?
– Нет, – пролепетал Дирк. – Можешь ты хотя бы выключить этот проигрыватель?
– Не могу. Это обязанность судебных экспертов. Я не имею права ни До чего здесь дотрагиваться, пока не приедут эти умники. Кстати, вот, кажется, и они. Сходи подыши во двор, чтобы очухаться. Только держись за ограду, я не могу с тобой идти, слишком мало времени. И постарайся выглядеть не таким зеленым, этот цвет тебе не идет.
Ты не тронь ее, не тронь, тронь, тронь…
Ты не тронь ее не тронь, тронь, тронь…
Джилкс выглядел раздраженным и усталым, он собрался пойти встретить вновь прибывших, чьи голоса были слышны на первом этаже, но остановился, чтобы посмотреть на неутомимо, без остановки поворачивавшуюся голову на пластинке.
– Ты знаешь, – сказал он через несколько секунд, – эти наглые показушные самоубийства у меня уже вот где сидят. Они специально это делают, чтобы вывести из терпения.
– Самоубийство? – переспросил Дирк.
Джилкс оглянулся на него.
– На окнах железные решетки в полдюйма толщиной, – объяснил Джилкс, – дверь закрыта изнутри, в замке до сих пор торчит ключ. Мебель придвинута к двери. Французские окна, которые выходят в сад, закрыты на врезанные дверные задвижки. Потайного хода не обнаружено. Если это убийство, то убийце потребовалось бы порядочно повозиться здесь перед уходом, чтобы проделать чертовски утомительную работенку стекольщика. Если не считать того, что шпатлевка старая и нанесена сверху, на старый слой.
Нет, отсюда никто не выходил и никто не вламывался сюда, кроме нас, а в том, что убивали не мы, я совершенно уверен.
Я не собираюсь торчать тут, попусту теряя время из-за этого типа. Это скорее всего самоубийство, разве что более сложный случай, чем обычно. Я думаю все-таки сам пока заняться покойником, чтоб сэкономить время полиции. Знаешь что, – решил он, мельком взглянув на часы, – у тебя есть десять минут. Если за это время тебе удастся состряпать более-менее правдоподобную версию того, как он все это проделал, чтоб я мог переписать это в свой отчет, я позволю тебе забрать улику, содержащуюся в конверте, минус 20 %, которые наставлю себе в качестве компенсации за моральный ущерб, связанный с тем, что я сдерживался, чтоб не дать тебе в челюсть.
Какой-то момент Дирк колебался, говорить ли ему о том, что его клиент уверял, будто к нему наведывался свирепый косматый великан с зелеными глазами, непонятно как к нему попадавший – из ничего и ниоткуда – и вопивший о каких-то контрактах и обязательствах, размахивая перед ним косой со сверкающим острием, но, поразмыслив, решил не говорить.
Ты не тронь ее, не тронь…
Ты не тронь ее, не тронь…
Наконец он начал закипать. До этого он никак не мог как следует раскипятиться от негодования на себя из-за смерти клиента потому, что ноша эта была слишком тяжела и ужасна, чтобы ее вообще можно было вынести. Но теперь его унизил Джилкс, а он самым жалким образом растерялся, потерял душевное равновесие и не смог дать ему отпор – и вот теперь-то все в нем наконец закипело.
Он резко повернулся и пошел прочь от своего мучителя, направившись во внутренний дворик, чтобы остаться там наедине со своим кипением.
Дворик был мощеный, он находился за домом, куда совсем не проникал свет, так как он был огорожен высокой стеной, относившейся к самому дому, и еще одной стеной какого-то промышленного здания, которая упиралась в заднюю часть дома. Посередине дворика неизвестно для чего стояли солнечные часы. Если бы на них попадал какой-то свет, вы бы узнали, что было около двенадцати дня. А так они гораздо больше пригодились птицам, которые использовали часы как насест. Еще там было несколько горшков с растениями весьма унылого вида.
Дирк запихнул себе в рот сигарету и в своем неистовом состоянии разжег ее чуть не до половины.
Ты не тронь ее, не тронь…
Ты не тронь ее, не тронь…
Продолжало назойливо нестись из дома.
От соседних домов с садами дворик с обеих сторон отделяла садовая ограда. Тот, что был слева, не отличался по размерам от внутреннего дворика, а сад справа был гораздо больше. Везде царил дух образцового содержания. Ничего помпезного или кричащего, просто во всем чувствовалось благополучие и создавалось впечатление, что поддержание домов в этом состоянии не составляет никакого труда, происходит как бы само собой. Особенно образцовый вид был у дома справа; казалось, его кирпичную кладку только недавно подновили, а на стекла заново навели глянец.
Дирк набрал побольше воздуха в легкие и мгновение стоял так, пристально глядя в небо, вернее, в то, что от него оставалось, поскольку оно все было серое и подернутое дымкой. Из-за облаков показалось какое-то одинокое темное пятнышко. Дирк некоторое время наблюдал за ним, довольный уже тем, что мог сосредоточить свое внимание на чем-то другом, кроме тех ужасов, которые увидел в комнате, откуда только что вышел. До него смутно доносились звуки шагов то входивших, то выходивших людей, он догадывался, что там сейчас производились всевозможные измерения, а также делались фотоснимки и осуществлялась тщательная скрупулезная работа снятия головы с пластинки.
Ты не тронь ее, не тронь…
Ты не тр…
Кто-то поднял ее наконец с пластинки, и выматывающая всю душу, непрерывно повторяющаяся фраза стихла, и слышался лишь мирно проплывавший в полуденном воздухе приглушенный звук работающего телевизора.
Дирк, правда, с трудом воспринимал происходящее вокруг. Гораздо явственнее он слышал оглушительный, непрекращающийся стук от ударов у себя в голове, которые должны были означать приступы чувства вины. Нет, это были совсем не те звуки, приходящие откуда-то издалека, как фон, которые связаны с ощущением вины за то, что вот уже скоро конец двадцатого века, а он все еще жив, к этому-то Дирк привык и знал, как находить на них управу. Тот стук, совершенно невыносимый и ужасный, который он слышал и данный момент, имел единственный и конкретный смысл: «В том ужасном, что случилось здесь, страшная вина именно и конкретно одного человека, и этот человек – я». Никакие другие умственные движения в его голове не могли заглушить стука этого жуткого, перекрывающего все остальное, маятника.
БАМ, слышал он вновь, В-З-З-З, БАМ, снова и снова, БАМ, БАМ, БАМ.
Он попытался вспомнить мельчайшие подробности из того (БАМ), что говорил ему его последний клиент (БАМ, БАМ), но это было практически невозможно (БАМ) из-за всего этого грохота (БАМ). Этот человек говорил (БАМ), что – Дирк сделал очень глубокий вдох – (БАМ) его преследовало (БАМ) какое-то (БАМ) громадных размеров лохматое чудобище с зелеными глазами, вооруженное какой-то косой.
БАМ!
Тогда Дирк посмеялся про себя над всем этим.
БУМ, БАМ, БАМ, БУМ, БАМ, БАМ!
И подумал: «Ну и придурок».
БУМ, БАМ, БАМ, БУМ, БАМ, БАМ!
Коса (БАМ) и контракт (БАМ).
Клиент не знал, не имел представления, что за контракт имелся в виду.
«Ну еще бы», – подумал тогда Дирк (БАМ).
Но он смутно догадывался, что этот контракт имел какое-то отношение к картофелю. С этим была связана одна немного запутанная история (БАМ, БАМ, БАМ).
В этом месте он с серьезным видом наклонил голову (БАМ) и поставил галочку в блокноте, который обычно всегда лежал (БАМ) у него на письменном столе специально для этих целей – а именно: чтобы ставить там галочки по поводу того, что требовало особенного внимания (БАМ, БАМ, БАМ). В тот момент он, помнится, еще похвалил себя за то, что дал понять клиенту, что зафиксировал момент с картофелем в своих записях.
БАМ, БАМ, БАМ, БАМ!
Господин Энсти сказал, что более подробно о картофеле он расскажет Дирку, когда тот придет выполнять задание.
И Дирк пообещал ему (БАМ) тогда, легко (БАМ), небрежно (БАМ), изящно-непринужденно помахав рукой (БАМ, БАМ, БАМ), что будет у него в шесть тридцать утра (БАМ), так как срок оплаты контракта истекал в семь часов.
Дирк вспомнил и то, что в своих записях он сделал также пометку: «Картофельный контракт истекает в 7:00» (БА…).
Он не мог больше вынести весь этот стук и звон. Разве его вина, что так все произошло? А разве нет? Конечно его. Он это сознавал. Но все дело в том, что он не в состоянии был одновременно винить себя и пытаться разобраться в том, как все произошло, что, собственно, являлось его целью в данный момент. Он должен, обязан докопаться до самых истоков этого кошмарного (БАМ) происшествия, а для этого ему во что бы то ни стало необходимо было как-то избавиться от этого жуткого грохота.
