Кир Булычев - Осечка-67
Революционеры Дыбенко, Крыленко и Коллонтай из Театра юного зрителя выскочили из двери напротив.
— Что творится! — сказала Коллонтай. — Что творится! «Аврора» не стреляет, Ленин пропал, и восстание началось на три часа раньше времени. Ведь весь Ленинград еще спит.
— Знаю, — отрезал Свердлов. — Дублер Ленина скоро приедет?
— Будят. Сильно пил вчера. День рождения у жены.
— Разбудить любой ценой и загримировать.
— Яков Михайлович! — высунул голову телефонист. — Есть связь с «Авророй»!
— Ну что там еще у вас? — просил нервно Свердлов. — Где пропали?
— Понимаете, какая оказия, Яков Михайлович, — сказал в трубке глухой голос. — На мель мы сели. Надо
буксир вызвать. Видно, фарватер за пятьдесят лет изменился.
— Так у вас же лот…
— Мы не думали. Да и пока не страшно. Буксир мы уже вызвали из Кронштадта. Часа через два будет. Так что мы успеем.
— Чего успеете? Восстание началось!
— Рано еще.
— Сам знаю, что рано. Замерзли, промокли, вот и поддались на провокацию. Вот что, «Аврора», стреляй прямо сейчас. Потом разберемся, где стояла.
— Не получится. Нас бортом развернуло, а пушка новая, не поворачивается. В ней все электронщики рассчитали, чтобы в какой другой дом не попасть. Так что ждем буксир. Все. До связи.
— Стреляй, мать твою! — совсем рассердился Свердлов.
12
Зося выбежала из дворца. В узкой щели между Эрмитажем и баррикадой уже толклись растерянные, но настроенные решительно юнкера.
— Где твои девчата?
— Сейчас разбужу.
Зося метнулась обратно во дворец и пробежала по широкой лестнице. Скорее! Она успела через баррикаду бросить взгляд на толпу у арки и первые цепи, поднимающиеся в атаку от Адмиралтейства. Цепи были черными, страшными и безликими. Они хотели взять Эрмитаж, разгромить его, а главное — убить Сашу. Зося забыла о том, что по плану у заднего входа должна стоять машина под посольским флагом иностранной державы. Да если бы она и вспомнила об этом, вряд ли это изменило бы ее решимость отстаивать Зимний. Саша в любом случае подвергался опасности.
— Вставайте, девчата, — трясла Зося подруг. — Вставайте. Началось!
— Ты с ума сошла, — сказала Раиса Семеновна. — Еще такая рань на дворе. Они нас раньше вечера взять не должны. Да и «Аврора» еще не стреляла.
— Прежде времени началось, — сказала Зося. — Нам от этого не слаще.
Ворча, ударницы поднимались с раскладушек, натягивали куртки и шинели, разбирали винтовки. Вбежал Колобок.
— Патроны к винтовкам в ящиках в вестибюле! — крикнул он. — Там же инструктор. Научит, как пользоваться.
Кто-то нервно рассмеялся.
— Гражданская война начинается?
— Ну скорее же, девочки, милые! — умоляла Зося. — Скорее!
Она вернулась на улицу раньше девчат. За эти минуты цепи нападающих значительно приблизились.
Баррикада молчала.
Выбегая на улицу, ударницы сливались с мглой, окунались в сумятицу прожекторных побледневших лучей, криков и отдаленного барабанного стрекота.
С площади ударил пулемет.
— Прячься! — крикнул Симеонов, складывая свое крупное тело за ящиком из-под карамели «Апельсиновые».
— Чего прятаться? — не унималась Раиса Семеновна. — Мне интереснее посмотреть. Сейчас, наверное, «Аврора» будет стрелять. Ведь интересно же.
И как бы в ответ на ее слова над рекой, над городом глухим раскатом ударила трехдюймовка. Где-то далеко в стороне от Зимнего вспыхнул столб огня.
— Ой, красиво, девочки! — сказала Раиса Семеновна. И тут же упала, сраженная самой настоящей пулеметной пулей.
В то время защитники Зимнего, окружившие Раису, не знали, что единственный снаряд, выпущенный так неудачно севшей на мель «Авророй», попал по несчастливой случайности в левое крыло Смольного, где находилась телефонная станция.
С этой минуты Смольный был отрезан не только от площади Зимнего дворца, но и от обкома.
Зося в ужасе наклонилась над Раисой. В синем утреннем свете видно было, как на груди ее, сдавленной шинелью, выступает кровавое пятно.
Кто-то заплакал. Кто-то прошептал: «Хулиганы».
Колобок, появившийся из тумана, сказал авторитетно:
— Два юнкера. Ко мне. Отнести раненую. Раиса застонала.
— И не разбегаться! — прикрикнул на женский батальон Колобок. — Вас же по одной выловят. Кто не взял еще патроны, получите.
— Какое безобразие! — услышала рядом Зося голос. Керенский, скрестив руки на груди, стоял за ее спиной. Три или четыре министра, сопровождавшие его, невыспавшиеся, помятые, со стершимся гримом, в покосившихся бородах и бакенбардах, казались запуганными и неуверенными в себе.
Керенский нашел глазами Зосю и подмигнул ей. Подмигивание вряд ли было в тот момент к месту, но Зося вдруг почувствовала себя увереннее.
— Граждане свободной России! — воскликнул Керенский так, что его услышали даже на дальних концах баррикады. — Заговорщики хотят нас лишить великих завоеваний революции. Родина в опасности! Вы здесь — последний оплот свободы! И именно от вас, товарищи, зависит, спасем ли мы величайшие сокровища Эрмитажа, принадлежащие трудовому народу!
— Ураа! — рявкнули юнкера, охваченные благородным порывом.
— Ура-ааа!!! — раскатилось в ответ по площади. Цепи восставших бежали к Зимнему.
— По противнику, над головами, кто из чего может, дружно, а-гонь! — крикнул Симеонов, поднимая пистолет шестнадцатого века.
Баррикада ощетинилась вспышками выстрелов. Первая цепь остановилась и залегла.
— Сволочи! — послышалось оттуда. — Гады!
— Не снижайте революционной бдительности! — призвал обороняющихся Керенский и, резко повернувшись, ушел во дворец. На ходу он сказал Милюкову: — Сильно надеюсь на конницу генерала Краснова.
И эти его слова, разнесшиеся от человека к человеку по баррикаде, внушили веру в свои силы немногочисленным юнкерам.
Эти слова были тем более нужны, потому что от арки Генштаба кто-то авторитетным голосом через репродуктор уже грозил административными и прочими мерами чересчур отважным юнкерам.
Утром Коган успел забежать домой. Выкроил минутку. Он полагал, что домашние спят. Ночь прошла в помещении ЦК партии Бунд сравнительно спокойно — к двум часам закончились прения, признавать или не признавать большевиков, и в конце концов приняли нейтральную резолюцию, призывающую подчиниться Учредительному собранию. А так как телевизионных камер на партию Бунд не хватило, то члены ЦК мирно улеглись спать, а Коган успел даже забежать домой, потому что он жил через дорогу.
Но жена не спала.
— Аркадий, — сказала она, — ты с ума сошел. Ты бегаешь по улицам, как мальчишка, в тот момент, когда уже стреляют.
— Ничего страшного. Вскипяти мне какао, — ответил Коган, кладя на стол толстый портфель с документами партии Бунд. — До начала всех этих представлений еще несколько часов. Да и в конце концов наша роль очень второстепенная — как не лягем, нас все равно поимеют.
— Мне уже соседка говорила, что из вас сделают козлов отпущения, — откликнулась жена из кухни.
— Это как так?
— Если людям дали какое-никакое оружие и выпустили их на улицы кого с красным флагом, а кого с иконой, это плохо кончится только для евреев.
— Я бы сказал, что ты оппортунист, Роза, — ответил Коган, садясь за стол. — В нашей партии есть товарищи из райкома. А среди черносотенцев их еще больше. Это специально сделано, чтобы держать массы под контролем. И в конце концов, если ты так волнуешься, я могу тебе рекомендовать на сегодня уехать к сестре в Репино. Там нет никакой революции.
— А тем временем с тобой кто-нибудь сведет личные счеты, и меня не будет рядом, чтобы перевязать тебе кровавые раны.
— Роза, ты с ума сошла! Ты забыла, что сегодня — пятидесятый год советской власти и это не революция, а мероприятие.
— А ты знаешь, что соседский Коля говорил своей маме, что они в самом деле собираются почистить Зимний дворец?
— Никто им этого не позволит. На это есть жандармы и народные дружинники…
Но договорить Коган не успел. Далеко бухнула пушка с Петропавловки, и в форточку квартиры на улице Герцена ворвалось раскатистое «ура». Это пошли на первый штурм цепи на Дворцовой площади.
— Ну вот, — сказала жена, и крупные слезы навернулись ей на глаза. — Теперь совсем будет плохо.
— Ошибка какая-то, — сказал Коган, так и не допив какао. — Это не может быть восстание. Это, наверное, генеральная репетиция.
— Дай-ка я включу телевизор, — сказала Роза. — Нас же должны в конце концов информировать.
Но экран телевизора только зашипел и пошел серыми линиями. Передач не было.
— Надо идти, — вздохнул Коган. — Я должен быть с партией.
— Ты с ума сошел, Аркадий, — ответила Роза. — Я запру тебя на ключ. Зачем ты хочешь рисковать своей жизнью? Разве ты мальчишка?
— Роза, ты не понимаешь, мое участие в Бунде — мой партийный долг. Если я брошу партию на произвол судьбы, то кто поручится, что завтра я не брошу в тяжелом испытании и Коммунистическую партию?
![Галина - [email protected] - Пациент](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
