Терри Пратчетт - Дело табак
— Ну ладно, — сказал Ваймс. — Но это не оправдание для глупых, напыщенных…
На сей раз Вилликинс перебил хозяина:
— Ну и, разумеется, летающая машина. Покойный брат ее светлости вложил в нее столько сил, но она так и не оторвалась от земли. Он мечтал летать без метлы и заклинаний, но, к сожалению, умер во время эпидемии кризмы, бедолага. Кстати говоря, модель аппарата стоит в детской. Она работает на резиновых лентах.
— Наверное, этого добра здесь полно, если только Резинка Овнец не прибрал за собой, — заметил Ваймс.
Прогулка продолжалась по лугам, на которых паслись коровы (насколько мог судить Ваймс), вдоль полей, где росла пшеница. Они осторожно обошли ха-ха, на почтительном расстоянии миновали хо-хо и не обратили никакого внимания на хе-хе, затем поднялись по узкой тропке на холм, на котором росла буковая рощица и с которого открывался вид на много миль вокруг, до самого горизонта (если бы не буки). Ваймс разглядел даже облако дыма и испарений, поднимавшееся над Анк-Морпорком.
— Это Холм Висельника, — сказал Вилликинс, пока Ваймс переводил. — И, полагаю, нам незачем идти дальше, — добавил он, когда они приблизились к вершине, — если только вы не намерены объяснять молодому человеку, что такое виселица.
Ваймс вопросительно уставился на слугу.
— Она правда там есть?
— Ну, как я уже сказал, это Холм Висельника. Как вы думаете, сэр, почему его так назвали? Черный Джек Рэмкин совершил прискорбную ошибку, когда в пьяном виде заключил огромное пари с одним из своих не менее пьяных собутыльников, что из своего поместья сможет разглядеть городской дым. Землемер, которого пригласили для проверки этой гипотезы, объяснил, что холму недостает тридцати футов. Безуспешно попытавшись сначала подкупить землемера, а затем избить его конским хлыстом, Овнец созвал всех рабочих из своего поместья и соседних деревень и велел им надставить холм на тридцать футов. Весьма честолюбивое предприятие. Разумеется, оно обошлось Овнецу в целое состояние, зато у каждого семейства в округе, скорее всего, появилась теплая одежда на зиму и новые башмаки. Овнец прославился и, разумеется, выиграл пари.
Ваймс вздохнул.
— Отчего-то мне кажется, что я знаю ответ, но все-таки я спрошу: на что они спорили?
— На два галлона бренди, — торжествующе ответил Вилликинс, — которые он выпил лично, стоя на этом самом месте, под торжествующие возгласы рабочих, а затем, по легенде, скатился с холма вниз, к их пущему восторгу.
— Даже когда я пил, я и то вряд ли сумел бы уговорить два галлона бренди, — заметил Ваймс. — Это же двенадцать бутылок!
— Ну, под конец, наверное, большая часть утекла в штаны. Великих пьяниц тут хватало, даже…
— В штаны, — вмешался Юный Сэм и разразился хриплым смешком шестилетнего мальчишки, который решил, что услышал нечто двусмысленное. Судя по всему, у рабочих, которые подбадривали старого алкоголика, было сходное чувство юмора. Подбадривать человека, пропивающего их годовой заработок за один присест? Какой смысл?
Вилликинс, должно быть, прочел его мысли.
— Деревня грубее города, командор. Здесь любят всё большое и прямолинейное, а Черный Джек был, поверьте, большим и прямолинейным. Поэтому его и любили — потому что знали, чего от него ожидать, даже когда он сам этого не знал. Не сомневаюсь, они им хвастались по всей округе. Могу себе представить. «Да наш старый пьяница перепьет вашего старого пьяницу как нечего делать!» И они этим гордились. Наверное, вы думали, что поступаете правильно, когда здоровались за руку с садовником, но вы озадачили слуг. Теперь они не знают, что о вас думать. Вы хозяин или простолюдин? Шишка или человек из народа? Потому что, командор, с их точки зрения нельзя быть тем и другим. Это противно природе. А деревня не любит загадок.
— Большие загадочные штаны! — воскликнул Юный Сэм и упал на траву, покатившись со смеху.
— Я сам не знаю, что думать, — сказал Ваймс, поднимая мальчика и шагая вслед за Вилликинсом по склону холма. — Зато Сибилла знает. Она записала меня на всякие балы, вечера, ужины, разные там суарэфиксы, — закончил он тоном человека, который генетически запрограммирован не доверять никаким иностранным словам. — То есть все те штуки, с которыми я и в городе как-то смирился. Если будет совсем нестерпимо, я уж позабочусь, чтобы в середине вечера меня вызвали по неотложному делу — по крайней мере, раньше я всегда так делал, пока Сибилла не догадалась. Ужасно, когда подчиненные слушаются приказов твоей жены.
— Да, командор. На кухне леди Сибилла распорядилась, чтобы без ее недвусмысленного позволения сандвичей с беконом не готовили.
Ваймс поморщился.
— Ты ведь захватил наш джентльменский набор, правда?
— К сожалению, ее светлость про него знает, командор. Она запретила повару выдавать мне бекон, если только приказ не будет исходить непосредственно от нее.
— Честное слово, она не лучше Ветинари. Откуда Сибилла всегда всё знает?
— По правде сказать, командор, я сомневаюсь, что она знает ваши секреты. Она просто знает вас. Считайте это дружеским предупреждением. Однако пора идти, сэр. Я слышал, на ланч подадут салат с курицей.
— Я люблю салат с курицей?
— Да, командор, ее светлость сказала, что любите.
Ваймс сдался.
— Значит, люблю.
На Лепешечной улице Ваймс и Сибилла встречались один раз в день — на кухне, где было уютно и приятно. Они сидели друг напротив друга за столом, достаточно длинным, чтобы вместить огромную коллекцию бутылок с соусом, горшочков с горчицей, баночек с пикулями и так далее. Ваймс разделял распространенное убеждение, что внутри любой емкости обязательно найдется еще чуть-чуть, если достаточно долго болтать ложкой.
В Холле царили иные порядки. Во-первых, здесь было слишком много еды. Но Ваймс не вчера — и не позавчера — родился, а потому удержался от комментариев.
Вилликинс прислуживал Ваймсу и леди Сибилле. Строго говоря, в поездках это не входило в его обязанности, но, говоря еще строже, большинство камердинеров не носят в кармане изящно скроенной куртки латунный кастет.
— Ну, мальчики, чем вы занимались сегодня утром? — весело спросила Сибилла, когда тарелки опустели.
— Мы видели какого-то вонючего и очень худого дядю, — сказал Юный Сэм. — Во-от такая борода! Очень вонючий. И мы нашли яблоню, только у нее яблоки на вкус как какашка.
Безмятежное выражение лица Сибиллы не изменилось.
— А потом вы спустились с холма, похожего на пудинг? А как насчет ха-ха, хо-хо и хе-хе?
— Да, и там везде коровьи какашки! Я в них наступил, — Юный Сэм ждал взрослого ответа, и мать сказала:
— Ну, у тебя есть новенькие сапожки, правда? Они для того и нужны, чтобы наступать в коровьи какашки.
Сэм Ваймс увидел, как личико сына просияло от невероятного восторга. Сибилла продолжала:
— Твой дедушка всегда говорил мне: если увидишь в поле большую кучу навоза, разбросай ее вокруг ровным слоем, чтобы трава росла хорошенько.
Она улыбнулась, увидев лицо Сэма.
— Это правда, дорогой. Навоз — основа сельского хозяйства.
— Лишь бы он понял, что не стоит пинать грязь в канавах, когда мы вернемся в город, — сказал Ваймс. — Кое-что там способно и сдачи дать.
— Мальчик должен знать, что такое жизнь в деревне. Пусть поймет, откуда берется еда и как мы ее получаем. Это очень важно, Сэм.
— Ну конечно, дорогая.
Леди Сибилла взглянула на Ваймса так, как умеют смотреть только жены.
— Таким тоном ты говоришь, когда считаешь, что тебе навязывают неприятную обязанность.
— Я просто не понимаю…
Сибилла перебила:
— Однажды Юный Сэм будет всем этим владеть, и я хочу, чтобы у него были некоторые представления о деревне. А еще я хочу, чтобы ты расслабился и наслаждался отпуском. Потом я свожу Юного Сэма на Домашнюю Ферму, чтобы показать ему, как доят коров и собирают яйца.
Она встала.
— Но сначала я отведу его вниз, в склеп, чтобы мальчик посмотрел на своих предков, — Сибилла заметила выражение ужаса на лице мужа и поспешно добавила: — Не волнуйся, Сэм, они лежат спокойно. Более того, в очень дорогих гробницах. Может быть, сходишь с нами?
Сэм Ваймс был близко знаком со смертью. Впрочем, самоубийства вгоняли его в уныние. В Анк-Морпорке в основном вешались: самоубийца должен был отличаться чрезвычайной решительностью, чтобы прыгнуть в реку Анк — в том числе потому, что тело отскакивало несколько раз от поверхности, прежде чем проломить корку. Все самоубийства приходилось расследовать на тот случай, если это вдруг было замаскированное преступление.[9] В то время как мистер Трупер, городской палач, мог отправить человека на тот свет так быстро и гладко, что жертва почти ничего не замечала, Ваймсу слишком часто доводилось видеть, что способны натворить дилетанты.
