Андрей Синицын - Новые мифы мегаполиса (Антология)
— А ты знаешь, что нам лучше?! Ну конечно, ты все знаешь! Столичный житель, сноб надутый! Мы тебе не люди, да? Нами можно вертеть как угодно, в постель тянуть, а потом…
Он вышел, не дослушав ее. Снял телефонную трубку.
— Певец? Это Трихвоста говорит.
— Добрый день. — Певец на том конце связи, казалось, урчал, как сытый кот. — Вот и все, собственно… Грохнули потенциального манипулятора. Эфирных протоколов нет, конечно, но уже доказана его связь с адвокатами Карги…
— Сделаете покойника ответственным за убийство учительницы?
— Ему заказали скомпрометировать Алистана. Он выполнил задание на пять. Но долго после этого не прожил… Ваше дело закрывается, Игрис.
— Кто такой этот Юлиус Хан? Откуда он взялся? Его не было в «Интеркороне», он не знаком с Алисией Желудь…
— Не важно. — В голосе Певца обозначился металл. — Преступления, совершенные с помощью магии, имеют свою специфику, которой вам по некоторым причинам никогда не понять. Впрочем, спасибо — вы старались быть честным.
— А вы — нет, — вырвалось у Игриса.
— Я старался быть эффективным. У меня получилось.
— Добрый вечер, прошу прощения за поздний звонок. Это я, Игрис Трихвоста, следователь по делу… Да-да. Я был у вас. Нет. Пока все то же… У меня к вам один вопрос: двадцать лет назад у Алисии Желудь был роман. Вы не знаете, как звали молодого человека?
В трубке замолчали.
Директриса, пожилая дама, привыкла рано вставать и рано ложиться. Сейчас она, наверное, допивала свой вечерний кефир, прижав к уху телефонную трубку. Вопрос Игриса заставил ее поперхнуться.
— Я понимаю, что вопрос странный и не вполне деликатный. Тем не менее — вы работаете директором школы с тех времен, как…
— Да-да, — хрипловато произнесла женщина. — А почему вы спрашиваете? Это было двадцать лет назад…
Игрис заставил себя быть тактичным.
— Некоторые документы навели меня на мысль, что молодой человек занимал в жизни Алисии нерядовую роль. К тому же, они познакомились вскоре после смерти ее отца. Я бы хотел поговорить с ним — пусть и через двадцать лет.
— Это ничего не даст!
— Почему же? — Игрис начал терять терпение.
— Потому что… откуда вы узнали, вообще-то?
— Я нашел их фотографии. Хочу напомнить вам, что я веду дело об убийстве Алисии Желудь и сам решаю, какие свидетельства важны, а какие — нет.
— Фотографии, — задумчиво повторила директриса. — И они сняты вдвоем?
— Да.
Молчание в телефонной трубке.
— Прошу прощения?
— Это мой сын, — с неприязнью сообщила директриса. — У них в самом деле было… что-то. Не имевшее продолжения. Двадцать лет назад…
— Почему вы сразу не сказали?!
— А вы не спрашивали. Какое отношение он имеет к убийству Алисии? Да никакого!
— Единственный ключ к разгадке — личность самой Алисии. Я так понимаю, у нее не было настоящих близких друзей, кроме…
— Двадцать лет назад!
— Где сейчас ваш сын? В Верхнем Кроте?
Пауза.
— В столице. У него семья, своя сложившаяся жизнь. Какое отношение…
— Прошу прощения. Если вы назовете мне его адрес и телефон, не будет необходимости разыскивать и вызывать его на допрос через прокуратуру…
Игрис блефовал. Уже завтра скорее всего он никого не сможет вызвать на допрос по делу Алисии Желудь.
* * *Агата плакала.
Притихшие близнецы сидели за столом в кухне, глядя то на рыдающую мать, то на Елену у плиты. Рыжий кот наблюдал за сценой с высоты холодильника.
— Непорядочно это, тетя Елка. — Агата едва могла говорить, так душили ее слезы. — У самих-то детей нет, куда вам понимать. Только о себе, о своей жизни безбедной, детей потом заведем… А когда — потом, ты и так уже пожилая первородящая…
— Игрис, — Елену разбирал нервный смех, — ну что мне с ней делать? Я ведь ей морду набью. В жизни никого не била, а тут…
— Одиннадцатый час, — отрывисто сообщил Игрис. — Дети, спать. Агата, собирать чемоданы. Через пять минут тушу свет.
— Спасибо, что согласились встретиться, несмотря на поздний час.
— Это официальный допрос? Будет какой-то протокол?
— Нет… не совсем.
— Тогда я не понимаю…
— Одну минуту. Когда вы узнали о смерти Алисии?
— Мать позвонила. Когда вы приезжали в Верхний Крот. Она звонит мне несколько раз в неделю, так что ничего удивительного.
Юноша, когда-то запечатленный на старых фотографиях в смешном мешковатом костюме, превратился в упитанного, ухоженного, лысеющего человека в хорошем плаще и дорогих ботинках. Он работал на телестудии, писал сценарии для многих сериалов, в том числе таких знаменитых, как «Замарашка», «Все ветры с запада» и «Кровь». В последние полгода был занят в группе «Под надежным крылом».
— Нет, разумеется, я не маг и не имею никакого отношения к «Коршуну». Я адаптировал некоторые их громкие дела для сериала… И это все. Бедную Алисию я не видел двадцать лет. Хотя, разумеется, мне все равно очень жаль ее.
Встреча происходила в кафе неподалеку от дома, где жил Ливан Зеленый Пруд — так звали сына директрисы. Снова начался дождь, барабанил по стеклянной крыше. Как медузы в толще вод, нависали над головой вазоны с вьющимися растениями.
— Почему вы расстались с Алисией?
— Я что, обязан отвечать?
— Не обязаны. Но ваши ответы, может быть, помогут мне понять, за что ее убили.
— За что… — Ливан потер переносицу. — Я вот тоже все время думаю. Маг? Алисию? За что?!
— Так почему вы расстались?
— А почему расстаются двадцатилетние? Обычное дело… У нее был ужасный характер. Вся в отца. Все на свете должно было происходить так, как она запланировала, и никак иначе. Поначалу я пытался смягчить ее упрямство, шутил, веселился, я был влюблен… Но она все больше становилась фельдфебелем. Не завидую ученикам… Все ее боялись.
— А не любили? Мне показалось, что о ней говорили с любовью…
— Любили — тоже, да. Не все, но многие. Но боялись — все. Она была как взбесившийся поезд, который не знает ничего, кроме своих рельсов, но уж если на рельсах преграда — снесет, не задумываясь, камень ли это, дом, человек… Ничего, что я так о покойной?
— Думаю, Алисии Желудь уже все равно, — осторожно заметил Игрис. — Вы сказали, она вся в отца… Вы были знакомы с ее отцом?
— Нет. Виделся несколько раз, вот и все. Мы сошлись с Алисией уже после его смерти. Она мне рассказывала про него — армейское воспитание, коленями на горох, дисциплина, режим… По-моему, она его ненавидела.
— Отца? За строгость?
— Но когда он умер, она впала в жуткую депрессию. Думали, сама отправится за ним в гроб.
— Можно понять.
Ливан отхлебнул из рюмки коньяку, которым угостил его Игрис.
— Вы, значит, следователь? Хороший коньяк… Зачем вам это надо — отец, Алисия, наши отношения?
— Чтобы понять…
— Ах да. Вы уже говорили. Ничего вы не поймете. Это было слишком давно… И потом, вы думаете, она рассказывала мне все? Она даже мне всего не рассказывала. Такая скрытная была.
— Было что скрывать?
— Не знаю. — Ливан задумался. — Но скрытность была ее второй натурой. Какие-то секретные кармашки, тайнички…
— Она не интересовалась магией? Никогда?
Ливан повертел в пальцах рюмку, глядя, как маленьким водоворотом закручивается янтарная жидкость.
— Одно время она увлекалась, чисто теоретически, магией в связи с экологией. После Коптильни ей взбрело в голову, что маги просто обязаны решать экологические проблемы: собственно, в этом их предназначение. Писала в журналы, возмущалась, что ее не принимают всерьез… Купила на букинистической распродаже какие-то книги… Кстати, много позже были разработки в этом направлении, я читал. А тогда поэты воспевали черные дымы над городом как символ развития, будущего, счастья…
— И что же — Алисия потом отказалась от этой идеи?
— А что она могла сделать? Сама она к магии не имела никакого отношения…
Ливан снова глотнул. Зажмурился.
— Да… Еще у нее была страсть к ритуалам. Можно было разбрасывать вещи, не мыть посуду, но ни в коем случае нельзя ставить сумку на стул. А стеклянную вазу нельзя убирать с этажерки, и когда я один раз ее переставил — Алисия впала в ярость…
— Вы жили вместе?
— Нет, — неохотно признался Ливан. — Это же поселок, какие-то правила приличия, да и времена не такие свободные… Алисия получила полдома в единоличное пользование, а я — я бывал у нее в гостях… Но чаще мы гуляли. Мать говорила о каких-то фотографиях?
— Да. Я нашел ваши фото в архиве Алисии.
— Я бы хотел… чтобы вы мне их отдали.
— Понимаю. Но только после того, как дело будет завершено.
Ливан тоскливо вздохнул.
— Все это было так давно…
— Вы упомянули страсть к ритуалам.
— Да. Но это были не болезненные ритуалы, как у сумасшедших. Это был какой-то придуманный мир, в который она играла… Скажем, в полночь после дождя собирать на бульваре червяков-выползков. Почему именно в полночь? «Я так хочу». Гроза — это вообще было нечто особенное, «чистое время», а куда молния ударит — «знак»… А Равелину и Двенадцати она поклонялась, как какому-то божеству: она с ними говорила, я сам слышал. В школе как раз устанавливали памятный знак…
