Рэмси Кэмпбелл - Новый круг Лавкрафта
Не прошло и семи дней, как меня охватила бурная жажда деятельности. Решено — я попробую этот наркотик сам, без врачебного присмотра. Хотя бы чуть-чуть попробую — что бы это ни сулило. В конце-то концов, Хаксли, да и не он один, испробовали на себе действие этого вещества и нисколько не пострадали. Несомненно, я поддался излишней мнительности и без того слишком надолго отложил начало исследований. Нет смысла ждать долее. Тем же вечером, после долгих размышлений, я испробовал наркотик. По правде говоря, меня снедали не столько нетерпение, сколько страх.
Итак, я принял внутрь небольшую дозу вещества и уселся в удобном кресле перед большим, до самого пола, окном. Предполагалось, что визуальные впечатления усилят и обострят мое восприятие. И я отнюдь не остался разочарованным. Как и писал Хаксли, вскоре обыденные предметы приняли совершенно необычный облик. Контуры их обрели невиданную четкость и глубину, а цвета поменялись с обычных на иные — более яркие и живые. В то же самое время все казалось прозрачным, словно я смотрел на окружающее сквозь драгоценный камень. И хотя я неоднократно читал о подобном опыте — как в научных журналах, так и в записках мистиков, слово записанное оказалось бессильным передать невообразимую красоту испытанного мною. Самые простые, самые обыденные вещи претерпели самое настоящее преображение!
И тут я понял, что и звуков вокруг меня прибавилось. Что это было — тихое посвистывание или гудение? Звук казался музыкальным, хотя и несколько механическим. И исходил явно от чего-то совершенно неземного. По правде говоря, я совершенно отчетливо его слышал — но, попроси меня кто — не смог бы его передать ни свистом, ни гудением…
Послышались звуки — и одновременно в воздухе почувствовались некие завихрения, странные и непонятные. Они происходили ровно над верхушками деревьев, отделявших мой участок от соседского. Присмотревшись, я понял, что вижу словно бы пригоршню осенних желтых листьев, которые подхватил и закружил ветер. Однако собственно в воздухе ничего не наблюдалось! Никаких предметов! Да и ветра-то как такового не было! Как я и сказал, в воздухе имело место завихрение. Над деревьями гулял маленький смерч, не удаляясь более чем на несколько ярдов от места своего возникновения. Я искренне подивился, какое природное явление так расцветили мои преображенные чувства…
Не успел я как следует разобраться в представившейся моему новому зрению картине, как вращение в воздухе принялось перемещаться в моем направлении. Понять, в опасности я или это очередная галлюцинация, не представлялось возможным. Вихрь пододвинулся ближе, и я сумел получше рассмотреть это необычное явление: похоже, воздух крутился вокруг одного и того же места. И хотя вращение воздушного потока представлялось быстрым, невероятно быстрым, он не вызывал опасения и не пугал мощью. Интересно, удивился я, что же там, в центре вихря?
И тут в глазах моих все совершенно сместилось, и я словно бы оказался в центре смерча и смотрел сквозь него на мой дом, на окно и на кресло — которое, кстати говоря, пустовало!!! Не успел я изумиться этому, как угол зрения снова изменился! Теперь я словно бы лежал ничком на плоской поверхности, сработанной из совершенно не знакомого мне материала. Гудение-посвистывание все еще слышалось в воздухе, однако звук стал гораздо тише, словно бы что-то его приглушало. Поначалу я ничего не видел, однако потери зрения тоже не опасался: вокруг меня разливалось туманное сияние, подобное тому, что колышется перед глазами, когда привыкаешь к темноте в неосвещенной комнате. То была не совершеннейшая, непроглядная чернота космоса — и не мертвая, подобная забвению, стигийская чернота перед пустыми глазами слепого.
Так прошло некоторое время, я даже успел подумать, что, пожалуй, организм мой проявил недюжинную стойкость и не поддался наркотику в ожидаемой мере — и эти довольно обычные и ничем не примечательные галлюцинации и останутся моим единственным опытом в ходе этого эксперимента. Однако оказалось, что я заблуждался: вскоре передо мной из темноты сгустились две фигуры. Они становились все четче и приняли почти ощутимые формы. Сердце мое бешено билось. Вот, вот оно! Вот он, долгожданный эффект! Передо мной колыхались призраки, пришедшие из-за окоема известного нам мира — а возможно, и порожденные действием наркотика галлюцинации, порожденные глубинами моего собственного подсознания. Ростом представшие передо мной фигуры вполне могли сравниться с человеком — в остальном же они никак не напоминали гомо сапиенса! Попытавшись охарактеризовать их внешность, привлекая понятия и слова, нам знакомые, могу сказать, что они были… насекомоподобны. Однако даже столь обтекаемое название не может передать их чуждости — впрочем, не буду задерживать внимание слушателей, ибо рассказ есть рассказ и он не должен прерываться излишними описаниями.
Конечно, любые попытки распознать выражение… лиц? — что ж, назовем это лицами, — радикально отличных от человеческих, обречены на немедленную неудачу, однако интуиция подсказывала, что чудища удивлены не менее моего, и моя внешность выглядит столько же диковинной в их глазах, как их облик — в моих. Они выглядели взволнованными. А вот я — как ни странно — не испытывал особой тревоги. В конце концов, меланхолично подумал я, это же моя галлюцинация, правда? А раз моя, значит, я в ней хозяин. А если кто-то с помощью моего подпитанного некоторыми субстанциями воображения решил в нее заявиться — добро же, пусть ведет себя как воспитанный гость.
На некоторое — надо сказать, совершенно неопределенное время — я провалился в полузабытье. В этом сумеречном состоянии я почти не сознавал, что происходит вокруг меня — точнее, внутри меня. В дальнейшем я бы хотел сопоставить мои ощущения с описаниями впечатлений людей, находившихся под действием тех или иных наркотиков: они с особой остротой чувствовали собственное сердцебиение или же нервные реакции. Но это совсем не походило на то, что я испытал, погрузившись в свинцовое, тяжкое оцепенение. Пожалуй, мои ощущения лучше всего описать так: меня зондировали. Прощупывали. Разбирали на части и собирали заново. А еще некоторые части меня забирали и заменяли на иные, словно бы я был двигателем, который проходил техническое обслуживание, смазывался и чистился. Однако все эти аналогии лишь отчасти передают мои впечатления от процесса. А еще я во время редких проблесков сознания задавался вопросом: неужели люди себя так чувствуют, находясь при смерти? Возможно, так оно и есть — ибо скоро я погрузился в совершеннейшее забытье.
IIПридя в себя, я обнаружил — с несказанным облегчением, — что по-прежнему сижу в кресле и даже совсем не переменил положение. Однако, по правде говоря, мне показалось весьма удивительным, что прошло так много времени — целая ночь миновала. Я начал эксперимент за час или два до заката — сейчас же наступало время рассвета. Однако приходилось учитывать, что наркотик мог повлиять на мое чувство времени — и я не особо разволновался. Каких-либо других последствий воздействия употребленного внутрь вещества не чувствовалось. Единственно, меня прямо-таки распирало от детского и неуемного желания немедленно поделиться с кем-нибудь рассказом о моих ночных приключениях. Заседание нашего клуба должно состояться лишь в первых числах месяца, а до встречи с доктором Уитмором оставалось ждать целую неделю. Как же пережить это? В такой ситуации я был благодарен судьбе, что домашние хлопоты отвлекали меня хоть немного, но каждый день, — и так мне удалось пережить целую неделю и не взорваться, как перегретый паровой котел. Однако мне было по-настоящему тяжело поддерживать дурацкие светские беседы с моими обычными знакомыми — меня привлекало нечто гораздо более грандиозное, а не эти мелочи и глупости! О, как хотелось мне поведать им о тайных, запретных путешествиях в собственное внутреннее пространство, о странных существах, населяющих пропасти моего подсознания! Однако мне хватило осторожности и благоразумия промолчать — подобные рассказы у неподготовленных людей способны вызвать лишь отторжение: тебя всю жизнь потом будут провожать косыми взглядами и шептаться за спиной.
И вот пришел день визита к доктору Уитмору. Пока я сидел в приемной и листал одну из книг, оставленных на столике ради развлечения скучающих в ожидании пациентов, меня осаждали мысли: как ловчее прикинуться нервным больным? Сумею ли я притворяться достаточно долго, чтобы доктор Уитмор успел выказать свою непредубежденность относительно экспериментов с сознанием? Тот, первый опыт я повторить не решился: хотя ощущения, без всякого сомнения, были иллюзией, однако они имели до странности физическую природу. Я решил подождать осмотра — на всякий случай. И хотя изначально я рассматривал визит к доктору как предлог, чтобы свести более тесное знакомство и побеседовать на интересующие меня темы, сейчас мой интерес к его врачебному мнению стал непосредственным. По мне, так мое состояние было вполне удовлетворительным. Но что, если наркотик возымел какие-то побочные действия? Скоро я это узнаю наверняка. Дверь отворилась, и в ней показалась секретарь, облаченная в форменную одежду, столь безупречно белую, что она, казалось, испускала сияние. Она вызвала меня по имени, я поднялся и последовал за ней в одну из смотровых — там мне предстояло ожидать (недолго, как меня заверили) доктора.
