Рэмси Кэмпбелл - Новый круг Лавкрафта
Газа де Луре, игравшая Салли Сойер, как раз получила назначение на должность главного библиотекаря Мискатоникского кампуса.
Газу гримировали, стилизуясь под старинные земные представления о женской красоте. Тоненькая, хрупкая, невысокая (от силы метр шестьдесят ростом) — казалось, в ней и четырех килограммов весу нет. Добавьте к этому ниспадающие мягкой волной светлые волосы и глаза — изумрудные, глубокого зеленого цвета глаза, в которых утонули зрители тысяч и тысяч планет.
Один историк голографомотографа долго изучал ранние голокадры и даже более ранние образцы и обнаружил фантастический прототип, а может, и образец для подражания Газы, в древности весьма известную актрису Веронику Лейк. Так что если вы не сможете отыскать голографического оттиска Газы, вам вполне подойдет старинное фото Вероники Лейк или даже один из ее фильмов (их еще почему-то называли… как же, как же их называли… ах да, «кинолэнты»; какие ленты, что там можно наматывать, скажите на милость…). Взгляните на Веронику — и вы сразу же поймете, о чем я толкую. Ручаюсь, вы влюбитесь в эту женщину с первого взгляда.
Так вот, все актеры заняли положенные по сценарию места. Уилбур Уотли (Карлос Карх) прошлепал к стойке библиотекаря.
Салли Сойер (Газа де Луре) вежливо поздоровалась. На лице ее сменялись выражения ужаса, страха и отвращения.
Уилбур заговорил с Салли своим необычным, глубоким и низким голосом:
— Мне нужна книга. Древняя, очень редкая книга.
Карлос Карх в обычной жизни обладал прекрасной дикцией и прекрасными манерами, можете не сомневаться. Но тут он полностью перевоплотился — его персонаж вещал таким голосом, что в нем едва ли опознавался звук, произведенный человеческой глоткой, — это была жуткая смесь хрипения, шипения и гудения.
— Автор — сумасшедший араб по имени Абдул. Абдул Альхазред.
Мультисенсорные рецепторы новейшей камеры тут же засекли мерзкий смрад, распространяемый телом мутанта.
— О, я знаю, о какой книге речь, — осторожно проговорила Салли. — Но, видите ли, эту книгу нельзя выносить из библиотеки. А читать ее можно лишь в специально оборудованной комнате с бронированными стенами и вооруженной охраной при дверях, запертых на крепкие замки. К тому же книга выдается на ограниченный период тикитакуса.
— Отлично, — прошипел Уилбур. — Мне хватит и ограниченного периода тикитакуса! Пожалуйста, покажите мне бронированную комнату с вооруженной охраной. И принесите мне туда эту древнюю редкую книгу!
Тут камера наехала и показала крупный план волосатых, уродливых, шебуршащихся и отвратительно подвижных рук Уилбура.
Жозефина Джоунз крикнула:
— Стоп! Снято!
Софиты погасли, камера откатилась и застыла в неподвижности.
— Отличный кадр, — и Жозефина ободряюще покивала режиссеру в кресле за камерой. — Давайте-ка отсмотрим материал.
Но они не успели ничего отсмотреть, потому что к Жозефине тут же подбежал Марти МакТавиш и запрыгал, как мячик.
— Вы все делаете неправильно! — обиженно заорал он. — Вы зачем поменяли диалоги? Вы опять уродуете мой сценарий! Не позволю! Не позволю — это вам не «Пляжная вечеринка на Бетельгейзе»!
— Я здесь режиссер, — жестко заявила Жозефина Джоунз. — Немедленно прекратите издавать эти вопли, либо вас выведут со съемочной площадки, господин МакТавиш.
— Не имеете права! Я буду жаловаться Голде! Я буду жаловаться Таркину! А еще — я всем расскажу, кто снял «Г-яды»
— Молчать! — в ярости зашипела Жозефина. — Еще раз услышу такое — найму киллера, и он отстрелит тебе задницу! Ты меня знаешь, МакТавиш. Я не бросаюсь пустыми обещаниями.
Марти попятился и покрылся каплями очень холодного пота:
— Ну же, Жози, не сердись…
Жозефина лишь прищурилась и медленно кивнула. Затем поднялась с кресла и громко объявила:
— Так, перерыв на чай. Потом снимаем 237–6. Попрошу всех оставаться на съемочной площадке.
После перерыва начали снимать 237–6 — эпизод, в котором Уилбур пытается тайком, под плащом, вынести из библиотеки книгу. Понятное дело, такое существо, как Уилбур Уотли, мог себе позволить запихать книгу под одежду и держать обе руки на виду — потому что фолиант придерживали всякие скрытые под просторной накидкой щупальца и прочие гадостные отростки.
Жозефина Джоунз снова уселась в свое режиссерское кресло, расставила всех по местам и выкрикнула древнюю, освященную временем и традицией команду:
— Свет! Камера! Мотор!
Мартин ван Бюрен МакТавиш стоял за ней и приплясывал от беспокойства. В потных руках он сжимал драгоценную тетрадку со сценарием.
Карлос Карх выплелся из тени — точнее, из темного коридора, соединяющего основной читальный зал с закрытым хранилищем редких книг.
Карлос уже поравнялся со стойкой библиотекаря, как тут от выключенной камеры раздался голос статиста:
— Охрана! Задержите этого человека! Он пытается украсть книгу!
Газа де Луре нажала кнопку, и железная решетка (ее придумал и ввел в сценарий Марти — отличная идея, он очень ею потом гордился) с грохотом опустилась перед Карлосом. Книга была спасена.
Лимончик и Лайм находились в противоположных точках на небосводе: Лимончик восходил, а Лайм — садился. А Вишенка стоял в зените. Катер «Клэр Вингер Харрис» по спирали зашел на посадку. Люк в поверхности станции раскрылся, и шаттл легко скользнул туда.
Буквально через несколько минут после посадки Таркина Армбрустера и Голду Абрамовиц уже встречал представитель маркетингового отдела «Макротеха», а еще через несколько минут все вышеперечисленные плюс команда менеджеров по продажам и инженеров уже заседали в элегантном офисе и вели переговоры.
А в техническом ангаре на космодроме «Харрис» осматривали, заправляли и всячески готовили к обратному рейсу.
Обслуживающий персонал, работавший в ангаре, заметил, что «Харрис» весь покрыт какой-то странной массой, зеленоватой, тонкой и напоминающей губку. Но поскольку хозяева шаттла не заказывали очистку внешних поверхностей, только заправку топливных баков, — а раз не заказывали, то губку и не отскребали.
Поэтому Тч-младший оказался предоставленным самому себе. Однако скучать ему тоже не приходилось: во-первых, оставалась еще куча непередуманных мыслей от Голды и Таркина, а во-вторых, Младший, конечно, уже был не мальчик и к тому же весьма понятливое и сообразительное растение, но сознание он обрел совершенно недавно, и потому все эти постоянно притекавшие мысли и чувства были ему еще в новинку и с ними приходилось много работать, вырабатывая новые привычки.
Вот почему, поскольку никто его не трогал — по правде говоря, даже не обращал на него внимания, — Младший тихонько себе лежал на обшивке и предавался мыслительной деятельности.
А меж тем Голда и Таркин в переговорной комнате «Макротеха» четко и ясно обрисовали свою проблему маркетологам и инженерам компании. Потом гостей пригласили пообедать в специальном ресторане для высшего менеджмента, однако Голда настояла на том, чтобы отправиться в кафетерий и там слиться с толпой сотрудников компании — надо сказать, что госпожа Абрамовиц всегда отличалась довольно левыми взглядами и симпатизировала рабочему классу.
И вот тут будьте внимательны — ибо в кафетерии произошло нечто очень важное. И совершенно неожиданное. Настолько важное и неожиданное, что поневоле начинаешь задаваться вопросом, а действительно ли случай слеп, и как он выбирает пути свои. Хм.
Итак, случилось вот что.
Голда и Таркин умостились за маленьким столиком в компании «макротеховских» боссов и счастливо поедали салат.
А за соседним столиком сидели Александр Ульянов и Эми 2–3–4 аль-Кхнему и тоже поедали салат.
А Голда с Таркином беседовали о кинематографе.
А Эми и Алекс — о высокотехнологических кухонных комбайнах, ибо им уже шарахнули по мозгам «Папой Римским Иннокентием Шестым» на выходе из лаборатории.
И тут обе дамы, и Эми, и Голда, вдруг почувствовали зов природы и немедленно ему повиновались, отправившись в соответствующее заведение. А, оказавшись там, завели светскую беседу.
Эми рассказала Голде, что они с доктором Ульяновым работают над новой линейкой кухонных комбайнов.
Голда выразила сдержанный интерес — кого, в самом деле, интересует такая ерунда.
А потом Голда рассказала Эми, что она работает на мистера Армбрустера из «Колоссал-Всегалактик», и что она финансовый директор студии, и что на данный момент они запустили в производство высокобюджетный ужастик.
И тогда Эми сказала, что в свободное от работы над кухонными комбайнами время она часто ходит в кино и, в частности, обожает старые фильмы.
А Голда сказала, что старые фильмы — это ее страсть и давнее увлечение, и что лучше нее старинную фильмографию не знал никто — во всяком случае, на Фомальгауте.
