Александр Экштейн - Люди полной луны
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Красный «Феррари-360 Спайд» вывернул из-за угла 13-й на Чартон-стрит и на большой скорости направился к 72-му шоссе, ведущему к Аризоне. За рулем сидел одетый в дорогой светлый костюм мужчина лет тридцати. Мужчина был редкого класса, красавец, плейбой и одновременно ведущий ученый Хьюстонского научного центра, создатель хронометрической сплавной структуры на основе открытых российским ученым Тассовым брусчатых хрусталиков, соединенных с маломагнитными сверхпрочными металлами. США втайне от мира приступили к созданию первого в мире хронолета. Америка хотела заполучить власть над временем. Мужчину звали Вильям, а фамилия у него была Кузнецов, он был русским гражданином США. Время от времени он бросал влюбленные взгляды на сидящую рядом с ним прекрасную девушку. Несмотря на легкий налет субтильности, девушка не выглядела хрупкой. Когда «феррари» разогнался до скорости 250 миль в час, девушка окликнула мужчину:
— Вильям.
— Да, любимая, — немедленно отозвался мужчина, не отрывая взгляда от дороги.
— Прощай. — Одинокая слезинка скатилась по щеке девушки.
— Что?!
Но более Вильям Кузнецов ничего не смог сказать. Девушка правой рукой схватила его за подбородок и рывком вздернула голову мужчины вверх, убив мгновенно. Левой рукой, действующей одновременно с убивающей правой, она открыла дверцу со стороны водителя и толчком ноги выбила труп на шоссе. Перехватив руль, девушка переместилась на водительское место, одновременно захлопывая дверцу.
По 72-му шоссе в сторону Аризоны мчался красный «феррари», за рулем которого сидела красивая одинокая девушка. Это была вышедшая из-под контроля УЖАСа Малышка, солнечный убийца, обученный по системе «Черная вдова». В данный момент она улыбалась и чувствовала себя юным Богом…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Между Кремлем, вашингтонским Белым домом, Великой Китайской стеной, Эйфелевой башней, лондонским Тауэром, пляжами Рио-де-Жанейро, Большой Садовой улицей города Ростова-на-Дону и таганрогским Театром имени А.П. Чехова существуют миллионы роддомов, в которых женщины приготовились к рождениям новых проявлений смерти. Нет на земле идиота, считающего, что беременная женщина — носительница жизни. Она просто сотворяет еще одно начало смерти, и в этом ее величие. Мысль не новая. Смерть совершеннее жизни, как и все, что не соприкасается с блефом. Я знаю, что с моими братьями, солнечными убийцами и юными богами, встретилась праматерь всех времен, миров и вселенных — Смерть. Я чувствую, что нас осталось двое. Стефан Искра не в счет, он так и остался в ранге уставшего полубога, и я снисходителен к нему. Но я знаю, где-то там, далеко в Америке, меня ждет моя безумная великая судьба по имени Малышка. Она настоящая, как и я. Мы идем навстречу друг другу, и скоро она забеременеет не примитивной, а божественной смертью. Мы назовем своего ребенка прекрасным именем Сергей, в честь того парня, нож которого я ношу с собой в белом и голубом. Наше дитя так и будут называть — Сергей, но обязательно добавляя к этому имени титул Убийственный. Я улыбаюсь.
Спецслужбы правят миром. Тот, кто так не считает, глуп, как междометие, вырвавшееся изо рта женщины со средним уровнем развития. По образу и подобию секретно-силовых ведомств построены все религии мира. Каждый человек на планете — осведомитель, агент, у каждого своя легенда. Искренни лишь сумасшедшие и дети, они могут позволить себе быть самими собой, да и то дети не в счет, они уже с трех лет умеют притворяться, уже создают себе агентурную легенду. Даже один на один с зеркалом человек примеряет маски, более или менее скрывающие его истинное лицо, но и перед зеркалом ведет себя не совсем искренне. Зеркало ведь тоже чей-то соглядатай.
Установочные постулаты всегда лживы. Впрочем, ложь лежит в основе всех постулатов. Ложь самое правдивое действие в жизни.
Вор в законе Геннадий Кныш по кличке Италия, несмотря на обрушившиеся на него в последнее время неприятности, твердо знал и соблюдал основной закон своего образа жизни: «Никогда и ни под каким предлогом, даже если сидишь по самое горло в дерьме, не признавайся в этом. Спорь до хрипоты, до пены у рта, утверждай во всеуслышание, что это не дерьмо, а самая дорогая и самая престижная лечебная ванна, которой пользуются лишь самые уважаемые люди».
Подполковник Абрамкин не знал о существовании такого закона, но вполне мастерски умел использовать его недостатки.
— Видишь ли, Кныш,— — попытался объяснить он Италии, — я хотя и подполковник, мент, бывший, конечно, — он подергал рукой, пристегнутой к больничной кровати, — но ты по сравнению со мной шушера в мире авторитетных людей.
Италия, для которого понятие «авторитетные люди» имело лишь один непреложный смысл — вор, на мгновение даже потерял дар речи от такой наглости, а затем тихо произнес:
— Я коронован, ментяра.
Именно этого ему и не стоило говорить. Нельзя вору в законе в неясной для него ситуации — сотрясение мозга, вольная больница, рядом мент, наглый как танк, прикованный наручником и охраняемый такими же ментами, — терять над собой контроль. Одним словом, Италия совершил позиционную ошибку.
— А я вот перед тем, как меня арестовали, — подполковник Абрамкин смело стал раскручивать оперативную интригу, — разговаривал с… — И он назвал имя одного из самых авторитетнейших воров России с грузинской фамилией. — Так мы с ним все удивлялись, что это ты по городу всю ночь в плавках белых ходил. Такое даже для гомика неприлично, не то что для урки.
Подполковник Абрамкин все-таки был настоящим профессионалом. Все его слова попадали только в глаз, брови исключались.
— Слушай, ментяра…— начал было разгневанный Италия, но подполковник Абрамкин перебил его филигранно обдуманной фразой:
— Волкодавом меня люди нарекли, Волкодавом, понял, Италия, или нет?
— Вот шельмец, — повернулся полковник Самсонов к Саше Старикову. — Оказывается, и у сочинских подполковников оперативная хватка есть.
Самсонов и Саша Стариков сидели в кабинете главврача больницы над палатой Абрамкина и Кныша и, прислонив самодельные подслушивающие устройства к деревянной тумбе посреди кабинета, прослушивали разговор изощренного подполковника с растерянным, но тоже изощренным вором в законе. Подслушивающее устройство шесть лет назад придумал бывший главврач больницы, а нынешний не захотел его демонтировать. В пол кабинета была глубоко вмонтирована деревянная тумба, выполняющая роль усилителя. Желающий подсаживается к тумбе, приставляет к ней стетоскоп и внимательно выслушивает разговоры находящихся внизу.
— А ты, считай, уже прошляк, Италия, — продолжал свой натиск Абрамкин. — Слух прошел, что ты гомик и на ментов работаешь.
— Да ты что?! — уже по-настоящему перепугался Италия. — Охренел, что ли?
— Да, — успокоил его подполковник, — капец тебе, зяблик, отсвистал и отпрыгал ты по садам вишневым…
— Надо будет его еще раз кирпичом по голове стукнуть, может гениальным сыщиком стать с такими темпами, — сделал неожиданный вывод полковник Самсонов. — Феню блатную прямо на ходу сочиняет, молодец.
— Что? — Саша вытащил из ушей стетоскоп и бросил его на поверхность тумбы. — Что вы сказали?
— Ёёё! — подскочил полковник, освобождая уши от трубок. — Да я тебя на баланду… — Он осекся, немного помолчал и уже более спокойным тоном сказал, указывая на брошенный стетоскоп: — Думать надо, москвич.
— Это сходка решит, прошляк я или нет, — неуверенно продолжал Италия, — и кое-кому за базар ответить придется.
Италия отлично понимал, что его короне, впрочем, как и голове, грозит прямая опасность. Провокатор Абрамкин или нет, но говорит он вещи точные, и если это ментовская игра, то игра хорошо организованная. Насчет того, ходил он в плавках по городу или нет, чепуха, конечно, не ходил! Где доказательства? Италия лихорадочно соображал, кто из воров поддержит его. Конечно же, те, кто его рекомендовал на коронацию: Арсен, тульский Дутый, ростовский Красный, одесский Веригуд. Эти, конечно, поддержат, но могут и скинуть. Не за плавки, за другое. Абрамкин, как бы читая его мысли, усмехнулся:
— Сходка, говоришь? Не строй из себя мхом поросшего колымчанина. Сейчас другие времена, другие деньги… — Подполковник выдержал паузу и ленивым голосом продолжил: — Кстати, Геша, а ты ведь деньги с антиквариата самого ценного себе брал. На общак не давал, в дело общее не вкладывал, братве, страдающей в зоне, не помогал по-крупному, все в нутро свое фраерское загонял. — Абрамкин слегка приподнялся и, повернув в сторону Италии изможденное щетинистое лицо, зловеще усмехнулся. — И еще хочу тебе сказать, что хорошие люди из-за того, что в тебе ошиблись, смерть мученическую приняли. Три дня назад, когда ты здесь спал как кашалот в запое, Арсена армавирского застрелили. Дутого и Красного еще раньше на московской сходке приговорили, а Веригуд слинял куда-то в Грецию. Ты один теперь, Италия, и ты уже мертвый…
