Сергей Костин - Легион Безголовый
Безголовый лихо соскакивает с лошадки, со всей силы пинает меня по ступням и со словами: — “Извини, брат, моя промашка”, — лезет обниматься. Ручищи у Безголового здоровенные, скрываюсь в них, как птенец желторотый в товарном вагоне. Мои настойчивые жалобы о том, что не люблю обниматься, успехов не приносят. Только после того, как я изображаю задыхающуюся на берегу касатку, странный товарищ без головы отстраняет меня на расстояние вытянутых рук и осматривает.
— Имя?
— Лесик. Алексей Пономарев. Старший лейтенант. Я же вам удостоверение показывал.
Тело Безголового слегка трясется. Если иметь хоть капельку воображения, становится понятным, что он радостно, а где-то даже возбужденно, трясет отсутствующей головой. Я смотрю прямо в то место, где должны быть глаза, помня, что только так можно завоевать расположение человека. Мне не привыкать смотреть в отсутствующие глаза.
— Помог ты мне сильно, брат! — говорит безголовый незнакомец, продолжая удерживать мое тело в руках. — За это проси что хочешь.
Вот даже как?! Жаль, Монокля рядом нет. Что он сказал бы с высоты своего научного образования о человеке без головы, который исполнит все, что пожелает старший;лейтенант?
— Не для себя старался.
Скромность — удел только молодых лейтенантов. Должны пройти долгие годы, чтобы я мог просить что-то за выполненную работу.
— Тьфу, дурак! — расстраивается за спиной Баобабова.
— Эх, брат! — восклицает Безголовый. — Нет, так нет. А кто друзья твои? Не представишь? Хотя… Вот эту красотку знаю.
Баобабова пытается боксировать, но крепкие руки Безголового тискают ее еще более нещадно, чем меня.
— Маша, — говорю я, — это товарищ. Товарищ — это наша Маша. Прапорщик, между прочим.
— Хороша Маша, да не наша! — зычно смеется Безголовый, смущая и без того разрумянившуюся Машку.
— А это, — киваю на Садовника с загипсованной ногой, — это представитель правительства. Неофициального, правда, но очень ответственного. Вы очень с ним похожи. Случаем, не родственники?
Безголовый и Садовник разглядывают друг друга долго. Поворачиваются и так и сяк. Разворачивают друг друга к свету, толкаются, щиплются. Побеждает по причине большого роста Безголовый. Отстраняется от Садовника, разводит руками.
— Не похож, — констатирует наш загипсованный член правительства и тяжело вздыхает. Я его понимаю: одному, без родственников, в нашей проклятой жизни тяжело.
Безголовый еще раз вздыхает, но облегченно и переходит дальше.
— Это бабушка. Только вы к ней не приставайте. Она и так…, — Безголовый прекращает щелкать пальцами перед носом впавшей в кому старушки. А ведь женщина такого в своем музее насмотрелась, что могла бы и более спокойно к товарищам без голов относиться. — Не волнуйтесь, отойдет. Как обратно ее в музей поместим, так и отойдет. Лучше познакомьтесь с самым замечательным начальником восьмого отделения, капитаном Угробовым. Если бы не он…
— Знаю, знаю, — гудит Безголовый, — он меня собственноручно расстрелять грозился.
— Больше не повторится, — оправдывается Угробов, не в силах выплюнуть догоревший до губ бычок.
— А это…
— Постой, лейтенант!
Безголовый машет рукой — мол, сам разберусь — и делает шаг к генералу. В собранной на скорую руку каракулевой папахе генерал смотрится на удивление браво и даже героически. Дергает рукой, пытаясь отдать честь незнакомцу.
— Генерал…
— Сухов? Ты?
На генерала жалко смотреть. Морщится, мнется, переступает с ноги на ногу, но руку от каракулевой папахи не отпускает.
— Извините, — говорит. — Не признаю что-то.
— Генерал! Сухов! Тадыть твою так! — Возбужденность Безголового достигает опасного уровня. — Неужто не узнал? Внимательней смотри! А так? А вот так? А гражданскую помнишь? Да ты что, генерал?
Генерал улыбается робко, но нахмуренные седые брови говорят о том, что память старика подводит.
Безголовый разводит руки и поет гнусавым голосом:
— Девять граммов в сердце, постой, не зови… Вспомнил, а? А не везет генералам в смерти, повезет в любви. Это же я!
И в этот момент на нашего генерала нисходит озарение. Глазки выпучивает, челюсть распахивает, чуть сознание не теряет:
—Ты?.. Ты…
— Узнал? Узнал, тадыть твою так! Ребята… — Безголовый к нам вроде обращается, — это ж… генерал! Сухов! Тадыть его так. Слышишь, а Петруха-то где? Рыженький такой, вертлявый. За бабами бегал все время.
— Петруха? — Генерал суровеет лицом, и с его правого глаза скатывается слеза. — Нету больше Петрухи. Убили его. Охотники и убили. Нашинковали так, что ни один патологоанатом не соберет.
Безголовый шмыгает тем, чем шмыгают обычные люди. Более точнее сказать не могу, потому как шмыганье, в отсутствие предмета, производящего шмыганье, не есть описанное действие.
— Вот как… Ничего, генерал. Ничего, товарищи.
— Вам, может, и ничего, а на кого нам столько трупов списывать? — Угробов, как начальник восьмого отделения милиции, на чьей территории произошло массовое нарушение закона, слегка раздражен. — Это же сколько полных птеродактилей? Начальство по головке не погладит. Двести или около того трупов, не считая тех, что в городе.
В подтверждение собственных слов Угробов показывает городскую свалку, на которой потихонечку рассасываются тушки Охотников и все еще неприкаянно бродят фигуры обезглавленных граждан.
— Уел, — сокрушается Безголовый. — Правда твоя, капитан с гордой и красивой фамилией. Хорошо…
Странный товарищ, оказавший закону неоценимую помощь, распрямляется, возносит руки к небу и пару минут мается от молчаливого безделья.
— Хорошие вы ребята, — прорывает его после минуты молчания. — Поэтому так сделаем. Все по-честному, по-справедливому. И чтоб не обидно каждому. Мне чужого добра, посторонними руками сотворенного, не надо. Возвращаю что не мое. И чтобы потом не говорили — пришел вот, наследил и уехал, не попрощавшись.
Черный плащ Безголового, хоть и не чувствовалось ветра уже, слетает с плеч его, растет на глазах и превращается движениями неуловимыми в кибитку, с полезной площадью метров тридцать. В ту кибитку, по знаку Безголового, трупы со свалки все колонной по одному проходят. Как все они там умещаются, одному господу известно.
— Шагалай, багалай, магалай… а, впрочем, вы в эту фигню все равно не верите. — Безголовый перестает пассировать ладошками, соображая, что не совсем мы из ума выжили. — Але оп!
Высоко в небесах раздается бой курантов, а с места медицинской палатки доносится сладкая песня скрипки.
— Все, что мог, не обессудьте.
В кибитке черной разверзается черная дыра. И из той дыры на свет, на воздух свежий, выходят целехонькие трупы, которые только что по свалке шастали. С головами нормальными, без ран смертельных, даже без царапин кровоточащих. А за ними другие, городские, следуют. И не десять, а сотня. И за той сотней еще сотня, а далее тысяча. Потоком нескончаемым человеческая масса из кибитки валит. К городу направление берет и мимо нашего холмика проходит.
Когда первые в дымке растаяли, мы все поняли.
— Хренотень, — Садовник глаза протирает, на людей, ножками своими топающих, смотрит. — Это как… живые все?
— Живее не бывает. — Безголовый, довольный, что угодил, потирает руки. Лошадка за его спиной весело игогочет, копытами снег роет. Скотина безмозглая, а тоже радуется.
Различаю в колонне здорового Пейпиво. Рядом с ним маршируют ребята из убойного. Прокурорские шаг печатают. За ними Монокль со своими клиентами. Среди многоголовой толпы и Петруха шествует. И секретарша Лидочка. И многие другие. И многие…
— И заметьте, все вполне дееспособные. Даже справочки имеются. Возьмите, лейтенант. Обрадуете мужиков.
Не глядя, принимаю от Безголового толстую папку со справками. Невольно делаю шаг, чтобы догнать недавних товарищей по бою. Но гость неизвестный останавливает:
— Не стоит, лейтенант, сейчас их тревожить. Сами по домам разбредутся. Никто и не вспомнит ничего, будто и не было дня сегодняшнего. Не каждый такое переживет, но уж лучше так, чем никак. Все забудется, перемелется. А там, глядишь, и вы все забудете
— Да, да… глядишь, и забудется…
— А ты на меня так не смотри, — хмыкает шея Безголового. — Придет и твое время мне в глаза посмотреть, тогда и налюбуешься. Каждый из вас чести такой удостоится. Генерал в гражданскую войну только мельком на меня взглянул, до сих пор волосы дыбом кучерявятся. А с тобой не скоро свидимся. Поживи еще, старший лейтенант.
И смеется Безголовый совершенно беззлобно, даже по-доброму. Хоть убей, не страшно.
Из кибитки черной последняя собачка облезлая выбегает, облаивает всех и, поджав хвост, за мусорные кучи уносится. Словно сигнал дает — Безголовый на коня черного вскакивает, черный плащ сам на плечи его ложится.
— Спасибо, служивые, что помогли исправить работу. Спасибо, что помогли наказать виновного. И на будущее — думайте тем, чем больше всего дорожите, прежде чем в другие миры соваться. А то случится так, как случилось.
