Светлана Шипунова - Дыра
(Тут совсем было заскучавший Гога-Гоша навострил уши и даже придвинулся поближе к окошку.)
— Спросите что-нибудь полегче.
— Ну все-таки?
— Вообще-то политической номинацией занимался не я — Олейнер.
— Я думаю, — с готовностью отозвался редактор несуществующей газеты, — что политиков не следует оценивать по принципу «лучший — худший», а только по степени того влияния, которое они реально оказали на процесс общественного развития. И в этом случае придется нам с вами признать, что в первой половине века такой фигурой был Владимир Ильич, а во второй, извините, — Михаил Сергеевич, как бы мы с вами к каждому из них ни относились.
Тут сам собой возник спор об отношении к названным политикам, в результате которого все со всеми переругались, но ни к чему определенному так и не пришли.
Странная мысль посетила тем временем Гогу-Гошу. Он вдруг подумал, что как бы это было хорошо — оказаться в десятке самых выдающихся людей века. Ну пусть не в десятке, а в сотне. А что? В сотне — это вполне реально. Сколько это может стоить? Да сколько бы ни стоило! Сто самых выдающихся людей XX века! «Звучит!» — повторил он про себя только что слышанное слово. Ему захотелось вдруг выйти из своего укрытия и явиться членам комитета. Но что он им скажет? «Вот вы тут спорите, кого считать самыми-самыми, а между прочим, один из них перед вами, прошу любить…» Он вообразил, как вытянулись бы у них физиономии. Кто, что, откуда? А он даже представиться как следует не сможет, потому что до сих пор еще не вспомнил свою фамилию. (Подонки, негодяи, ничтожества…) Ладно, посидим, потерпим, когда-ни-будь же закончат они толочь эту воду. Он прикрыл глаза и снова увидел остров в океане, светящийся отель, одетых в вечерние платья дам, бегущих прямо по снегу в изящных туфельках и накинутых на голые плечи длинных шубах к нему навстречу и спрашивающих его: «Это вы придумали так замечательно все устроить?»
Ураган иссяк так же быстро, как начался. За окнами враз стихло и просветлело. Вскоре стали расходиться и члены «Комитета-2000». Подождав, пока в читальном зале не останется никого, Гога-Гоша спустился вниз, но входная дверь уже была заперта. Он походил по вестибюлю и обнаружил под лестницей еще несколько ступенек вниз, в полуподвал, спустился и нашел там маленькую дверцу, выходящую во двор. Поднажав на нее плечом, Гога-Гоша почти вылетел на улицу — дверца держалась на одном крючке.
На тротуаре, и особенно на проезжей части, было чуть не по щиколотку воды, в которой плавали ветки деревьев, обломки с крыш и прочий мусор. Гога-Гоша брел по воде и думал, что как-то все это странно: в такой дыре, где даже аэропорта нет и поезда не ходят, где, судя по всему, что ни день, то или пожар, или наводнение, находятся люди, которые среди всего этого хаоса спокойно сидят и как ни в чем не бывало рассуждают. И про что? Про итоги века, видите ли! Про то, кто лучший поэт, кто первый герой…
— Мне бы их заботы! — сказал вслух Гога-Гоша, переступая через очередную ветку и оглядываясь по сторонам.
Он уже добрел до площади, которая была похожа теперь на маленькое озеро. По озеру, лежа на боку, плыла будка «Ремонт часов». Гога-Гоша обошел ее и остановился перед высокой и совершенно глухой кирпичной стеной. И как только он остановился, за стеной зашлись страшным лаем собаки.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой кое-кто строит планы свержения городского мэра
За кирпичной стеной, в здании с серыми шторами, скрывавшими от прохожих происходящее за окнами, текла тем временем своя жизнь. Здание это принадлежало городской мэрии.
Сам мэр, Христофор Иванович, был человек немолодой, давно от своей должности уставший, вечно всем и всеми недовольный. Однако он так свыкся со своим положением, что стал думать, будто был мэром всегда, мэром родился и мэром должен умереть (хотя умирать он пока не собирался). В своем рабочем кабинете на втором этаже Христофор Иванович появлялся раза два в неделю, по понедельникам и пятницам, часу в одиннадцатом утра, вызывал к себе одного-двух чиновников, справлялся у них о том, что происходит в городе, и, узнав, что ничего особенного не происходит, отпускал со словами: «Ну, смотрите же, чтобы все было хорошо». После чего выпивал стакан чаю и уезжал домой. Со временем ездить туда-сюда стало казаться ему утомительным (был он человек грузный и болел ногами), и он решил перебраться в мэрию на постоянное жительство, для чего с нижнего этажа были выселены все чиновники, а те, что сидели наверху, уплотнены, и в нижнем этаже стала как бы личная резиденция мэра. Там был у него любимый диван, на котором он лежал в теплом халате и мягких тапочках и куда супруга его Антонина Васильевна подавала ему чай с капустными пирожками собственной выпечки. Случалось, что Христофор Иванович и вовсе не вставал со своего дивана, не по нездоровью, а так, от общей усталости. В такие дни Антонина Васильевна сама поднималась в рабочий кабинет, где от лица Христофора Ивановича давала чиновникам всякие поручения, присовокупив к ним заодно и какое-нибудь свое — вроде того, например, чтобы доставили ей капусты.
У мэра было два первых зама — Козлов и Нетер-пыщев. Будучи гораздо моложе и шустрее Христофора Ивановича, они только и ждали, когда появится возможность побороться за место мэра, а пока усердно ябедничали ему друг на друга. Бывало, наябедничает Козлов на Нетерпыщева, мол, тот спит и видит на ваше место сесть, Христофор Иванович рассердится и отправит Нетерпыщева в отставку. Сам отправит, а сам забудет, что отправил, и дней через несколько вдруг спросит: «А где Не-терпыщев? Что-то я давно его не вижу». Ему говорят: «Так вы ж сами его того…» «Ничего не знаю, — говорит Христофор Иванович, — чтобы немедленно был здесь». В другой раз уже Нетерпыщев улучит момент и наябедничает на Козлова, мол, он против вас чиновников подговаривает, не иначе, метит на ваше место. Христофор Иванович тут же издает распоряжение: Козлова — в отставку. В разное время то Козлов был первым замом, а Нетерпыщев вторым, то, наоборот, — Нетерпыщев первым, а Козлов вторым. В тот момент, когда происходят описываемые события, оба они числились первыми замами, но Козлов считался чуть первее.
Эти замы организовали каждый свою партию и занимались в основном тем, что вербовали в нее остальных чиновников. Поначалу партии не имели никакого политического лица и настолько не отличались друг от друга, что сами чиновники их путали. Но постепенно выяснилась одна особенность. Что бы ни происходило в городе, партия Козлова (на вид человека хмурого, почти никогда не улыбающегося) неизменно заявляла, что это хорошо, так и должно быть, а скоро будет еще лучше. В то время как партия Нетерпыщева, напротив, по любому поводу делала самые мрачные заявления и прогнозы. При этом у самого Нетерпыщева не сходила с лица какая-то непонятная ухмылка. Отсюда и пошло: тех стали называть партией оптимистов, а этих — партией пессимистов, и все чиновники разделились примерно поровну, одни состояли в РПО, а другие в РПП (буква «Р» добавлена была для солидности и означала то ли «Российская», то ли «Региональная», а может, и «Районная»). Впрочем, это не мешало им числиться на службе в одной мэрии, а также время от времени перебегать из одной партии в другую.
Самые большие и принципиальные разногласия между РПО и РПП были на данный момент по вопросу о 2000 годе. В партии оптимистов желали скорейшего наступления заветной даты, за которой, как они думали, все немедленно изменится к лучшему. В партии пессимистов, напротив, не спешили до нее дожить, а если бы могли оттянуть как-нибудь ее наступление, то сделали бы это с большим удовольствием. В отличие от своих политических противников они были уверены, что не только ничего не изменится к лучшему, но будет еще хуже, и даже не исключали наступления в 2000 году какого-нибудь вселенского катаклизма.
Всему этому можно было бы и не придавать особого значения, если бы не одно обстоятельство: в 2000 году предстояли выборы мэра города. Христофор Иванович правил Тихо-Пропащенском вот уже третий срок: два первых — на вполне законных основаниях, а третий — потому, что в городской казне не было денег на очередные выборы и их вообще не проводили. По этой же причине была однажды распущена и больше уже никогда не избиралась городская дума.
С тех пор деньги так ниоткуда и не появились, но оставлять Христофора Ивановича еще на один, четвертый, срок было как-то уж совсем неприлично. И теперь в РПО и РПП думали и решали, как выйти из этого положения, как сделать так, чтобы и Христофора Ивановича турнуть по-хорошему, и нового мэра избрать, и денег на все это дело не потратить. Первый зам Козлов от лица своей партии предлагал Христофору Ивановичу самому подать в отставку и назначить преемника (тогда и выборы никакие не нужны). При этом он настойчиво внушал ему, что преемником должен стать человек, с оптимизмом смотрящий в завтрашний день и, несмотря ни на что, верящий в светлое будущее родного города.
