Светлана Славная - Мафиози из гарема
— Очень хорошо! — одобрил Иван.
Адъютант покраснел от удовольствия.
— К сожалению, мобильный временно недоступен, домашний не отвечает, а рабочий… — Парень неожиданно смутился и покраснел еще больше.
— Продолжайте, — подбодрил его мэтр, — вы провели отличную работу.
Адъютант благодарно кивнул.
— По рабочему мне ответил весьма неприятный тип, назвавшийся заведующим реставрационной мастерской. Услышав имя Антипова, он впал в непозволительное неистовство и начал кричать, что не желает ничего слышать об этом человеке, потерявшем идею и поправшем талант… или нет: поправшем идею и потерявшем талант… ох, кажется, он потерял что-то другое. — Полицейский беспомощно покосился на свой мемофон.
— Потерял он книгу, — утешил его Птенчиков. — А попрал, по всей видимости, чувства своего начальника. Не знаете, каким образом?
— Знаю, — с облегчением выдохнул адъютант. — Он забросил высокое искусство художника-реставратора и ушел в маляры, соблазнившись длинным рублем и предав идеалы этого… как его…
— Ничего-ничего, не напрягайтесь, идеалов у каждого из нас предостаточно. Значит, Антипов ушел с постоянного места работы.
— Так точно. И заведующий мастерской очень недоволен, что к нему постоянно пристают с расспросами, куда мог подеваться его бывший сотрудник. То названивает какая-то безумная девица, то наседает господин Кунштейн…
— Кунштейн? Это же тот антиквар, который пострадал в результате моего расследования на острове Буяне! Одна аферистка продала ему наворованное добро из сокровищниц царя Салтана и царевны Лебеди…
— Да, мэтр, я помню это дело! — с воодушевлением подхватил молодой полицейский. — Расследование было проведено великолепно. Я горжусь знакомством с вами!
Птенчиков поморщился:
— Думаю, Кунштейн придерживается иного мнения. Из-за меня ему пришлось расстаться с коллекцией уникальных сокровищ, а требовать компенсации финансовых потерь было уже не с кого — ушлая Сонька нырнула в машину времени и скрылась в веках. — Птенчиков задумчиво потер подбородок. — Интересно, зачем господин антиквар так настойчиво разыскивает Антипова? Наверно, его связывают с художником-реставратором какие-то профессиональные дела…
— Взять антиквара на заметку? — горя служебным рвением, предложил адъютант.
— Что вы! — всполошился Птенчиков. — Антипов — не преступник, чьи связи нам нужно изобличить. Я всего лишь хотел вернуть ему потерянную книгу. Позвоню ему завтра по домашнему видеофону, вот и вся проблема.
Молодой полицейский заметно поскучнел.
— А вам я очень признателен за помощь. Побольше бы таких полицейских! — улыбнулся Иван.
Адъютанта очередной раз бросило в краску, и они, весьма довольные собой и друг другом, отправились к аэроботу.
Вскоре Иван уже сидел у себя дома, прихлебывая чай с черничным вареньем. От былой меланхолии не осталось и следа: день, начинавшийся так тоскливо, оказался наполнен сюрпризами, и мэтр вновь ощущал прилив всепобеждающей энергии. Образ таинственного незнакомца неотступно стоял перед глазами. Интуиция подсказывала Ивану, что это пришелец из прошлого. Неожиданное словечко, вырвавшееся у него в конце разговора и выбивающееся из общей стилистики речи, Птенчиков объяснил себе просто: возможно, пострадавший услышал его незадолго до катастрофы от современного человека, прилетевшего в прошлое на машине времени. «Санкция», подумать только! Интересно, о чем это они говорили?
Волнующее чувство духовного родства с незнакомцем нахлынуло на него с новой силой. Да, он поможет этому замечательному человеку вновь обрести себя, вернуться в родной, любимый мир, и… ох! Ивана словно окатили ледяной водой. Оживающему страдальцу не позволят отправиться в прошлое! Уж кому-кому, а Птенчикову это было хорошо известно.
Дело в том, что все перемещения во времени контролировались Институтом исследования истории и были регламентированы сводом нерушимых правил. Так, никому, никогда, ни при каких обстоятельствах не разрешалось летать в будущее. Олег и Аркадий подробно объяснили Ивану причины этого запрета еще при первой встрече, и он в принципе был согласен с их доводами. Однако возникало одно очень неприятное «но»: чтобы не стать исключением из всеобщего правила, человек, оказавшийся в будущем по какой-либо случайности, не имел права вернуться назад. Этот пункт соблюдался со всей непреклонностью, что позволило в свое время остудить пыл излишне рьяных экспериментаторов. На заре освоения межвременного пространства бывали прецеденты, когда сотрудник ИИИ якобы совершал ошибку и «случайно» отправлялся куда не следует. Обратно возвращалась лишь записка: «Жив-здоров, прошу простить, передайте близким, что я их буду помнить вечно». Сурово? Конечно. Зато действенно. Однако Иван считал, что исключения из правил обязательно должны существовать. Учителю довелось на собственной шкуре прочувствовать всю тяжесть закона о перемещениях — его так и не вернули в родной XXI век, заставив приспосабливаться к непривычным условиям изменившейся за столетие реальности и просыпаться ночами от щемящего чувства ностальгии. Так стоит ли восстанавливать память человека, обреченного на муки изгнания из собственной жизни? Терзать его душу картинами, которые он больше никогда не увидит, и образами, к которым никогда не вернется? Может быть, у него была семья, дети… любовь, долг, незавершенное дело жизни, недостигнутые цели… Господи, он же считает, что обязан кого-то спасти! Неужели этому чуткому, возвышенному, благородному и чистому душой человеку придется всю жизнь страдать под гнетом чувства вины, став жертвой вынужденных обстоятельств? Не лучше ли окончательно заблокировать его память, стереть из нее последние остатки ассоциаций и предоставить ему возможность начать жизнь с чистого листа?
Ивану стало грустно. А сам он согласился бы забыть свое прошлое? Нет, ни в коем случае! Но его память — как рюкзак бывалого туриста: все, что в ней хранится, лишь поддерживает силы, помогает на жизненном пути. И нет там зловонного мусора, вроде угрызений нечистой совести, и нет неподъемного груза утраченной любви или невыполненного долга. По сути, он счастливчик!
Иван вспомнил глаза обгоревшего. Нет, такой человек вряд ли сможет отмахнуться от собственной памяти, что бы она ни скрывала. И он, Иван Птенчиков, поможет ему вскрыть этот закупоренный катастрофой сосуд, потому что уверен: там хранится не пыль, а золотой песок. Что же касается необходимости безотлагательно спасти какую-то незнакомку… ну надо — значит, надо. Иван лично отправится в прошлое и сделает все, что в его силах. Пусть только этот контуженый парень вспомнит, куда лететь!
Растроганный собственным благородством, Птенчиков подлил себе горячего чайку. На него снизошло благодушное умиротворение. Хорошо бы сейчас включить книгопечку и распечатать себе что-нибудь возвышенно-философское… Стоп, ничего не получится: Центральный компьютер ИИИ сгорел, в архиве царит хаос, и его дивная печка на данный момент является грудой никчемного металлолома. Да и зачем что-то распечатывать, если сегодня в Институте он обнаружил настоящую, бумажную книгу! Птенчиков взвился с места и помчался в коридор, где в кармане пальто лежала его находка.
Устроившись в плетеном кресле и включив бра, он трепетно зашуршал страницами. Книга представляла собой сборник миниатюр. Птенчиков с интересом разглядывал изумительно выполненные изображения эпических героев, пиров и праздников, батальные сцены и лирические отступления. Филигранная графика сочеталась с красочным узором, напоминающим о достижениях древних мастеров в области ковроткачества. Каллиграфические надписи на арабском языке манили окунуться в далекий мир средневекового Востока. Иван улыбнулся им, как добрым знакомым (арабский он освоил наряду с другими языками, когда готовился к путешествию в знаменитую библиотеку Иоанна Грозного), и начал читать.
Тематика миниатюр поражала разнообразием: здесь был представлен двор эмира Бухарского, хана Хивинского, шаха Иранского, султана Турецкого… Этакий энциклопедический срез жизни древневосточного общества. К большому неудовольствию Ивана, в тексте постоянно ощущались пробелы, будто целые куски повествования были варварски вырезаны и уничтожены. Наконец он сообразил, что книга, скорее всего, является копией, собственноручно сделанной Антиповым из каких-то профессиональных побуждений. Художника интересовали лишь сами изображения, потому страницы, лишенные иллюстраций, он попросту пропускал.
Чувство симпатии к владельцу миниатюр несколько померкло, однако Птенчиков тут же себя осадил: как бы там ни было, но этот сборник являлся единственной бумажной книгой, которую влюбленный в свое дело учитель литературы увидел за все время пребывания в XXII веке. Антипов не стал обращать творения древних мастеров в бездушно-электронное безобразие, он постарался их сохранить в первозданном виде. Одно это уже заслуживало уважения! Иван тепло улыбнулся: завтра он постарается разыскать художника, и вполне вероятно, что это знакомство доставит им обоим огромное удовольствие.
