Владимир Ивенин - Детектив из села Бубновый Туз
Всю одежду, связанную двумя брючными ремнями в один большой узел, он приволок и свалил у себя в сенях. Не теряя времени, вышел на улицу снова.
Солнце уже клонилось к закату. Округа наполнилась мычанием и блеяньем: пригнали стадо. Чтобы не попадаться на глаза сельским, встречающим стадо, он свернул на огороды.
Дорог он не признавал с детства, а потому через штакетник и различные ограждения частных приусадебных участков напрямую пошёл к ферме.
Проходя по овражку, по дну которого бежал узенький, негромкий ручеёк с навозной жижицей с фермы к водам целебного озера, он вдруг услышал за спиной тяжёлые торопливые шаги и негромкий мужской разговор. Детектив упал на живот прямо в жижу и замер.
Шаги, не доходя до него, замерли, и он услышал мужской голос:
— Все. Больше не могу. Тяжёлая, сволочь! Второй ответил ему:
— Неужто не тяжело. За три бутылки самогона, посчитай, двадцать коров посыпкой-то недокормили! — и уже выдохнув, добавил:— И правда, нужно передохнуть, — сбросил с плеча тяжёлый мешок в сантиметре от носа распластавшегося по земле детектива. Полетела во все стороны ячменная посыпка. Василий от неожиданности чихнул.
Скотники отскочили в испуге на безопасное расстояние и остановились, соображая, кто мог чихнуть. В это время из-за мешка с посыпкой показалась голова Василия Подельникова.
— Стукач! — процедил сквозь зубы один из мужиков. — Ну, погоди, падло! — и, подбежав, замахнулся пудовым кулаком.
Подельников опять упал в жижу. И мужики стали остервенело пинать его ногами, обутыми в кирзовые сапоги, как мяч в ворота незадачливого голкипера. «Игра» без смены вратаря продолжалась долго. Подельникову показалось, что целую вечность.
Он сначала увещевал обидчиков, потом грозил, потом стал вопить, прося пощады. Но мужики только матерились в ответ и лупили по «мячу». А закончив «игру» в пользу команды скотников и оставив побеждённого на прежнем месте, неспешно, каждый с мешком посыпки на плече, продолжили свой путь.
Избитый детектив неделю не выходил из избы и отлёживался на печке, иногда прислушиваясь к постаныванию Мани и пыхтению массажиста, который ежедневно с двенадцати до часу дня приходил делать пациентке массаж. Но к началу второй недели, понимая, что больничный ему никто не собирается оплатить, слез с печки и с ещё большей рьяностью взялся за сыскное дело.
Весь август то в одном, то в другом конце села визжали от побоев ревнивых мужей бабы и, как драные коты, с фингалами под глазами, ходили угрюмые мужики, изменившие своим жёнам. Блеяла, ревела, визжала и неистово хрюкала вся живность на фермах акционерного общества от нехватки посыпки и других кормов. В конце концов недовольными жизнью стали не только скотина, но и все мужики и бабы села Бубновый Туз.
Масло в огонь подливали и проповеди отца Михаила, в которых он призывал к святости, терпению и послушанию Богу и начальникам.
Первой публично в защиту прав человека выступила Ксеонора перед бабами в сельмаге:
— Посмотрели бы вы, бабы, — почти выкрикнула она, — как женщины на Западе живут. И власть, и любовь, и все другое прочее у них есть. И в парламентах за косы, как у нас в Думе, мужики их не таскают! А что при нынешней демократии в нашем селе творится?! При коммунистах проституток не было! А если какой хам и обзовёт таким словом, так его штрафовали за это! Сейчас же мой муж раз сто за день проституткой меня обзывает и развестись из-за этого хочет, хрен старый! Ваську Подельникова за мной следить нанял. И по его же навету человека с нерастраченной энергией, будто при тоталитарном режиме, за двадцать четыре часа из села выгнали! Да ещё надругались. Так где же свобода и демократия, бабоньки, если этот же нанятый моим мужем недоумок у лечащихся на озере мужиков и баб одежду ворует? От этих его краж только женские вопли по селу и слышно.
— Верно! Правду говоришь, Ксеонора! — сразу же поддержали её несколько женских голосов. Громче всех орали бабы, у которых ещё осталась желтизна после синяков под глазами.
Женщины вывалились толпой на улицу, возбуждённо крича и ругаясь, чем привлекли внимание засидевшихся на скамейках безработных домохозяек.
Когда толпа женщин достигла внушительных размеров, всё та же Ксеонора, вскочив на капот остановившегося у сельмага трактора «Беларусь», громко выкрикнула:
— Бабоньки! Отстоим демократию! На контору! На последний оплот красных, которые засели там во главе с моим мужем! — и громко запела:— Это есть наш последний и единственный бой!
Стихийно вспыхнувший митинг у сельмага взбудоражил все население Бубнового Туза. И когда женщины пёстрым потоком высыпали на площадь перед конторой, с другой стороны туда приближались доярки и скотники во главе с племенным быком Кузькой. По главной улице, на двух тракторах с прицепленными к ним навозными тележками подъезжали механизаторы, которые перекрывали матом урчащие моторы тракторов.
Но неожиданно, как по мановению волшебной палочки, стало вокруг совсем тихо. На крыльцо из конторы вышел Иван Парфенович, сжатый по бокам телохранителями и выглядывающим из-за них Василием Подельниковым. Иван Парфенович поднял руку, собираясь что-то сказать толпе, но его прервало утробное мычание племенного быка Кузьки. Все разом обернулись и испуганно расступились, давая дорогу разозлённому чем-то быку. Роя землю копытами, набычив голову, Кузька медленно шёл к крыльцу.
Его внимание привлекло красное полотнище флага с алой гвоздикой и зелёным арбузом в углу. Но всем казалось, что он идёт на Ивана Парфеновича, который вместе со свитой шустро скрылся за дверью конторы.
В считанные секунды бык свалил перила крыльца, и крыша его рухнула вместе с флагом. Это и послужило сигналом к буйству присмиревшей толпы. По центру, во главе с Ксеонорой, пошли на штурм конторы женщины. С левого фланга, с требованием немедленной выдачи зарплаты за пять месяцев, наступали доярки и скотники. А с правого крыла напирали механизаторы. Не успели сообразить, как власть в селе Бубновый Туз пала.
На улицу выволокли связанных вместе телохранителей и сыщика. Сам же Иван Парфенович уже лежал тут на животе в пыли, а на его широкой спине стояла улыбающаяся Ксеонора. Но когда она увидела, что один из трактористов взял в руки камень и приготовился бросить им в окно конторы, она грозно крикнула:
— Положи камень на место!
Все разом притихли, а она с волнением добавила:
— Мы свергнули наконец-то тоталитарный режим в своём селе и не должны жить по его правилам. Не должны разрушать и сжигать все старое, как большевики в семнадцатом или как новые русские в начале 90-х годов, когда они сжигали друг у друга комки, ломали «мерседесы». «Мы свой, мы новый мир построим!» — вдруг громко запела она, но тут же спохватилась, поняв, что пропетая ею строчка не из той песни, вскинула руками и выкрикнула: — Да здравствует демократия и свобода! Ура, господа доярки, трактористы и скотники!
Толпа многоголосно, с радостным возбуждением, выплеснула из широко раскрытых ртов ликующее «Ура!». Оно взлетело вверх, распугивая задремавших на вётлах и тополях грачей, а потом понеслось дальше в поле и в соседнюю область.
