Ант Скаландис - Мышуйские хроники (сборник)
– Э, мил человек, да ты, видать, совсем новенький в нашем городе! Пошли. Проводишь меня, заодно и посмотришь какие люди у Вольфика живут. А я по такому случаю в шапочке пройдусь, давно, черт возьми, слепым не был!
До улицы с загадочным названием Солдатский Шум было и впрямь недалеко. Но внутрь Шарыгин идти передумал. Не захотелось ему смотреть, «какие люди у Вольфика живут». Потому что Прокофий привел его ко входу в больничный корпус с недвусмысленной табличкой «Центральная Мышуйская психиатрическая лечебница им. Вольфа Мессинга». Навстречу им вышел небывалого роста медбрат в устрашающем темно-зеленом хирургическом костюме и, добродушно улыбнувшись, пробасил:
– Больной Кулипин, почему опаздываете к ужину? Не иначе, опять пиво пили? Нехорошо!
И когда Прокофий, торопливо попрощавшись, скрылся внутри, Шарыгин в растерянности полюбопытствовал:
– Простите, а как же это... психически больные – и по городу гуляют?
– Вы, должно быть, недавно в Мышуйск попали, – смело предположил медбрат. – Поживете здесь еще чуть-чуть и все поймете. Мы к людям гуманно относимся, не так, как в других больницах.
В этот момент двери лечебницы открылись, и на ступени парадного входа вышел батюшка, отец Евлампий – при всех регалиях.
– Здравствуйте, – сказал Шарыгин, завороженно глядя на сияющий в лучах солнца золотой крест на груди священника и уже готовый воспользоваться случаем для серьезного разговора.
Медбрат однако опередил Михаила, обратившись к батюшке с вопросом:
– Ну как, отец Евлампий, все в порядке? Вы уж не забывайте, пожалуйста, что это только первая часть нашего курса лечения. Вам бы хорошо в следующий раз деньков на пять к нам лечь.
– Конечно, конечно, – согласился батюшка, – на будущей седмице – обязательно.
Шарыгин проводил священника совершенно обалделым взглядом и еще не сообразил, что сказать, когда медбрат заботливо поинтересовался:
– А кстати, вы сами-то ничего не изобретаете? Или, может, вас странные вопросы одолевают? Сомнения какие-нибудь? Так вы заходите, не стесняйтесь. Мы всем помогаем.
Из переулка, сбегающего к реке, налетел внезапный порыв ветра, словно поторапливая Шарыгина.
– Спасибо, – сказал он и, развернувшись, быстро-быстро зашагал прочь.
РОДОСЛОВНАЯ
Была у студента третьего курса Кеши Пальчикова одна заветная мечта.
Нет, были, конечно, и другие мечты, например, стать великим хирургом и научиться пришивать давно оторванные конечности работникам родного железнодорожного депо; или встретить на жизненном пути любимую девушку и поехать вместе с нею отдыхать на озеро Чад. Но это были просто мечты, а заветная – только одна: докопаться однажды до своих корней, до предков своих дальних. До пращуров. Методом опроса ближайших родственников удалось Кеше уточнить лишь полные имена одного деда, да двух бабушек, но бабушки его как раз мало интересовали, ведь одна имела фамилию Алексеева, а другая – Николаева. Скучно это все. По-настоящему увлекала юного Иннокентия только линия его деда по отцу – тоже Иннокентия Дмитриевича. Однако кто такой был Дмитрий Пальчиков старший, родившийся еще в прошлом веке – никак, ну, никак не удавалось выяснить. Да и где выяснять? Городской архив сгорел дотла, сказывали, еще в войну, когда в него фашистская бомба угодила. Да и было ли что в этом архиве, неизвестно.
Сам Кеша лично детство провел в Ленинграде, отец его и мать привыкли называть себя псковитянами, а вот дед как раз родился в Мышуйске. Так, во всяком случае, рассказывал Кеше отец, когда они все вместе вернулись в «город предков». Однако многие друзья и соседи считали это не более чем красивой легендой. История Мышуйска – вещь сама по себе загадочная. Военные из спецчасти генерала Водоплюева, а также милиционеры и все люди, близкие к городским властям, вообще уверяли что городу лет пятьдесят, максимум семьдесят, что возник он посреди дикой полутайги возле Объекта 0013 «с целью создания приемлемых условий жизни для персонала всех учреждений, занимающихся изучением Объекта». А на вопрос, откуда же в Мышуйске столько старинных зданий и в частности Университет, на котором красовалась табличка «Памятник архитектуры восемнадцатого века. Охраняется государством», военные, не моргнув глазом, докладывали: «Все эти здания возведены были при Сталине исключительно на предмет конспирации и камуфляжа.
А меж тем любители старины, такие, например, как школьный учитель Твердомясов или аспирант кафедры анатомии Коринфаров специально исследовали храм Николая Угодника, что на Свинячей горке и доподлинно выяснили: да, перестроена сия церковь в конце семнадцатого века после набега на Мышуйск Лжедмитрия Второго, а фундамент, вне всяких сомнений, заложен еще в одиннадцатом веке, то есть задолго до татаро-монгольского нашествия. Кеша Пальчиков был внутренне убежден, что правда на стороне интеллигенции, а не военных, и неистово мечтал раскопать всех своих предков до двадцатого колена и доказать миру, что жили они именно в этом городе, на его исторической родине.
В тот вечер Иннокентий Пальчиков задержался на кафедре анатомии дольше обычного. Аспирант Евдоким Коринфаров, которого никто не звал Кимом, а величали все поголовно только ласковой кличкой Дока, позволил студенту поработать на новом пентиуме – компьютере с самой мощной в Мышуйске конфигурацией. Кому пришло в голову закупать на кафедру анатомии это электронное чудо, неизвестно, но поработать на нем становился в очередь весь университет. Одним словом, Коринфаров должен был делать какие-то обсчеты в ночную смену, после полуночи, а Кешу по знакомству запустил начиная с восьми вечера. И все бы здорово, да только минувшей ночью парень практически не спал, к зачету готовился, и теперь, когда за окном совсем стемнело, а в лаборатории было тихо-тихо, Кешу начало отчаянно клонить ко сну.
Он как умел боролся с подступающей слабостью. Обидно же – не использовать такой шанс! Уперев локти в стол, он держал голову обеими руками, боясь уронить ее на клавиатуру и устроить на экране жуткую путаницу вместо четко разрисованных и аккуратно подписанных костей человеческого скелета.
– Любезнейший! – вдруг раздалось у Кеши за спиной. – Вы сюда, между нами говоря, делами серьезными заниматься пришли или так, из праздности одной время убиваете?
Обороты речи были непривычно витиеватыми, да и голос незнакомый, хоть и приятный.
Пальчиков обернулся вместе с удобным офисным креслом, но решительно никого не увидел в лаборатории, а вот учебный экспонат – скелет человека – стоял теперь почему-то не слева от компьютера, где было удобно рассматривать каждую косточку, а аккурат за спиной, откуда только что и раздалась (или померещилась?) странная реплика. Кеша не успел встать и передвинуть его на место, так как скелет предупредительно поднял правую костлявую руку и, зашевелив нижней челюстью, произнес:
– Да, да, милейший. Это именно к вам я и имею честь обращаться.
– В-в-вы? Ко мне? – еле вымолвил Пальчиков, пугаясь не столько вида говорящего скелета, сколько своего непонятного спокойствия в этой ситуации.
– А к кому же, милейший? Если у вас, допустим на мгновение, возникли серьезные проблемы, поделитесь. Смелее, молодой человек! Чем черт не шутит, глядишь, и я помочь сумею. Если же так, лодырничать изволите, дома перед телевизором не спится – тогда прошу покорно: освободите дефицитное рабочее место. Мне тоже трудиться надобно. А то, не ровен час, наш общий друг Евдоким Коринфаров заявится.
Все-таки речь его была удивительно нездешней. Гладкой и какой-то очень уютной, завораживающей. Некогда стало Пальчикову размышлять, спит он или бодрствует, нужно ли ему щипать себя за руки и за щеки, стоит ли, наконец, рыскать по углам в поисках швабры насажанной на осиновую палку – хотелось просто поговорить с этим таинственным персонажем.
– А позвольте узнать, – заражаясь манерой собеседника, начал Кеша, – как, собственно говоря, намерены вы трудиться, если вы, простите, не более чем скелет?
– Да очень просто! – улыбнулся скелет. (Впрочем, он ведь непрерывно улыбался.) – Головой буду работать и руками. Главное – не мякоть, главное – крепкий костяк. Заметьте: это мой собственный афоризм. А я на свете белом вот уж без малого две сотни лет живу, и то, что сегодня – в силу известных обстоятельств скелетом подрабатываю, – так это особая история. Между прочим, молодой человек, ничего постыдного в нынешнем своем положении я не усматриваю. Даже напротив, массу преимуществ наблюдать смею...
– Сколько?! Сколько вам лет? – непочтительно перебил Кеша, словно только теперь осознав сказанное.
– Знаю, что трудно поверить, знаю. А ведь я, милостивый государь, первым экспонатом был в этом высокопросвещенном учреждении. Оно же еще при матушке Екатерине Великой создавалось, императрица лично на открытии Мышуйского Университета присутствовали, а я в тот самый день и завещал использовать бренное тело свое на благо естественных наук и процветания России. Когда же в 1830, уже при Николае, стало быть, Палыче душа моя отлетела – хе, хе! – в виртуальный мир, я и оказался вот в этом непосредственно углу. Много с тех давних пор воды утекло, много хозяев у этой комнаты переменилось...
