Терри Пратчетт - Правда
– Кто мог бы?
– Креветки. Они могут висеть на…
– Вы поняли меня слишком буквально, ваше преподобие, – резко прервал его Ветинари.
– О.
– Я просто пытаюсь объяснить, что если мы не схватим события за воротник, они возьмут нас за горло.
– Из-за этого будут проблемы, милорд, – сказал Чудакулли. Он считал это хорошим комментарием, уместным практически в любом споре. Кроме того, он частенько оказывался чистой правдой.
Лорд Ветинари вздохнул.
– Судя по моему опыту, они случаются практически из-за чего угодно, – заметил он. – Такова природа вещей. Все что нам остается – идти вперед и петь.
Он встал.
– Тем не менее, я лично нанесу визит вышеупомянутым гномам.
Он потянулся за колокольчиком, лежавшим на его столе, но остановился на полпути, улыбнулся жрецу и вместо этого взял медную трубку, украшенную кожей и свисавшую с двух медных крюков. Ее раструб был сделан в форме дракона.
Он посвистел в трубку, а потом сказал:
– Мистер Барабантт? Подготовьте мою карету, пожалуйста.
– Со мной что-то не так, – спросил Чудакулли, нервно поглядывая на вычурную переговорную трубку, – или здесь действительно ужасно воняет?
Лорд Ветинари бросил на него насмешливый взгляд, а потом посмотрел вниз.
Прямо под его столом стояла корзинка. В ней находилось то, что на первый взгляд и, особенно, на первый вдох, казалось дохлой собакой. Все ее лапы были задраны вверх. Только случавшиеся время от времени слабые газовые выхлопы указывали на то, что в нем еще происходят некие жизненные процессы.
– Это из-за его зубов, – холодно сказал Ветинари.
Пес, которого звали Гаффс{14}, перевернулся со спины на живот и уставился на жреца единственным зловещим черным глазом.
– Отлично выглядит, для своего возраста, – поспешно сказал Хьюнон в отчаянной попытке выбраться из внезапно возникшей скользкой ситуации. – Сколько ему сейчас?
– Шестнадцать, – ответил патриций. – Для собаки это как сто лет для человека.
Гаффс с трудом уселся и зарычал, чем вызвал мощный порыв затхлых запахов из недр своей корзинки.
– Очень здоровенький, – сказал Хьюнон, стрясь не дышать. – Для его возраста, я имею в виду. А к запаху, вы, наверное, привыкли.
– Какому запаху? – спросил лорд Ветинари.
– А. Да. Ну конечно, – только и нашелся, что сказать Хьюнон.
Карета лорда Ветинари катилась по грязи в направлении Блестящей улицы. Ее пассажир был бы немало удивлен, если бы узнал, что некто, весьма похожий на него, сидит в подвале, прикованный к стене длинной цепью, причем совсем недалеко отсюда.
Это была очень длинная цепь, которая позволяла ему без проблем пользоваться столом, стулом, кроватью и дырой в полу.
В данный момент он сидел за столом. Напротив него расположился мистер Гвоздь. Мистер Тюльпан с угрожающим видом прислонился к стене. Каждому хоть сколько-нибудь опытному человеку немедленно стало бы ясно, что здесь разыгрывается классическая сценка «хороший полицейский и плохой полицейский», с той маленькой поправкой, что полицейских поблизости не наблюдалось. Зато мистер Тюльпан присутствовал в просто-таки неограниченных количествах.
– Ну… Чарли, – сказал мистер Гвоздь, – что думаешь?
– А это законно? – спросил человек, которого назвали Чарли.
Мистер Гвоздь раскинул руки.
– Что такое законы, Чарли? Просто слова на бумаге. Но тебе не придется делать ничего неправильного.
Чарли неуверенно кивнул.
– Но десять тысяч долларов – это не та сумма, которую платят за правильные дела, – сказал он. – И уж во всяком случае, не за то, чтобы просто сказать несколько слов.
– Мистер Тюльпан однажды получил даже больше за то, что сказал несколько слов, Чарли, – успокоил его мистер Гвоздь.
– Ага, я сказал: «Быстро давайте сюда ваши …ные деньги, или девчонке конец!» – подтвердил мистер Тюльпан.
– А это было правильно? – усомнился Чарли, который, на взгляд мистера Гвоздя, обладал явными суицидальными наклонностями.
– Абсолютно правильно, в тех обстоятельствах, – заверил он.
– Да, но так зарабатывают деньги очень немногие люди, – продолжал спорить суицидальный Чарли.
Его глаза постоянно как будто сами собой обращались к огромной туше мистера Тюльпана, который в одной руке держал бумажный пакет, а в другой – ложку. С помощью этой ложки он непрерывно отправлял какой-то белый порошок себе в нос, в рот и один раз, Чарли был готов поклясться, в ухо.
– Ну, ты-то не простой человек, Чарли, – сказал мистер Гвоздь. – А потом тебе придется надолго залечь на дно.
– Ага, – подтвердил мистер Тюльпан, нечаянно выплюнув облачко белого порошка.
В комнате сильно запахло нафталином.
– Ну хорошо, но тогда зачем вам понадобилось похищать меня? Я спокойно запирал магазин на ночь, и вдруг – бац! А еще вы приковали меня к стене.
Мистер Гвоздь решил, что тут загвоздка. Чарли слишком много спорил для человека, находящегося в одной комнате с мистером Тюльпаном, вдобавок уже наполовину прикончившим мешок толченых шариков от моли. Он одарил Чарли широкой дружеской улыбкой.
– Забудем о прошлом, мой друг, – сказал он. – Это бизнес. Все что мы просим – уделить нам несколько дней твоего времени, а потом ты получишь целое состояние и – это важно, Чарли – жизнь, чтобы потратить его.
Чарли оказался не просто глупцом, он был настоящим тупицей.
– А откуда вы знаете, что я никому не расскажу? – спросил он.
Мистер Гвоздь вздохнул.
– Мы доверяем тебе, Чарли.
Парень владел небольшим магазином одежды в Псевдополисе. Считается, что владельцы маленьких магазинов очень умные. Обычно они просто мгновенно соображают, каким будет правильное количество неправильной сдачи для данного конкретного клиента. «Какая находка для физиогномии», – подумал мистер Гвоздь. Этот парень мог бы внешне сойти за Патриция даже при хорошем освещении, но Лорд Ветинари уже давно бы понял, какие крупные неприятности ждут его в ближайшем будущем, а Чарли все еще носился с идеей выбраться из этой передряги живым и даже надеялся обмануть мистера Гвоздя. Он действительно пытался хитрить. Он сидел здесь, в нескольких футах от мистера Тюльпана, человека, который пытался ширнуться молотым нафталином, и все еще умничал. Поразительно. Мистер Гвоздь почти восхищался этим парнем.
– Мне нужно вернуться к пятнице, – сказал Чарли. – К пятнице все будет кончено, надеюсь?
Сарай, который теперь арендовали гномы, за свою непростую жизнь успел побывать и кузницей, и прачечной, и дюжиной других предприятий, последний раз он использовался для производства детских лошадок-качалок каким-то оптимистом, который считал, что создает Новый Великий Завод, хотя на самом деле его в ближайшем будущем ожидал Последний Громкий Плюх. Груда недоделанных лошадок, которых мистер Сыр так и не сумел продать, чтобы покрыть арендные платежи, громоздилась вдоль одной из стен до самой железной крыши. Была тут и целая полка ржавеющих жестянок с краской. Забытые кисточки окаменели в своих банках.
Печатный станок стоял в середине помещения, вокруг него суетились несколько гномов. Печатные прессы Вильям видел и раньше, граверы тоже такими пользовались. Хотя этот был особого свойства. Гномы тратили на его совершенствование почти столько же времени, сколько на эксплуатацию. Там и тут появлялись новые ролики, повсюду тянулись бесконечные приводные ремни, исчезавшие где-то в недрах механизма. Он занимал все больше места с каждым часом.
Доброгор работал около нескольких наклонных ящиков, каждый из которых был внутри разделен на множество маленьких отсеков.
Вильям наблюдал, как рука гнома порхает над этими отсеками, которые были заполнены свинцовыми буквами.
– Почему для «е» отведено больше места?
– П'тому что эта буква чаще всего используется.
– Поэтому отсек с ними расположен в середине ящика?
– Верно. Чаще всего «е», потом идут «т» и «а».
– Я хочу сказать, ожидаешь, что «а» будут в середине.
– А мы разместили здесь «е».
– Но у вас больше «н», чем «у», а ведь «у» – гласная.
– Люди используют больше «н», чем принято считать.
На другом конце комнаты толстые короткие пальцы Каслонга танцевали над его собственным набором отсеков с буквами.
– Если смотреть внимательно, можно почти догадаться, что он набирает… – начал Вильям.
Доброгор поднял взгляд. Его глаза на секунду прищурились.
– «Заработай… больше… денег… в… свое… Свободное… Время…», – прочитал он. – Ого, похоже, мистер Достабль принес новый заказ.
Вильям снова уставился на ящик с буквами. Конечно, обычное перо тоже потенциально содержало в себе все, что только можно написать. Но это чисто теоретически, и потому безопасно. Тогда как эти тусклые серые кусочки металла выглядели угрожающе. Он понимал, отчего они многим так сильно не нравились. Они, казалось, говорили: «Сложи нас в правильном порядке, и мы превратимся во все, что захочешь. Или даже во что-то, чего ты не хочешь. Мы можем написать абсолютно все. Например, проблемы».
