Михаил Успенский - Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать
Тотчас же загудело, заревело за спиной, и сосна полетела на открытую воду.
Жихарь сел прямо и потрогал себя. Голова была совершенно сухая.
– Не спи на руле! – гаркнул неклюд. – Правь на остров!
Сроду не слышал Жихарь, чтобы ниже порогов быть какому–то острову, однако же вот он: маленький, лесистый, нарядный, как по заказу слепленный.
Жихарь умело шевельнул рулем, и сосна, совсем было собравшаяся вылететь в быструю протоку, выскочила на остров, бороздя обломленными ветвями песок.
Жихарь с великим облегчением соскользнул со ствола и стал приседать, разминая ноги.
– Помоги сосне вылезти из воды, – распорядился неклюд.
Богатырь выпрямился.
– Отец, – сказал он, собрав всю скупо отпущенную ему природой кротость. – Отец, может, я тебе задолжал чего?
– А как же! – обрадовался Беломор. – Как же не задолжал! Ты ведь живой остался!
– Тому сено виной, – с достоинством сказал Жихарь. – Куча сена, да слабый замок, да старый Нурдаль, да Индрик–зверь…
– Что ты думаешь, трава сама в яме выросла, скосилась и в копну сползлась?
Замок сам себе дужку перегрыз? Старый разбойник по доброй воле с мешком расстался? А зверя Индрика соловьиная песня разбудила?
– Сказать–то может любой… – не сдавался Жихарь.
– Вот как! Тогда ступай, плыви на берег, отправляйся на все четыре стороны!
Жихарь хмыкнул, повернулся и вошел в реку по колено. До берега было совсем недалеко. Но из воды высунулись по локоть чьи–то громадные зеленые руки и гулко заплескали в ладоши. Вода закипела, перед богатырем замелькали склизкие чешуйчатые тела, засверкали белесые немигающие глаза, защелкали черные зазубренные клешни, зашлепал по воде длинный хвост с шипами на конце. Жихарь поспешно вышел на сушу, приладился к стволу и стал тащить его, кряхтя, стеная и ворча насчет того, что сироту нынче всякий норовит обидеть.
– Ну, хватит с нее, – сказал неклюд. – Дальше сама пойдет. А ты ступай за мной.
И двинулся напролом через заросли тальника. Вернее сказать, это Жихарь последовал за ним напролом, поскольку перед волшебным дедом кусты почтительно расступались, а богатыря старались хлестнуть побольнее.
Избушка, пристроившаяся за тальником под сенью высоченных сосен, непонятно как вымахавших до такой величины на столь малой земле, была довольно убогая. «Не пышно живешь», – с некоторым удовлетворением подумал Жихарь.
Над порогом была прибита железная подкова величиной с тележное колесо – о копыте, для нее предназначенном, и думать было боязно. Жихарь переступил порог вслед за неклюдом. Подкова над его головой тревожно дернулась.
– Чует, что ты не с простым сердцем идешь, – заметил Беломор. – Она уже не одному лиходею башку проломила.
Жихарь поежился и ежился потом еще очень долго: внутри избушка была куда больше, чем снаружи, просторней княжеского амбара, длиннее княжеской конюшни. Со стен свисали пучки трав, связки лука, перца и чеснока. К потолочным балкам подвешены были чучела странных зверей, из которых Жихарь мог узнать (и то по чужим рассказам) только крокодила, василиска и Чудо В Перьях. Василиск вовсе был как живой, даже глаза горели пронзительно. Хоть и не каменил его мертвый взгляд, все равно двигаться не хотелось. А по соседству с василиском уж не человек ли висел?
Завершалась изба большущей беленой печью с двумя устьями: в одном, как положено, виднелись горшки и чугунки, возле другого стояла на столе странной формы посуда, совершенно прозрачная и немыслимо тонкая на вид.
Никогда бы не поверил Жихарь, что из простого стекла можно сотворить такое.
– Садись, завтракать будем, – указал дед на лавку. Не желая прослыть нахлебником, Жихарь снял мешок и высыпал на стол все, что там оставалось, включая цепь и золотую ложку. Цепь и ложку хозяин отложил в сторону, а остальное месиво брезгливо смахнул в поганую кадушку. Кадушка, тяжело переваливаясь, направилась к выходу. Жихарь с большим уважением глядел ей вслед. – Жрете что попало, а потом болеете! – сказал Беломор про княжеское угощение.
Собственный его стол был бедный, если не сказать – скудный: тертая редька с квасом, огурцы, лук, еще какая–то толченая трава, ржаные лепешки и обширная миска меду. Жихарь шарил по избе глазами: не висит ли где чей окорок?
– Ты, видно, отец, без хозяйки обходишься, – заявил он вместо «спасиба».
– На здоровье, сынок, – отозвался неклюд. – Кто мою хозяйку увидит, тот трех дней не проживет.
– Неужели сама?.. – Вымолвить имя Жихарь не посмел. Дед печально кивнул. – Бывает, – важно сказал Жихарь.
– Что бывает? – взвился Беломор. – Что бывает? Знаешь, каких трудов мне стоило тебя выкупить? Да если бы ты сто лет подряд за жемчугом нырял – и то бы не расплатился!
– Жаден князь без меры, – кивнул Жихарь.
– Какой князь? При чем тут князь? Ты что, сущеглупый, не понимаешь, у кого я тебя выкупил? Рожу–то не строй! Ты про книгу «Немая Строка» слыхал? А про Коркиса–Боркиса?
Богатырь побледнел. Мед из недонесенной до рта золотой ложки капал ему на штаны.
– То–то, что слыхал! Теперь слушай и покоряйся. Нынче ты мой со всеми потрохами.
Жихарь совладал с собой, поймал очередную золотистую каплю пальцем и облизал его.
– Думаю я, отец, раз ты меня великой ценой выкупил, значит, я тебе больше нужен, чем ты мне, – и спокойно потащил ложку в рот.
– И кто тебя только взлелеял… – вздохнул Беломор.
– Сирота я, – вздохнул в ответ и Жихарь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Много дней спорили мастера о том, как заставить колесо вращаться само по себе.
Вилар де Оннекур«…И стали они подвигать каменную плиту в указанное место, и подвигали весьма сильно, и гораздо замучились, и начали вопить, говоря:
– Вот, понимаешь, подвигаем мы эту плиту уже три дня и три ночи, она же пока не сдвинулась и на воробьиный скок. Горе нам, ибо не тянем мы эту плиту во исполнение воли Светоначальника, и велит он нас обломить, и некому нам помочь, так как нет никого на земле, кроме нас и Пославшего нас подальше.
Услышал Мироед, что кто–то гундит, и выехал к людям из норы на лыжах, и стал смущать их, говоря:
– Вот, понимаешь, упираетесь, а пользы нет. Возьму и помогу вам во имя свое. Согласны ли Колесу поклониться и Рычаг применить?
Приступили они к нему и рекли:
– Ей, начальник, ты наш отец, а мы твои чада, понял? Тела наши иссохли, плита же ни с места, словно каменная. Колесу твоему поклонимся и Рычаг умело применим, хоть и не ведаем, кто да что они такие, понял?
И вынул Мироед из бездонного своего загашника Колесо, и показал, как оно получается, и снова спросил:
– Согласны ли вы, чтобы всякое дело в мире шло, как это Колесо катится и вращается? И возрадовались они, и возгалдели:
– Ей, начальник, согласны мы на Колесе твоем катиться хотя бы даже до конца времен, понял?
И культяпый Мироед возрадовался, ибо знал, что у кольца нет конца, и Рычаг даровал просто, в придачу.
И встал обратно на лыжи, и уехал к себе в нору.
Они же, ликуя, покатили плиту в указанное место, и скоро там были, и остановились, чая награды от Пославшего их подальше.
И явился Светоначальник на Толстомясой Птице в облаке мрака, и поволок на них весь гнев свой, восклицая:
– Вот, понимаешь, я послал вас подальше исполнять волю мою, вы же, силы свои щадя, поддались на искус культяпого Мироеда!
Люди же объяли себя большим страхом и отвечали:
– Ей, начальник, мы о том ничего не ведали по своей простоте и до всего своей головой и ногами дошли, понял?
И запечалился Светоначальник, ибо впервые услышал от них вместо прямой правды кривую враку, и прорек, говоря:
– Вот, понимаешь, отныне все в мире пойдет по кругу да по кривой, я же мнил привести вас к Сиянию своему путем прямым и кратким. Горе вам, племя ленивое и стремное! С этого часа не дождаться вам Пятого времени года:
придет за весной лето, за летом осень, за осенью же снова будет вам зима, ибо не оправдали вы высокого доверия моего, козлы похотливые и волки позорные! Мало того, по прошествии лет снова сотворю я вас из чего попало и снова пошлю подальше за каменной плитой, и опять соблазнит вас Мироед проклятым Колесом, и многажды, многажды это повторится, пока не родится среди вас тот, кто все превозможет…»
Жихарь слышал эту притчу и раньше сто раз – правда, все в ней было совсем не так. Чтобы не выказать себя невеждой, он сплюнул на пол, растер босой пяткой и сказал:
– Ну и что?
Старый Беломор скрипнул молодыми зубами.
– Ты хоть что–нибудь, стыда ради, понял?
– Чего ж не понять? Дело житейское, случай жизненный. Вот только зря он козлами обзывался, за такие слова можно и по шее… И не люблю я этого нового слога: «прорек», «вопросил»… Можно же по–старому, по–простому…
