Терри Пратчетт - Благие знамения
Это значило, что Кроули имел свободу действий в Манчестере, но Азирафаэль распоряжался всем Шропширом. Кроули принимался за Глазго, Азирафаэль же выбирал Эдинбург (следует отметить, что ни один из них не приложил руку к Милтон-Кейнсу,[31] но оба доложили о нем в соответствующие инстанции как о крупном успехе).
И к тому же казалось вполне естественным, чтобы они порой подменяли друг друга на посту, когда того требовал здравый смысл. В конце концов, оба они были одним ладаном мазаны. Если кто-то отправлялся в Гулль, чтобы быстренько искусить его жителей, было только логично заодно уж пробежаться по улицам и оделить горожан стандартной разовой порцией благодати. Это было бы сделано так или иначе, а разумный подход позволял обоим сэкономить кучу времени и вдобавок уменьшить издержки.
Из-за этого Азирафаэля, бывало, мучила совесть, но многовековое общение с человечеством оказало на него такое же влияние, как и на Кроули, только с обратным знаком.
Кроме того, ни Верхнее, ни Нижнее начальство, похоже, не волновало, кто именно делает работу, если результат налицо.
И вот сейчас Азирафаэль и Кроули стояли на берегу утиного пруда в Сент-Джеймском парке. Они кормили уток.
Утки в парке Сент-Джеймс так привыкли получать корм из рук секретных агентов, приходящих сюда на тайные встречи, что у них в точном соответствии с теорией Павлова развился условный рефлекс. Посадите утку из этого парка в лабораторную клетку, покажите ей фотографию двух мужчин (одного в пальто с меховым воротником, другого в чем-то темном и в кашне) — и она уставится на них с нетерпеливым ожиданием. Более разборчивые утки предпочитают нырять за корочками черного хлеба от русского атташе по культуре, тогда как гурманы смакуют бутерброды с белковой пастой, которыми угощает их начальник британского Управления военной разведки.
Азирафаэль бросил корочку взъерошенному селезню. Тот проглотил ее и тут же пошел ко дну.
Ангел повернулся к Кроули.
— Право же, дорогой мой… — проворчал он.
— Извини, — сказал Кроули. — Забылся.
Сердитая утка вынырнула на поверхность.
— Безусловно, что-то назревало, — продолжал Азирафаэль. — Но отчего-то думалось, что это должно случиться в Америке. Там любят подобные истории.
— Может, и до Америки доберется, — угрюмо сказал Кроули. Его задумчивый взгляд пробежал по парку и остановился на «Бентли», к заднему колесу которого старательно прилаживали штрафной блокиратор.
— Ах да. Американский дипломат, — кивнул ангел. — Эффектный прием, что и говорить. Сделать из Армагеддона эдакий модный блокбастер и продать его во все возможные страны.
— Во все страны, — уточнил Кроули. — Все царства мира.
Азирафаэль высыпал остатки крошек уткам и выкинул в урну пустой бумажный пакет. Утки оценили ситуацию и живо отправились клянчить корм у болгарского морского атташе и его спутника, вороватого вида мужчины в кембриджском галстуке.
Азирафаэль обернулся и прямо взглянул на Кроули.
— Мы выиграем, конечно, — сказал он.
— Но ты этого не хочешь, — ответил демон.
— С чего ты это взял, помилуй Бог?
— Послушай! — в отчаянии воскликнул Кроули. — Скажи, сколько у вас музыкантов? Я имею в виду первоклассных.
Азирафаэль растерялся.
— Ну, я бы сказал… — начал он.
— Два, — опередил его Кроули, — Элгар и Лист.[32] Все. Остальные у нас. Бетховен, Брамс, все Бахи, Моцарт и так далее. Можешь вообразить себе вечность в компании Элгара?
Азирафаэль закрыл глаза.
— Даже слишком хорошо могу, — простонал он.
— В том-то и дело, — сказал Кроули, торжествующе сверкнув глазами. Он отлично знал слабые места Азирафаэля. — Никаких тебе компакт-дисков. Никакого Альберт-холла с его концертами. И летних оперных фестивалей в Глайндборне тоже не будет. Целыми днями одна лишь музыка сфер.
— Непостижимо, — пробормотал Азирафаэль.
— Словно яичница без соли, как ты однажды выразился. Да, кстати говоря. Ни соли, ни яичницы тоже не будет. Ни малосольной семги под укропным соусом. Ни уютных ресторанчиков, где тебя знают в лицо. Ни кроссвордов в «Дэйли телеграф». Ни антикварных магазинчиков. Да и букинистов не останется. Никаких раритетных первоизданий. Никаких, — Кроули почти исчерпал запас знаний об увлечениях Азирафаэля, — серебряных табакерок эпохи Регентства.
— Зато после нашей победы жизнь станет лучше! — прохрипел ангел.
— Но уже не будет такой интересной. Слушай, ты ведь понимаешь, что я прав. С арфой в руках ты будешь так же счастлив, как я с вилами.
— Ты же знаешь, мы не играем на арфах.
— А мы не пользуемся вилами. Я выражался риторически.
Они пристально смотрели друг на друга.
Азирафаэль развел изящными, тщательно ухоженными руками.
— Видишь ли, наши просто в восторге от того, что конец близится. Ради этого ведь все и задумывалось. Последнее, главное испытание. Огненные мечи, Четыре Всадника, моря цвета крови и прочая морока. — Он пожал плечами.
— А потом «Конец игры, бросьте монетку»? — произнес Кроули.
— Иногда ты выражаешься так затейливо, что мне трудно уловить мысль.
— Мне нравятся моря такими, какие они есть. Так нельзя. Просто нелепо разрушать мир до основания ради того, чтобы понять, правильно ли он устроен.
Азирафаэль снова пожал плечами.
— Боюсь, высшая мудрость для тебя непостижима.
Ангел поежился и запахнул пальто. Над городом собирались тучи.
— Пойдем куда-нибудь погреемся, — предложил он.
— Ты приглашаешь? — хмуро отозвался Кроули.
В мрачном молчании они направились к выходу из парка.
— Не то чтобы я был с тобой не согласен, — говорил ангел, пока они брели по траве. — Просто мне предписано повиноваться. Ты же понимаешь.
— Мне тоже, — откликнулся Кроули.
Азирафаэль поглядел на него искоса.
— Да ну? — спросил он. — Ты же все-таки демон.
— И что с того? Неповиновение у нас одобряется лишь в общем смысле. А конкретные случаи жестоко караются.
— То есть конкретные случаи неповиновения им?
— Вот именно. Забавно, да? А может, и нет. Как думаешь, сколько у нас еще времени?
Кроули махнул рукой в сторону «Бентли», и машина гостеприимно распахнула дверцы.
— Ну, есть разные предсказания, — сказал Азирафаэль, мягко опускаясь на пассажирское сиденье. — Точно — до конца столетия, хотя необычных явлений можно ожидать и раньше. Большинство пророков уходящего тысячелетия заботились скорее о метрике стиха, чем о точности.
Кроули взглянул на ключ зажигания. Тот провернулся.
— Что-что? — спросил он.
— Ну, понимаешь, — с готовностью сказал ангел. — «И мир перестанет быть с небом в ладу в татата-татата-таком-то году». Вот и подбирали, какой год уложится в этот размер. К примеру, цифра шесть точно не влезет, так что все годы, в которых есть шестерки, должны быть довольно безопасными.
— А какого рода явления?
— Двухголовые телята, небесные знамения, гуси, летящие задом наперед, рыбные дожди, ну и прочее в таком роде. Присутствие Антихриста нарушает причинно-следственные связи.
— Гм-м.
Кроули выжал сцепление. Потом что-то вспомнил и щелкнул пальцами.
Блокировка колеса исчезла.
— Давай перекусим, что ли, — сказал он. — Помнится, я задолжал тебе обед — когда бишь это было?
— В 1793-м, в Париже, — ответил Азирафаэль.
— Да, точно. Царство террора. Ваших рук дело или наших?
— Мне казалось — ваших.
— Не помню. Зато ресторанчик был вполне приличный.
Когда они проезжали мимо дорожного инспектора, у того вдруг загорелся блокнот, к немалому удивлению Кроули.
— Я совершенно уверен, что ничего такого не делал, — сказал он.
Азирафаэль покраснел.
— Это я, — признался он. — Мне всегда казалось, что их изобрел кто-нибудь из ваших.
— Неужели? А мы считали, что из ваших.
Кроули еще раз посмотрел на дым в зеркале заднего вида.
— Ладно, — сказал он. — Давай-ка заглянем в «Ритц».
Заказывать столик он даже не собирался. В этом мире такие вещи, как заказ столика, происходили с кем угодно, но не с ним.
Азирафаэль коллекционировал книги. Будь он до конца откровенен с собой, ему пришлось бы признать, что книжный магазин — всего лишь место, где он хранит свою коллекцию (кстати, в его профессии это далеко не редкость). Старательно изображая почтенного букиниста, он использовал все возможные средства за исключением физического насилия, дабы удержать клиентов от совершения покупки. Неприятные запахи сырости и плесени, враждебные взгляды, плавающие часы работы — по этой части он стал невероятно изобретательным.
Азирафаэль собирал книги уже давно и, как все коллекционеры, имел свои пристрастия.
