Василий Мидянин - Московские големы
Если бы идеальный умозрительный наблюдатель соблаговолил мгновенно перенестись в «Президент-отель», что располагается значительно севернее, между Театром Эстрады и Домом Художника на Крымском валу, то в одном из люксов предпоследнего этажа он имел бы удовольствие созерцать бездыханное тело Роджера Уотерса. Труп видного композитора и музыканта в черной помятой футболке и потертых джинсах лежал поперек гигантской двуспальной кровати, его костлявая левая рука бессильно свесилась до пола. На руке четко обозначались натянутые, словно гитарные струны, сухие фиолетовые вены. На лошадином лице покойного композитора и музыканта с глубоко прочерченными каньонами скул застыла гримаса безграничного страдания. В правой ладони Уотерса был намертво стиснут стакан из-под молока.
Дверь, ведущая в гостиную, тихо отворилась, и в спальню вошла Нэнси Спанжен. Когда-то она была подругой Сида Вишеза, лидера культовой группы «Секс Пистолз». Тогда по всему выходило, что Вишез вскоре убьет ее, после чего будет выпущен из тюрьмы под залог и через четыре месяца сдохнет от передоза на ее могиле. Однако в предначертанное вмешался господин случай в лице Роджера Уотерса. Высокий угрюмый аутист в черной джинсовой куртке набил Вишезу морду, после чего забрал Нэнси с собой и поселил ее в своем доме недалеко от Лондона. Тем самым он внес похвальную поправку сразу в две юные судьбы, поскольку вразумленный Сид начал новую жизнь, вылечился от наркотической зависимости, организовал несколько благотворительных рок-концертов и стал петь по воскресеньям в церковном хоре. Теперь, четверть века спустя, он постоянно присылал Уотерсу на рождество трогательные открытки с барашками.
— Родж! — позвала Нэнси.
Бездыханное тело на кровати тихо и мучительно застонало.
— Роджер, звонили из мэрии, — сказала Нэнси. — На южной окраине опять прорыв инферно. Требуется твое вмешательство.
Уотерс с трудом приоткрыл глаза и тут же болезненно зажмурился.
— Fuck myself, — скрипучим старческим голосом проговорил он. — OK, just a little pin prick?..
— There'll be no more aaaaaaaah?.. — печально хмыкнула Нэнси. — Нет, Родж. Об этом не может быть и речи. Если хочешь, я подогрею тебе еще молока.
— Долбаный город, — не открывая глаз, с усилием произнес видный композитор и музыкант, оказавший серьезное влияние на развитие современной популярной музыки. — Долбаная страна. Долбаный Уотерс.
— Никто не заставлял тебя сюда приезжать, Родж. Это был жест доброй воли с твоей стороны.
— Знаю, заткнись, сука... — Уотерс хрипло застонал. — Убейте меня кто-нибудь. Убей меня, Нэнси.
— Родж, — мягко сказала Нэнси, — нам надо спешить. Там гибнут люди.
— Я понимаю... — Роджер начал медленно, с закрытыми глазами, подниматься с постели, словно восстающий из гроба Дракула, но на середине траектории замер, побалансировал несколько мгновений и снова повалился на спину. — Я не могу. Hey, just a little pin prick, ha?..
— Роджер, — устало проговорила Нэнси. — Ты помнишь, как сторчался Сид?
— Помню, — неохотно буркнул Уотерс. — Сам тайком подмешивал ему кислоту в чай. Для смеха.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнула Нэнси. — Ты помнишь, как сторчался Джим?..
— Король ящериц? — уточнил Уотерс. — Он просто не смог перенести, что я победил его в честном поединке на крышах Парижа. Это было чистое самоубийство.
— Ты помнишь, на чем он сторчался? — Нэнси не позволила ему увести разговор в сторону.
— Помню, — нехотя признался Уотерс.
— Ты помнишь, как сторчались Дженис, Джимми и Элвис?..
— Ладно-ладно, помню. — Уотерс перевернулся на живот и безуспешно попытался скатиться с кровати. — Высокий Учитель Элвис до сих пор болит в моей душе. Но мне нужно. Правда нужно. Я так лучше работаю, чем на сухую. У меня открывается второе дыхание.
— Роджер, — мягко проговорила Нэнси.
— Ну, ладно, ладно. Понял. Понял все, — пробурчал Уотерс, в три этапа сползая на пол: ноги, обтянутый джинсами зад, обтянутый футболкой торс. — Не надо мне никакого pin prick. И молока не надо больше, меня от него вырвет. Сделай мне двойной эспрессо, пожалуйста. Давай, сигналь нашему роуди, пусть седлает коней. И позвони туда, пускай готовят сцену. — Он наконец сумел открыть глаза и теперь сидел на полу, обхватив голову руками, в тихом отчаянии раскачиваясь всем телом, понемногу привыкая к солнечному свету. — Господи, как же я ненавижу, когда это случается...
— Родж, ты ведь приехал сюда, чтобы помогать людям, — напомнила через распахнутую дверь Нэнси, которая уже гремела кофеваркой на кухне.
— Ну, да, да... Черт. — Уотерс наконец утвердился на корточках и теперь медленно-медленно выпрямлялся, боясь утратить с таким трудом завоеванные позиции. — Hanging on in quiet desperation in the English way... Плащ мне, живо!..
Меж тем големы, благополучно разгромив все злачные места вокруг северного выхода со станции метро «Марьино», целеустремленно продвигались по Люблинской улице в сторону центра. Их усилиями движение в обе стороны уже давно застопорилось, на дороге образовалась солидная пробка, и оперативники из преисподней не смогли отказать себе в удовольствии растоптать раздвоенными каменными копытами полтора десятка автомобилей. Некоторые водители, сообразив, что происходит что-то совсем не то, спаслись бегством, прочие же упрямцы, оставшиеся при машинах, были раздавлены прямо в своих железных гробах либо выволочены наружу и разорваны в клочья на открытом воздухе.
Миновали по дороге Управу Марьинского района и Управление социальной защиты населения. К счастью, эти скромные вывески ничего не сказали големам, иначе не избежать бы двух жестоких погромов. Миновали странное здание под названием «Фэнтази-Парк»; и название, и архитектура, и индейская боевая раскраска фасада данного общественно-культурного объекта просто взывали к небесам, чтобы их немедленно стерли с лица многострадальной земли и навеки забыли как дурной сон, — однако стены причудливого строения, всем своим видом непрерывно наносящего хлесткие пощечины общественному вкусу, оказались украшены бесчисленным количеством символов Великой Иштар, как то: звездами и полумесяцами, поэтому по настоятельной просьбе Эби здание оставили в покое.
Миновали выложенный тротуарной плиткой пятачок свободного пространства между домом нумер 157 по Люблинской улице и домом нумер 52 по улице Перерва. Посреди данного пятачка имел находиться памятник с надписью «СОЛДАТУ ОТЕЧЕСТВА». Это была согбенная приматообразная фигура, в одних штанах сидящая на камне и положившая на колено нечто длинное и определенно огнестрельное, вероятно, магический посох. На человека истукан походил мало: решительно и мужественно отбросив рабское подражание реальности, талантливый скульптор приложил воистину титанические усилия, дабы нарушить все пропорции человеческого тела, какие только были ему известны — и его труды не пропали даром. Особенно поражала неимоверно длинная, хищно вытянутая в направлении зрителя шея запечатленного в статуе причудливого гуманоидного существа. Идол желтого цвета отчасти напоминал терминатора из жидкого металла, внезапно замершего в самый разгар процесса метаморфоз. Лицо существа наводило на мысль о кукольном Кристофере Уокене из «Пластилиновых боев насмерть». Рот терминатора Уокена был искривлен и безвольно полуоткрыт, как у слабоумного, а дикий расфокусированный взгляд невозможно было поймать, сколь ни присаживайся перед изваянием на корточки и ни заглядывай ему в глаза. Бедра истукана неестественно оттопыривались, словно под штанами скрывались широкие ласты или плавники, что позволяло уверенно отнести данное существо к слугам Дагона, Ктулху или другого водяного бога-чудовища. Идол производил гнетущее и пугающее впечатление, как, впрочем, и положено всякому уважающему себя идолу.
За спиной истукана имело место выстроенное полукругом архитектурное нечто, напоминавшее кусок храмовой стены и алтарных врат с батальными барельефами. В багряный камень стены были вмурованы греческий крест, изготовленный из того же желтого материала, что и истукан, кентерберийский крест, пятиконечная Звезда Воина и десятиконечная звезда Аполлония Тианского; кроме того, над предалтарными вратами были выдавлены два больших андреевских креста. Капище оказалось защищено от внешних магических воздействий по всем правилам.
Закономерно решив, что Солдату Отечества — могучий божок данного микрорайона либо доблестный голем, временно отдыхающий в своем святилище от тягот физического воплощения, оперативники почтительно обошли его стороной. И хотя перед Солдату лежали живые цветы, а не остатки жертвоприношений, что свидетельствовало о некровожадности божка и, соответственно, о том, что особой мощью и свирепостью он не отличается, все же ввязываться в драку очертя голову не стоило: когда дело касается богов, невозможно сказать наверняка, на кого нарвешься. Случались уже довольно неприятные прецеденты.
