Надежда Федотова - Гончая. Тень короля
Дверь беззвучно приоткрылась, впустив в таверну какого-то человека, закутанного по самый нос в черный обтрепанный плащ. Ивар неспешно сделал большой глоток эля, одновременно с этим внимательно разглядывая новоприбывшего поверх своей чаши. Сидели они далеко, в углу, в стороне от единственного окна, поэтому особенно опасаться было нечего, но лучше, как говориться, перебдеть… Вошедший, не останавливаясь на пороге, скользнул влево, потом бросил быстрый взгляд на мирно завтракавшую компанию и, едва заметно кивнув трактирщику, скрылся за стойкой. Ни одна половица не скрипнула… Творимир, который сидел спиной ко входу, вопросительно взглянул на командира. Потом — на его левую руку, лежащую на столе. Пальцы лорда МакЛайона безмолвно шевелились, мягко отстукивая неслышную дробь.
— Эх? — одними губами выдохнул бывший воевода. Глава Тайной службы задумчиво качнул головой, не отводя глаз от дверцы за стойкой, где только что скрылись хозяин заведения и его гость. Что-то тут было… неправильное. И привычное одновременно. "Или показалось?" — думал Ивар, вновь мысленно представив в деталях странного посетителя. Хотя как раз таки ничего особо странного в нем как будто и не было… Плащ как плащ, сильно поношенный. Сапоги потертые, приспособленные для езды верхом. Лица не видно. На руках ни колец, ни перчаток, но почему они там обязательно должны быть?.. Что с трактирщиком уединился — ну так а мало ли у них дел общих быть может? Родственник, или поставщик… "Что же мне в нем тогда так не понравилось?.. То, что ходит бесшумно?" Он нахмурился. Чутье королевскую гончую подводило исключительно редко. И если сейчас оно проснулось — значит, причина все-таки есть.
— Странный у него плащ, — пробормотал себе под нос глава Тайной службы. — Или не в плаще дело?.. Или… Отвлекись, — он ткнул локтем вылизывающего миску нищего. — Ты здесь постоянный посетитель. Скажи-ка мне, в эту забегаловку часто заглядывают монахи?
— Монахи? — изумился тот. — Бог с вами, сударь, что им тут делать-то?! В такой дыре! Я и с вас-то удивился…
Ивар сдвинул брови, отставил чашу в сторону и негромко скомандовал:
— На выход.
— А?.. — вякнул было бродяга, не успевший дожевать последний кусок лепешки, но Творимир, повинуясь кивку командира, быстро зажал пареньку рот и стащил его с лавки…
Когда трактирщик, услышав спустя минуту звук хлопнувшей входной двери, высунул голову из своей каморки за стойкой, стол в углу, где только что сидело трое мужчин, был пуст. А за тот, что в центре, усаживался старик Мэхью, рыбак, заходивший по утрам опрокинуть чарку после ночного лова. Трактирщик переглянулся со своим гостем и позвал:
— Эй, Мэхью! Здесь еще трое пили, не видал, куда пошли?..
— Не было тут никого, — удивился старик. — И чтоб выходил кто, тоже не приметил… Ты бражки-то нацедишь, Донни?
— Обождешь, — бросил тот, скрываясь за стойкой. Снова шагнул в каморку, прикрыл за собой дверь и спросил:- А что за люди? Тебе зачем?
— Не твоя печаль, — отозвался гость и добавил задумчиво-тревожно:- Что здесь позабыл Ивар Бескостный?.. Он нигде не появляется просто так…
— Ты кого-то из них знаешь?
— Знаю, — мужчина поплотнее запахнул свой потрепанный плащ. — Уж лучше бы не знал!..
— Кто такие?
— Тебе что за дело?.. Да не трепыхайся, не по твоей части… С ними оборванец сидел, местный?
— А то! — скривился трактирщик. — Голытьба. Ошивается на пристани, сюда погреться приползает, объедки подобрать. Ну и стащить чего, дело понятное. Уж сколько били…
— В другой раз явится — придержи для меня, — подумав, сказал гость. — Побеседую… А сейчас хватит разговоров! Что ты встал столбом? Плесни мне чего-нибудь покрепче, да давай скорее к делу. Мне в лавку зайти надо, а времени и так в обрез — еще корабль из Англии встречать…
***
Отец Бэннан едва слышно бормотал слова молитвы, медленно перебирая меж пальцев деревянные четки. В помещении царил полумрак, чуть разбавленный желтым кругом огонька свечи, что стояла в головах у покойного брата Мэлейна. Взгляд аббата, бесцельно блуждающий по стенам молельного дома, остановился на большом деревянном кресте. Замер на несколько мгновений и переместился на неподвижное лицо усопшего. Как печально! И как прозаически — брат Мэлейн поперхнулся за утренней трапезой кусочком хлеба, закашлялся, побагровел лицом — и душа его отлетела. Отец Бэннан тихонько вздохнул, вспомнив добродушного кругленького монаха, так любившего покушать, и склонил седую голову. Скорбь его была двойной — не прошло еще и недели, как другой член общины, брат Гэбриэл, на глазах у всех сорвался с одной из скал утеса, когда собирал птичьи яйца… И вот снова потеря. "Пути Господни неисповедимы!.."- подумал аббат. Собрался, отогнал прочь грусть и сосредоточился на заупокойной молитве. Снова замелькали горошины четок.
Остров-утес Скеллиг-Майкл стал прибежищем для монахов-христиан еще до рождения преподобного Бэннана, и даже до рождения его прадеда. Братья жили замкнуто, обособленно, отринув всё мирское, и, однажды ступив на каменистую землю Скеллига, уже никогда его не покидали. Согласно заведенному обычаю, община включала в себя дюжину монахов и одного аббата, тринадцать человек — ни больше, ни меньше. Если кто-то умирал или вдруг решал уйти (что на памяти Бэннана случалось всего два раза), его место занимал один из послушников. Благо, в последних недостатка не было. Как и в многочисленных паломниках — утес находился в самом западном конце священной дороги, ведущей через всю Европу в Палестину… Паломники приносили новости, послушники (так как им не возбранялось покидать остров) — муку и овощи. Иногда еще штуку ткани, чтобы скроить новые одеяния взамен сношенных, да несколько пар крепких ботинок. Собственно, послушники и были единственной ниточкой, соединяющей братьев-аскетов с грешным миром. В остальном монахи справлялись сами. Сами ловили рыбу, конопатили стены тесных каменных келий, собирали яйца птиц, в великом множестве гнездившихся на скалистых гребнях утеса. И служили Господу, тихо угасая в конце своего пути с Его именем на устах… Аббатов члены общины выбирали тоже самостоятельно. Нынешний, отец Бэннан, нес нелегкую ношу главы уже почти десять лет. И впервые за все эти годы ему было так горько — оба покойных брата когда-то пришли на Скеллиг вместе с ним. И были гораздо его моложе. А брата Гэбриэла он и вовсе прочил себе в преемники.
Аббат закончил молиться и поднялся на ноги. Оглянулся на дверной проем — солнце давно село, на остров опустились ночные сумерки. Еще один день прошел… И дай Бог, чтоб завтрашний был лучше! Святой отец намотал четки на запястье, осенил себя крестным знамением и вышел наружу. Замер на пороге, бросил взгляд на спокойное, почти черное море, мягкими волнами забвения окутывающего Скеллиг, и спустился с невысокого крыльца. "Братья закончат", — подумал он, огибая молельню. Покосился на вторую такую же впереди (молельных домов в общине было два, но у второго еще с месяц назад прохудилась крыша, и сейчас его не использовали), и свернул с тропинки. Путь его лежал к самой вершине утеса, прозванной Южным Пиком. Аббат размеренно шагал, не глядя себе под ноги — за те тридцать лет, что он прожил на острове, он выучил наизусть каждую выемку, каждую трещину в камне, каждый бугорок… Одиноко торчащий из воды, как спинной гребень мифического морского чудовища, утес был его домом. Таким же, как и для остальных членов общины, двое из которых один за другим ушли туда, откуда не возвращаются. Что ж поделать — человеческий век недолог, и всякое может случиться, неважно — монах ты или мирянин… Отец Бэннан остановился у подножия высокого камня с высеченным на нем крестом, оглянулся на маленькие кельи-купола внизу и привычным движением стянул с руки свои деревянные четки.
Глава 3
Лорд МакЛайон придирчиво осмотрел дрожащего, как цуцык, побродяжку. Мокрый он выглядел совсем жалко. Правда, стал гораздо чище, что не могло не радовать…
— Эх, — скептически проронил Творимир. Потом подумал, махнул рукой и полез в свою торбу за пледом. Не потому, что пожалел захолодавшего на свежем весеннем ветру паренька, а потому что умел считать деньги: во-первых, нищеброда пришлось еще раз покормить (жиденькой пересоленной похлебки оказалось недостаточно). Потом отдали шесть монет на притиранье от насекомых. Потом сторговались за медяшку с пожилой крестьянкой насчет большой лохани — в море бродяга купаться отказался наотрез, а макать силой Ивар не велел… В общем — сплошные расходы! Творимир был человек практичный, и такого разбазаривания казенных средств, выданных на совсем другие цели, не приветствовал — по его мнению, проводника можно было найти и почище, а этого приложить кулаком по маковке, да и… Но командир запретил категорически. Не идет ему семейная жизнь на пользу, на глазах же размякает!.. Русич недовольно ухнул и, выпрямившись, бросил плед трясущемуся нищему. Плед было жалко, но стоил он определенно меньше, чем тот червонец, что пришлось потратить на приведение будущего проводнике в божеский вид. Пущай греется. Не то ведь и правда с холоду окочурится, только деньги на ветер…
