Андрей Жвалевский - 9 подвигов Сена Аесли
Собрание камней вышло из оцепенения и зашушукалось, сыплясь песком.
– Тайну, тайну, они узнали нашу тайну! Кто виноват? Что делать? И делать ли? А если делать, то что? А если что, то как? А если как, то кому это надо? А если это надо нам, то кто мы? И мы ли это? А если не мы, то кто?..
Выяснение ключевых вопросов мироздания прервал массивный базальтовый философ, который с оттяжкой грохнул гранитным молотком по булыжнику:
– Обвинитель! Почему вы не обращаете внимания высокого суда на то, что обвиняемый пытается затянуть процесс?
Философ, поросший мхом, вздрогнул, сделал вид, что не спал, и произнес:
– Обвиняемый пытается затянуть процесс. Заявляю протест.
– Протест отклонен. Суд и сам все прекрасно видит.
– Суд? – удивился Порри. – Какой суд?
– Суд камней, наверное, – сказала Амели. – Что ж, очень… поэтично.
Суд камней
– А кто обвиняемый? – спросил Аесли и понял, что уже знает, кто: Первертский, кто же еще [208] . – А присяжные заседатели?
– А вот они, заседатели, – судья обвел рукой дюжину философов, настолько убедительно расширявшихся к низу, что в их заседательстве никто бы не усомнился.
– А кто защитник?
– Обвиняемый отказался от адвоката, – усмехнулся базальтовый судья. – Сказал, что сам себя сможет защитить.
– Я передумал, – заявил Первертский, бросив взгляд на Сена, – мне нужен адвокат. Вот этот.
Аесли отметил, что в окружении себе подобных Каменный Философ говорит совершенно нормально, без всяких присущих ему двух– и трехсмысленностей. «Интересно, он для этого напрягается или, наоборот, расслабляется?» – подумал мальчик и с достоинством поклонился:
– Защита хотела бы ознакомиться с материалами дела.
Толпа недовольно загудела:
– А что материалы? Обычные материалы: базальт, гранит, опал, хризолит, мрамора немного, малахит, если повезет…
Рукав Аесли затрещал.
– Да? – недовольно обернулся он.
– Молодец, Сен! – громко зашептала Мергиона. – Забалтывай их, сколько сможешь, тяни время, а мы займемся часовым.
Аесли коротко кивнул и снова повернулся к высокому (и широкому – в общем, достаточно громоздкому) суду. Забалтывать он мог кого угодно и сколько угодно. Это, в принципе, даже не было задачей. А выступить в роли адвоката и выиграть дело… Вот это уже интересно.
– Итак, – сказал Сен. – Защита просит огласить обвинение. Прошу вас, обвинитель. Обвинитель!
Философ в желтую крапинку толкнул каменным локтем философа, покрытого мхом.
– А? – вскинул голову тот. – Куда?
«Дело упрощается», – подумал Аесли.
– Прокурор, вы помните, в чем обвиняется мой подзащитный?
Замшелый прокурор попытался возмутиться, потом саркастически рассмеяться, да так и застыл с открытым ртом, полным слюдяных пластинок. Видимо, о деле он помнил еще меньше, чем знал защитник.
Когда мох на голове обвинителя задымился от напряжения, судья скрипнул зубами (первосортные кварцы) и подтолкнул к обвинителю глиняную табличку.
– Обвиняемый каменный философ по имени Песочный Куличик, – начал с интересом читать обвинитель, – также известный как Первертский Мыслитель, родился… ну, тут можно пропустить…
– Заявляю протест! – Сен глянул в сторону. Мерги, Порри и Амели со скучающим видом окружали часового с голубыми полудрагоценными вкраплениями. – Обвинение пытается утаить факты, которые могут иметь отношение к делу.
– Обвинитель! – в голосе судьи зазвучал если не металл, то по крайней мере железная руда. – Огласите все факты, которые могут иметь отношение к делу!
– Как? Все факты? С самого начала?
– С самого начала, – судья сделал знак базальтовой ручищей, и десяток философов пришли в движение.
Когда гора глиняных табличек выросла до плеч прокурора, Сен понял, что задача потянуть время может считаться перевыполненной. Он поежился. Судья, напротив, пришел в самое благодушное состояние.
– Надеюсь, продолжительность жизни защитника позволит ему ознакомиться со всеми фактами, – улыбнулся он, сверкнув кварцами. – Прошу вас, обвинитель.
– В начале были камни, – прочел обвинитель…
Краткая история каменной философии
Итак, в начале были камни.
А потом началась эволюция.
Все как обычно. По Земле ходили динозавры. Очень тяжелые динозавры. Динозавры наступали на камни, дробили и давили их. Выживали только те камни, которые лежали в стороне от динозавровых троп. Пара миллионов лет дробления и давления – и у камней начал развиваться инстинкт самосохранения, повинуясь которому, они научились отползать подальше от гигантских ящеров. Для быстроты отползания камни принялись отращивать конечности. Камни с ногами имели гораздо больше шансов выжить. Камни с ногами и руками – еще больше, поскольку могли спрятаться от динозавров на дереве. Так возникли троллодиты. Все строго по Дарвину.
Спустя неопределенное – но, без сомнения, очень, очень большое количество миллионов лет – троллодиты разделились на две ветви. Взяв в руки камень, троллодит стал троллем. Не взяв и обосновав это – каменным философом.
И наступило золотое время – Каменный век.
В изложении прокурора период до Каменного века занял почти час, к исходу которого базальтовый судья начал проявлять признаки нетерпения. Он ерзал, покашливал и все чаще поглядывал на Аесли. Но Сен держался молодцом: важно кивал, делал пометки в блокноте, ободряюще похлопывал подзащитного по имени Песочный Куличик по плечу и почти не смотрел в сторону друзей, хищно круживших вокруг часового.
Когда обвинитель добрался до организации на острове Пасхи курорта для каменных философов и приступил к описанию того, как они там торчали в золотое время, судья сдался.
– Э-э-э, – сказал он. – Возможно, защита сочтет уместным сначала заслушать… э-э-э… последние по времени факты? Все-таки Каменный век имеет… э-э-э… несколько отдаленное отношение к делу.
– А что так? – Аесли сдержал улыбку. – Разве продолжительность жизни каменных философов не позволяет…
– Да продолжительность-то позволяет… – судья немного помялся [209] . – Нам бы до рассвета закончить. Мы с рассветом в каменных истуканов превращаемся.
– А! – догадался Аесли. – Это из-за того, что восходит солнце?
– Это из-за того, что приезжают туристы.
– Защита не возражает, – сказал Сен, посмотрел на небо и увидел, как белый диск Луны прочертил тяжело груженый Летучий Горландец.
Сен невольно посочувствовал пассажирам и на всякий случай дал себе слово, что больше никогда, никогда в жизни…
Млечный путь над Ла-Маншем
– Никогда! Никогда в жизни я больше не сяду в это такси! А-а-а!
Узнав, что детей подвозил Горландец, спасатели без лишних слов набились в повозку и приказали скорей ехать. И вот уже битый час в ушах свистел ветер, сбоку похрапывал Бальбо, впереди фыркали призрачные лошадиные силы, внизу изредка мелькали огоньки – и все это в пугающей тишине, нарушаемой только свистом в ушах, похрапыванием Бальбо, фырканьем призрачных лошадиных сил и мельканием огоньков внизу.
Словом, в том, что Асс разволновался, не было ничего удивительного. Удивительно другое: как пришедший в волнение Фантом ухитрился упасть с повозки всего дважды?
И хотя Лужж всякий раз успевал выручательным заклинанием Держи-руку-дурак! подхватить младшего следователя, после второго спасения Асса усадили между Браунингом и Харлеем, а его место на бортике занял бравый Клинч.
– И как вам это нравится? – тут же пожаловался младший следователь старшему.
– Должен признать, что мне это не очень нравится, – сказал Браунинг.
– Вот! Вы тут единственный умный человек.
Сделав это самокритичное заявление, Фантом повозился, устраиваясь поудобней, и спросил:
– А что вам больше всего не нравится? Лично мне…
– Мне не нравится наш водитель. Вы видите у него синяки, шрамы, переломы рук или ног?
– Пока не вижу, – проворчал Клинч. – Но это легко исправить.
– А ведь совсем недавно он точно так же вез Мергиону Пейджер.
Минута тишины, нарушаемой только свистом, похрапыванием, фырканьем и мельканием. Ну и еще звуками шевелящихся мозговых извилин пассажиров, пытающихся объяснить необъяснимое.
– Может, они спали в дороге? – предположил Харлей.
– Не, не спали, – охотно вступил в беседу возница. – Галдели, почти как вы. Но я их быстро довез. Можно сказать, мигом домчал. Штук за сто.
– Сто штук – это сколько в милях?
– Не знаю, спидометр у меня давно ляснулся, я уж приспособился все по счетчику мерить. Не точно, конечно. Ежели клиент щедрый или, скажем, с дамой, то дорога на пару косых длиннее, если зажимистый…
– Сто штук – это сколько в часах?
– Да минут пятнадцать, не больше, я ж им ни одного анекдота не успел рассказать. У меня тут часы сломались, так я…
– Значит, – не давал себя сбить Браунинг, – мы уже пролетели то место, где выходили дети?
– Может, и пролетели, – легкомысленно ответил Горландец. – А может, вообще в другую сторону движемся. Я почем знаю? Мне сказали: «Езжай скорей», я и еду.
