Андрей Курков - Сказание об истинно народном контролере
Однако другие двое мужчин, Валтузов и Евсюков, ели жадно и с азартом, и в их негромком чавканье Марк ощущал поддержку. И сам, приученный застольной культуре, все-таки пытался жевать погромче, чтобы не выделяться.
Компот из абрикосов показался Марку слишком сладким. А заварное пирожное он решил взять для Кузьмы и завернул его аккуратно в бумажную салфетку.
— У вас с собой собачка? — игриво спросила Клавдия Степановна.
— Нет, — ответил так же игриво Марк. — Птичка у меня здесь!
Все рассмеялись.
Перед тем, как идти на море, Марк сунул пирожное Кузьме в клетку, а саму клетку с птицей вынес на балкон и поставил там на плетеный стул.
— Ну вот и ты погреешься, — сказал Кузьме Марк. — Пальмы отсюда видны, может, дальнюю родину вспомнишь?
На пляже лежала масса людей. Буквально каждые пять метров Марку приходилось переступать через кого-то или обходить.
— Товарищ Иванов! Товарищ Иванов! — долетел вдруг до него чей-то окрик. Обернулся.
— Идите к нам! — приглашали устроившиеся возле сетчатого навеса Евсюковы.
— Вам ведь тоже нельзя сразу на солнце — сгорите!
Марк охотно расстелил свою полосатую подстилку рядом с супругами.
— В картишки? — предложил сам Евсюков.
Играли в подкидного.
Марка сначала раздражала прорывавшаяся в глупых шутках да и просто в репликах грубость товарища Евсюкова. Но помня, что перед ним — заведующий кожевенным заводом, он как-то успокаивался, воспринимая эту грубость как профзаболевание. На кожевенных заводах они с Кузьмой выступали не раз. И всегда им показывали и объясняли производственный процесс, и всегда Марк обращал внимание на грубость работы и работников таких заводов. Так что и здесь Марк решил побыстрее привыкнуть и старался не обращать внимания.
Все три раза Марк остался дураком, и после этого они отправились купаться.
Море, несмотря на начало июня, в этом году уже прогрелось. Плывя к красному буйку, возле которого стояла на приколе спасательная лодка с матросом, Марк вспоминал прекрасную вводную лекцию, прочитанную тут же в доме отдыха. И соглашался, вспоминая запомнившиеся из нее фразы. Солнце и море! Источник жизни! Природа — лучший целитель! Как все правильно говорил лектор!
Следующим утром Марк делал на балконе зарядку.
С соседнего балкона выглянул приятный довольно молодой мужчина.
— А, сосед? — радостно проговорил он. — Будем знакомы. Поэт Вячеславин. Марк тоже представился.
— О, это очень символично! Поэт и артист живут рядом, через стенку. Это как идеальный производственный процесс!
Разговор не затянулся надолго.
Поэт ушел бриться, а Марк побежал к морю, чтобы успеть перед завтраком проплыть до буйка и обратно.
Дни пролетали слишком быстро. Вроде бы только вчера он приехал в этот замечательный дом отдыха, а уже съел здесь восемь или девять обедов, столько же завтраков…
После очередного обеда Марк решил устроить себе тихий час. Уже снял бобочку, как в дверь постучали.
Пришел поэт Вячеславин. Принес в подарок свою книжку.
— Может пригодиться! — кивнул он на сидевшего в клетке попугая.
И тут же бесцеремонно уселся на плетеный стул.
— Все-таки как все символично! — восторженно произнес он. — Совершенно зря Луначарский выступил тогда против символизма. Зря! Это же основа понимания истории. Да и сама революция, то, что она началась с изгнания из Смольного благородных девиц?! Разве это не символично?!
Марк слушал и кивал.
А поэт Вячеславин все пел и пел. Потом вдруг замолчал, задумавшись — видно, прославляя символизм, пришел к интересной мысли и теперь боялся ее забыть.
— Ну я пойду попишу! — проговорил он уже другим, озабоченным голосом и, кивнув, вышел.
Марк облегченно вздохнул. Положил подаренную поэтом книгу на стол и прилег.
Пару дней спустя радиоузел дома отдыха объявил об открытии чемпионата отдыхающих по Крымскому двоеборью. Двоеборье состояло из больших шахмат и набрасывания колец: для женщин — с семи метров, для мужчин — с одиннадцати.
Незамедлительно прибежал поэт Вячеславин и увлек Марка за собой к месту сбора участников. Там же, на специальной площадке в парке, уже стояли супруги Евсюковы и много других отдыхающих, чьи лица Марку уже были знакомы. Не было видно только Валтузова.
Большие шахматы действительно были большие — по пояс Марку.
В детстве он увлекался этой игрой.
Судья соревнований, бывший чемпион Украины по боксу, объявил торжественное открытие чемпионата.
Чемпионат продлился до ужина. Марк по рассеянности потерял ферзя буквально через пять минут после начала игры и сразу же сдался, чем заслужил едкую реплику «болевшего» за него Евсюкова. Евсюков, игравший следующую партию, выиграл у местного врача-зубника, но в финал все равно не вышел — уступил гостю чемпионата — начальнику соседней погранзаставы. В итоге Марк не знал ни одного из победителей двоеборья. Особой радости от участия в играх он не ощущал, но и потраченного времени жалко не было — все-таки спорт — тоже отдых!
За ужином Евсюков еще раз прошелся по проигрышу Марка, но супруга ловко поменяла тему. Поговорили о кожах, о новых способах дубления. А когда Валтузов ушел, Клавдия Степановна пригласила Марка к ним в номер: Евсюков купил очень хорошее марочное вино.
Номер Евсюковых оказался раза в три больше номера Марка. Хороший полированный стол на массивных ногах стоял в центре просторной комнаты. Вокруг его овала гордо держали спинки старинные стулья. На прихваченных из столовой салфетках стояло три разных бутылки: «Кокур», «Мускат» и «Херес». Тут же в вазе лежали виноград, яблоки, абрикосы и персики.
— Что, здесь так рано все созревает? — вслух удивился Марк.
Евсюков посмотрел на гостя снисходительно.
— Нет, это из Средней Азии прислали. Тут позже вырастает.
Хрустальные бокалы Клавдия Степановна вытащила из серванта, стоявшего под стенкой.
Марк обратил внимание на картину, висевшую над широким диваном. На картине пионеры трубили сбор, а в правом нижнем углу стояла жирная подпись художника.
— Ну, товарищ Иванов, — Евсюков говорил, не глядя на гостя, приноравливая штопор к пробке «Хереса». — Садитесь! Сейчас вы попробуете настоящее вино!
«Он, наверно, считает, что я никогда „Хереса“ не пил!» — подумал Марк с ехидством, но ничего не сказал.
Наконец уселись за овальный стол.
— Подольше, подольше держите во рту! — советовал, как приказывал, Евсюков.
Марк чуть не поперхнулся. Проглотил вино, но делал вид, что еще держит его «на языке».
— Подержали… — азартно руководил директор кожевенного завода. — Клавочка, а шпротики у нас есть?
— Есть, дорогой! — ответила супруга.
— Ну открой, очень хороши они к «Мускату». Вскоре перешли на «Мускат». И разговор сразу перешел с правильного винопития на более свободные темы; на случаи из жизни.
— Да, он у меня такой, все впереди идти старается! — сгладив очередную грубость мужа, заговорила Клавдия Степановна. — Вот недавно узнал, что в Вологде с колокольни монастыря кресты снимать будут. Сорвался с места и поехал — сам туда забрался и своими руками крест спилил!
Марк, слегка охмелевший, слушал эту розовощекую женщину.
Евсюков, пивший быстрее и больше Марка, использовал паузу для того, чтобы осушить очередной бокал вина. Казалось, что ему было приятно слушать рассказы жены о себе самом.
— Он и в небо поднимался с одним военным летчиком! — продолжала Клавдия Степановна хвалить супруга.
«А я все на поездах, на поездах!» — грустно подумал Марк, понимая, что ничего героического в своей жизни он не осуществил и хвастаться ему нечем.
Шпокнула пробка, вытащенная уже из четвертой бутылки, — они возвратились к «Хересу», который после «Муската» и «Кокура» казался чуть горьковатым.
— А в двадцать втором я специально в Горки ездил, к Ленину! — Евсюков забрал слово у супруги и дальше о себе решил рассказывать сам. — Поговорить мне тогда с ним не удалось, но видел я его вблизи!
— И я его видел… — трудно поворачивающимся языком проговорил Марк, глядя на свой хрустальный бокал, полный «Хереса».
— Когда? —спросил Евсюков.
— Да вот, года два назад… — замедленно произнес Иванов.
Евсюков скривил губы. Клавдия СтЙйановна как-то сжалась, приготовившись к очередной грубости супруга.
— Вы-ыпил! — неожиданно мягко, но с презрением на лице проговорил лысый супруг. — Вы-ыпил артист!..
Пьянь…
Марк терпел, не отрывая взгляда от бокала. Он вспомнил вдруг все подписанные бумаги о неразглашении, вспомнил последний строгий и с угрозой взгляд того военного, старшего лейтенанта…
— Пьянь и паразит! — после паузы твердо выговорил Евсюков.
— Почему паразит? — вырвалось у Марка.
— Почему паразит? — удивленно приподнял брови Евсюков. — Потому, что на птице паразитируешь, на попугае! Что ты такое без птицы? А? Кому ты нужен без птицы?!
