Виктория Угрюмова - Змеи, драконы и родственники
— Це вин перевиряе, в якому состоянии грунт, по котрому мы будемо йихаты на танку.
Морунген получал море удовольствия от беседы с настоящим знатоком российских дорог и от того, что совершенная германская техника способна преодолеть и это.
— О! Это софсем не нато делайт! Дас ист панцер гуд машине! Будьем екат очен корошо, бистро!
Из-под танка, одной рукой утирая лоб, а в другой держа взрывчатку, вынырнул Сидорчук. Оглядел честную компанию. Увидел выражение лица родного командира и затарахтел, оправдываясь:
— Звыняйте, будь ласка, товарыш Салонюк, за задержку. Сам не знав, що так выйде! Взрывчатку, хай ей грець, чуть-чуть не забув вытягнуть из-пид фрыця.
Морунген опознал предмет в руке партизана и побелел.
Сидорчук виновато улыбнулся и пустился в объяснения, взмахивая взрывчаткой, словно дирижерской палочкой. При каждом таком взмахе Морунген и Салонюк вздрагивали и вжимались всем телом в спасительную танковую броню.
— Во було бы гуркоту, якбы мы поихалы!
Тарас посерел, затем позеленел, затем, заикаясь, пояснил:
— Це наш пидрывник, господын майор, шуткуе так… Розумиете? У партызанив так прыйнято… трохи шуткуваты… на дорижку…
Тут он оборотил свой гневный лик к бойцу Василию Сидорчуку и заорал в полный голос, так что Морунген присел в своем люке, как если бы злосчастная взрывчатка все-таки сработала:
— Сидорчук! Твою мать! Якщо я! Твий командыр! Ще раз побачу, що ты… Це!.. будеш своими рученятками липыты куды-небудь… без мого дозволу!.. Я не знаю, що я з тобою зроблю!.. Я тоби рогы повидшибаю, и будеш ты бижать поперед цего клятого нимецького танку, як та бура корова поперед черкаського быка!
Он взялся за голову и обратился к Перукарникову, который сидел с вытаращенными глазами, постигая потихоньку смысл происходящего:
— Чуть не видправыв свого командыра на Мисяць. У мене аж у пьятах похололо, а ему — «Було бы гуркоту…» Дурный, як сто пудив дыму!
Спустив пар, Салонюк уже спокойнее продолжил:
— Ну що, Сидорчук, ты на мене очи таращиш, наче злодий на ярмарку! Бачишь, фриц увесь билый из свого танка выглядае? Це тоби не Александр Македонський! Ще раз таке кино побачить, повыганяе у сих до лису. Давай, сидай на свое мисце, докы вин не очухався.
И Тарас расцвел нежнейшей улыбкой, адресованной бледному и перепуганному Морунгену:
— Не пужайтесь, господын фриц, вин бильше такого не зробыть. Не нервуйте, це вредно… як вас там вирно зовуть? Господын Mop… Hyp… Гер, — и тихо добавил себе под нос: — Во призвище, черта лысого выговоришь.
В замке Оттобальта творилось нечто несусветное.
— Требую воссоединить меня с невестой! — рычал король на перепуганного мага. — Ты куда ее дел?
— Это не я. Это штурляндик!
— При чем тут штурляндик? — гневался его величество. — Требую воссоединения и долгой и счастливой жизни.
— Это зависит не только от меня, — слабо отбивался Мулкеба.
— Четвертую! — шумел Оттобальт.
— Бальтик, — встряла тетя. — Сам Душара высказался против твоего непродуманного и поспешного решения. Видишь, невесту куда-то утащило.
Король повернулся к тете и окинул ее таким взглядом, что она попятилась.
— Или ты сейчас же поставишь своих рыцарей под копье и они пойдут искать свою королеву, или отправишься на антихрапное ложе, — раздельно произнес он. — Вот!
— Бальтик…
— Р-ррр, — раздалось в ответ, и тетя благоразумно ретировалась.
— Ваше величество, — прошептал чародей, бледнея от ужаса, — разрешите сказать… Не велите казнить, как говорится, а велите слово молвить.
— Кстати, насчет казни, — задумался король. — Четвертование — это чересчур просто.
— Тогда вы рискуете не увидеть свою невесту.
— !!!
— Уже, уже, уже, — засуетился Мулкеба. — Только нужно взглянуть в Тухатупу.
Впервые в жизни мага доставили в башню на руках двое дюжих гвардейцев — король не желал медлить ни минуты. Крохотный шумнязя, увидев такое дело, спрятался под ложе и шептал оттуда, подсказывая магу направление поисков.
— Тухатупа должна лежать справа на полке в чулане.
— Не может быть! — вскрикивал Мулкеба.
— Я перед ним шерсть причесываю, — уточнял шумнязя. — Ищи.
— А-а, точно. Никогда бы не подумал. Ну что, ваше величество, давайте думать о невесте.
— И о драконе, — послышался до боли знакомый голос.
Придя в себя, королева Гедвига явилась со взаимовыгодным предложением: она меняла дракона на свое благословение.
Нужно ли говорить, что Оттобальт согласился не задумываясь.
Глядя в Тухатупу, Мулкеба заметно повеселел:
— Итак, ваши величества, вы действительно хотите воссоединиться?
— Да, — сказал король, — с невестой.
— С драконом, — согласилась Гедвига.
— Как пожелаете, — молвил маг.
Маги, они ведь тоже люди и поэтому не могут отказать себе в крохотном удовольствии выполнить волю своих повелителей, так чтобы и их слегка прищучить, и при этом не оказаться виноватым. Он взмахнул своей пышной мантией, просвистел какое-то невнятное заклинание и…
Танк не успел проехать по дороге и десяти километров, как впереди показалась…
— Та самый русский фрау! — завопил Дитрих.
— Тю, Галя! — сказал Салонюк.
— Ну мы даем! — восхитился Перукарников. — Никуда от этой чертовой бабы не денешься.
— Ганс, — тихо произнес в наушниках голос механика-водителя Гасса, — кажется, все начинается с самого начала. Я вижу на дороге эту русскую поселянку, которая уже навлекла на нас однажды кучу неприятностей.
— Сей фрау, — поведал Морунген партизанам, — делайтъ нам плохой услуг. Она нас путайтъ. Она ист партизана?
— Та она ж ведьма, — сказал Сидорчук. — От ней одни неприемности.
— Все неприятности в мире от женщин, — заметил Иван. — Троянская война тоже из-за баб началась.
— И ото грехопадиння, — сообщил Жабодыщенко, крестясь. — Свят, свят, свят.
— Не стал бы я с ней связываться, — посоветовал командиру Генрих. — Нервов не хватит.
— Я бы и рад, — сказал барон. — Однако, Генрих, подумай. Эта женщина может знать дорогу к хутору Белохатки.
Обернувшись на шум двигателя, Галя меланхолически оглядела танк и двинулась дальше, будто ничего необычного не случилось. Она была целиком поглощена личными проблемами, и пятеро знакомых партизан, сидевших на броне не менее знакомого бронированного монстра, не привлекли ее внимания. Ведь среди них не было того единственного, рыжего и голубоглазого…
— Эй, Галя! — окликнул ее Салонюк, свешиваясь с брони. — Ты куды йдеш?
— А куда глаза глядят, — отвечала она печально. — Куда ноги несут. А ты что здесь делаешь?
— Та ось разом з фрицямы Белохатки шукаем, — поведал Тарас. — До речи, ты нам ничем не допоможеш?
Галя Наливайко не спеша шла по дороге, проложенной среди широкого поля, и танк медленно катился рядом, приноравливаясь к ее плавной поступи. Она обращала на него внимания не больше, чем на телегу, что тащится по проселку на ярмарку. Однако танк, или телега, или настырный Салонюк мешали сладким грезам.
Галя мечтала о том, как найдет ее король Оттобальт, как прижмет к своей крепкой груди… И поглядывала на обручальный цупитуйчик, который надел ей на палец ее Отто. Кисонька…
— …дороха на кутор Белохатки? — бубнил над головой прилипучий фриц.
— Та може пидскажешь, де вони стоять? — уточнил Жабодыщенко.
Она не остановилась и не повернула головы. Только величественно махнула рукой и молвила:
— А что ты меня спрашиваешь? Ты вот у своих фрицев и спроси, куда они подевали твои Белохатки!
Морунген ошалело выслушал ответ и пришел к выводу, что эта русская фрау действительно очень странная.
Галя словно услышала эти крамольные мысли. Развернулась и подозрительно поглядела на несчастного немца. Клаус остановил танк безо всякого приказа. Дитрих понял, что нужно оправдываться, иначе действительно им инкриминируют похищение Белохаток и потом не докажешь ничего этим русским. Он бешено жестикулировал и чуть не вывалился из люка:
— Ой, матка-а-а! Не нато делайтъ глюпый больтофня. Вы руски очен лубьить перефаливат насионал проблем на несчасный немеский зольдат! Мы естъ прикодит в Росия и дафатъ опрософание, свопода, несафисимостъ от комунисический опрас жисни.
Галя громко хмыкнула, и бедный барон осекся.
— Да! Видела я вашу свободу! В вагоны на станции погрузите и, туды ее в качель, в свою Херманию гоните, на работу!
— Матка-а, — слабо запротестовал Морунген, — Германья естъ учит все корошо, как нато работайт! Что естъ прекрастный ресультат феликий нация!
Галя не выдержала:
— Ой! Отстань! Замучил со своей нацией.
Майор печально наклонился к партизанам и пожаловался:
— Фот так фсекта, кокта нато работайт, у фас лубьят коворит в немеский лагер — астань, зараса, самучил!
Но ему не довелось развить эту интересную мысль.
