Татьяна Устименко - Дочь Господня
– Что? – заинтересованно спросил Натаниэль.
– Пойти и плюнуть в зеркало! – торжественно изрекла валькирия, выразительно поигрывая бровями.
– А смысл? – невольно улыбнулась я. – Зеркало-то в чем виновато? Все равно такая неземная красота только у меня да у Вупи Голдберг…
– А что, клеевая, кстати, мысль! – немедленно воодушевился Нат. – Надо попробовать, вдруг такое жуткое самооскорбление сработает, и тебя в отместку озарит классная идея? Вот только где бы зеркало найти?
Пытаясь хоть немного поднять себе настроение и дурашливо подыгрывая расшалившемуся ангелу, мы вывернули карманы – зеркала ни у кого не обнаружилось.
– А чем его еще можно заменить? – не желал сдаваться видимо совсем сбрендивший Натаниэль. – Полированной серебряной лопаточкой для торта, стаканом с водой, подносом из нержавейки, компьютерным диском…
– Ой! – слегка запоздало прозрела я. – Ой, мамочки!
– Что? – буквально подпрыгнули все.
– Диск! – пересохшими от волнения губами шепнула я. – Как же я могла про него забыть! – я пошарилась в кармане своей кожаной куртки и вытащила завернутый в целлофан диск, найденный в подвале монахов-госпитальеров. – А я ведь на него и в правду чуть не плюнула от забывчивости, конечно – чисто фигурально! Нужно срочно его просмотреть, вдруг он содержит что-то важное, способное нам помочь? Нат, твоя идея с зеркалом сработала безотказно…
Ангел важно надул щеки, на веки вечные уверовав в собственную непогрешимую гениальность.
В гостинице нашелся весьма неплохой ноутбук, принадлежавший управляющему. Путем недолгих уговоров, в ходе которых некоторая сумма евро перекочевала из моего кошелька в карман пиджака вздорного, склочно поджимающего губы толстяка неопределенного возраста, мне удалось взять компьютер на прокат. Приплясывая от нетерпения, мы притащили трофей ко мне в номер и подключили к розетке. Экран засветился, лоток дисковода приглашающе выдвинулся. Подрагивающими от волнения руками я вставила в него бесценный диск. Ноутбук задумчиво загудел, переваривая информацию.
– Жутко тормозная машинка! – в сердцах заявила неугомонная Оливия, горящим взглядом пожирая надолго зависшее на экране изображение маленьких песочных часов. – Поседеть можно, пока этот комп что-то надумает…
– Терпение и еще раз терпение! – авторитетно изрек Симон, невозмутимо закидывая ногу на ногу.
– Ну, ты еще скажи, что Бог терпел и нам велел! – рассмеялся Натаниэль. – Эту фразу очень любит Селестина.
– А что? – на полном серьезе попенял ему Великий грешник. – Все верно. Уж если сам Спаситель проявлял выдержку и хладнокровие, то нам и подавно незазорно взять с него поучительный пример.
Но тут расшифровка диска закончилась, и на экране открылся текстовый файл. Мы с Оливией одновременно резко склонились над ноутбуком, шумно сталкиваясь лбами и ругаясь сквозь зубы.
– Давай лучше ты! – по-справедливости решила валькирия, отстраняясь и потирая назревающую шишку. – Ты раскрыла тайну братьев-госпитальеров – тебе и читать. Только, чур, вслух!
– Хорошо! – я передвинулась поближе к пятнадцатидюймовому экрану, глянула в текст и тихонько присвистнула.
– Ну, чего там? – с любопытством спросил вольготно разлегшийся на кровати Натаниэль. Ариэлла примостилась рядом с ним, свернувшись изящным комочком и возбужденно поблескивая огромными глазищами.
Я кашлянула, чтобы прочистить горло и начала читать:
«Меня зовут брат Лоренцо, и я тщательно веду летопись этих удивительных событий во избежание недопустимой утраты знаний, в которые и так посвящены немногие люди, оказавшиеся причастными к земным деяниям Господа нашего Иисуса Христа. Искренне надеюсь, что этот текст попадет в руки той девушки, для которой он и предназначается – Селестины дель-Васто, также именуемой Дочерью Господней, а на самом деле являющейся незаконной дочерью покойной Маргариты дель-Васто и Збышка Мошковецкого…»
– Что? – подпрыгнул на кровати Натаниэль. – Что, там так и написано – Збышек Мошковецкий? Сел, а ты случаем ничего не перепутала?
– Не-е-ет, – меланхолично протянула я, растерянно почесывая в затылке. – Бред какой-то! Моя покойная мать носила имя Амелия, а вовсе не Маргарита…
– Ну, это еще цветочки, сейчас я тебе ягодки презентую! – многозначительно хмыкнул ангел. – А тебе известно, что этот самый Збышек Мошковецкий ранее звался просто каноником из Катовиц?
– И что? – совсем запуталась я. – По документам о рождении и церковным метрикам мои родители – совсем другие люди: Амелия и Манфред дель-Васто, маркиз де Салуццо!
– Да ты подожди, – продолжал гнуть свое Нат. – Молодой польский каноник потом стал епископом в Вероне, далее – кардиналом Миланским, а затем и…
– Его Святейшеством папой Бонифацием XIII – верховным понтификом и главой святой римско-католической церкви! – торжественно закончил за него Симон де Монфор.
– А это вам уже не хухры-мухры! – всплеснул крыльями ангел.
– Офигеть! – вульгарно прокомментировала все услышанное я, пока совершенно не врубаясь, каким запутанным образом я оказалась замешана в столь невероятной истории, больше смахивающей на байку.
Глава 6
Маргарита не отводила взгляда от потолка, выложенного ровными белыми плитками. Иногда ряд пенопластовых квадратиков внезапно обрывался, сменяясь яркими лампами дневного освещения, неприятно слепившими ей глаза, но и тогда девушка не смыкала воспаленных век, стремясь наказать себя всем, даже этой случайной и незначительной болью. Белый потолок… Когда-то она тоже носила белые, почти ангельские одеяния непорочной невесты Господней, дарованные ей после пострига в монастыре сестер-кармелиток города Вероны, легендарной родины печально знаменитых влюбленных – Ромео и Джульетты! В этом тихом, славном городке, сами улицы которого, казалось бы, навсегда пропитались вечной, неувядающей и запретной любовью. Страстью, не миновавшей и юную сестру Маргариту…
Девушку неловко тряхнуло на очередном повороте узкого коридора, боль в животе вспыхнула с новой силой, она не сдержалась и громко вскрикнула, на одно краткое мгновение вспомнив, что находится в больнице для бедных. Ее истерзанное бесконечным мучением тело лежало на неудобной никелированной каталке, которую уже целую вечность везли между холодных кремовых стен. «Наверное, меня доставят прямиком в Ад! – покаянно подумала Маргарита, сжимая в руке дешевые деревянные четки. – Господи, прости мне мои невольные прегрешения!» Острые, режущие приступы вот уже несколько часов терзавшие ее несчастное худенькое тело, то немного стихали, а то вновь накатывали огненными, беспощадными волнами, выдавливая хриплые, нечеловеческие вопли из ее пересохшего горла. Но Маргарита не решалась попросить стакан воды. Пару раз она стыдливо покосилась на дородную медсестру со смуглым неприветливым лицом, грубо толкающую каталку по неровному полу, и смутилась окончательно. В глазах всех встречающихся ей людей девушка всегда замечала одно и тоже обвиняющее выражение, навечно заклеймившее отверженную, павшую грешницу. Прелюбодейку, посмевшую опорочить белый монашеский покров. А может быть, она все это придумала сама, и на самом деле никто даже не обращал внимания на маленькую хрупкую девушку, почти девочку, обеими руками прикрывающую большой живот, в котором вовсю шевелилось и пиналось дитя. Ни в чем не повинный ребенок, обреченный до конца дней своих носить обидное прозвище незаконнорожденного, просился на свет божий и уже, наперекор всему, вызывал в сердце юной матери огромную волну смешанной с горем любви.
Страшная тягучая схватка опоясала потное тело роженицы, начинаясь в раздираемом судорогами тазу и спускаясь вниз, по влажным ногам, выворачивая лодыжки и ступни. Маргарита испуганно пощупала подол больничной рубашки, неожиданно ставший мокрым.
– Воды отошли, – безразличным тоном констатировала медсестра. – Сейчас доедем до операционной.
– Зачем же в операционную-то? – робко шепнула Маргарита, стараясь не кричать и до крови кусая губы.
– Доктор, который осматривал тебя в приемном покое, сказал, что ребенок идет ножками вперед, – спокойно пояснила медичка. – Наверное, придется кесарить…
Роженица сдавленно ойкнула.
Ее завезли в выложенную кафелем комнату, споро переложили на укрытый клеенкой стол и измазали живот приятно холодящим, мягким тампоном с йодом. В руку ткнулась жалящая иголка капельницы. Маргарита безропотно сносила новые страдания, позволив незнакомым людям в белых халатах делать с ней все, что им заблагорассудится. Была ли и в этом воля Господа? Этого Маргарита не знала. Последнее, что она увидела, стали широкие скулы немолодого доктора, плотно облепленные марлевой повязкой. Темные глаза смотрели напряженно и немного обеспокоенно, оценивая сложное положение молодой матери. «Слаба, – профессионально отметил доктор, критически разглядывая тощие детские ключицы и едва наметившуюся грудь пациентки. – Слишком юна, истощена, анемична. К тому же присутствует сильно запущенный бронхит. А ребенок на удивление большой и активный, но предлежание неправильное. Как же все плохо…»
