Ксения Баштовая - Карты, деньги, две стрелы
— Убирайтесь отсюда!
— Ага, сейчас, — ухмыльнулся он. — Закончу здесь все и уйду.
Только сейчас я заметила, что в правой руке мужа блеснул кинжал. Не особо задумываясь, что делаю, я шагнула к столу. Так и есть, замок шкатулки, в которой я оставила свое обручальное кольцо, исцарапан острым клинком. Похоже, супруг решил замахнуться на остатки моих драгоценностей.
— Вон отсюда! — Голос упал до шипения.
Шемьен, покачиваясь, подошел ко мне, поднял руку и медленно провел по моей щеке. Пахнуло сильным запахом перегара.
— А ты что-то неласкова со своим милым муженьком.
Что ж он так набрался-то? Я шарахнулась от него, как от прокаженного:
— Если вы еще раз посмеете прикоснуться ко мне…
— То что? Снова сбежишь со своим любовничком?! — глумливо хихикнул супруг. — Мы все еще муж и жена. И пока я не согласился на развод, так и будет. Или ты думаешь, загуляла с милезом и я тебя отпустил?
— Что?!
Новый смешок:
— Я ведь все понял, еще когда на третий день тебя дома не нашел! Этот выродок явился, поулыбался, а ты с ним и сбежала! Еще бы, воспитанник Ференци! Куда мне, бедному?! Я же всего-навсего младший сын захудалого барона! А тут сын героя войны! Пусть и внебрачный! Да ладно тебе, — так развязно он не разговаривал со мной даже после своего проигрыша, — нужно быть идиотом, чтобы не понять, что в воспитанники обычно берут своих ублюд… бастардов!
— При чем здесь Айден?!
Кривая усмешка:
— О, уже «Айден»? А как возмущалась! «Вы меня проиграли! Это бесчестно!» А как победитель имя свое назвал, так и в объятия сразу кинулась?
Айден? Айден — победитель?..
— Понадеялась, что папаша поддержит сынка, без корки хлеба не оставит? А разводиться и необязательно, гулять от мужа и без кольца можно! — выплюнул новое оскорбление Шемьен.
— Меня… выиграл в карты… капрал Иассир?
— Да будет тебе ломаться! «Капрал Иассир»! С ним ведь загуляла? Что там скрывать?
— Да как… как вы смеете?! — Я наконец поняла всю его извращенную логику.
Меня выиграл Айден… Этого не может быть! Не может, просто потому что не может! Он ведь не знал, что меня проиграли! Да и… Если бы он меня выиграл, он бы не стал говорить, что Шемьен — скотина и негодяй, потому что поставил меня на кон! А он говорил! И про победителя так же говорил!
Неужели он мне врал все это время?..
— Что задумалась? — Выдох винными парами прямо в лицо. — Любовника вспомнила? Мысль о нем покоя не дает?
Лицо. Личина. «Этот человек надел вашу личину…» Ведь так говорили Змеи? Правильно?
Получается, Айден и в этом не виноват?
Хвала Матери Рассвета! У меня камень с души упал.
Наверное, в моем облике за время размышления что-то изменилось. Шемьен, так и не дождавшись ответа, прекратил оскорбления и, отодвинув меня в сторону, шагнул к столу. Подхватил со стола шкатулку, смахнул на пол какие-то бумаги и направился к выходу, ухмыльнувшись на прощание:
— Компенсация за мое честное имя!
А уже выйдя в коридор, фыркнул:
— Понаставили тут порубежников, шагнуть некуда. Граница здесь, что ли, проходит?
Я выглянула из комнаты. Офицер, который привез меня домой, поймал мой взгляд и вытянулся во фрунт, уставившись перед собой немигающим взглядом. Кажется, даже дышать перестал.
Приказ выполняет. Охраняет меня. Можно подумать, я преступница какая-то!
Я медленно отодвинулась от двери, без сил опустилась на пол…
В ушах до сих пор звенел смех Шемьена, а я все не могла понять: как я могла любить такого человека? Он ведь не сказал ничего нового — подобные разговоры случались и раньше, когда господин Магьяр был пьян. Вернее, только если он был пьян. На трезвую голову господин Магьяр всегда был добрым и ласковым.
Другой вопрос, что тогда поводов для ревности у него не было вообще.
Как будто сейчас есть!
Но я-то, я! Где были мои глаза? Как я могла прощать ему подобные слова и поступки?
Я бездумно осматривала комнату. Что там оставалось в шкатулке? Кольцо, которое у него никто не примет, потому что оно растворится в момент развода, да еще несколько безделушек — поживиться особо нечем.
Взгляд зацепился за смахнутые Шемьеном бумаги, и на миг мне показалось, что я разглядела имя отца. Странно, откуда это здесь?
Подняв с пола лист, я расправила его. Бумага чуть обгорела по краям, словно ее вытащили из пламени, но прочесть, что там написано, было можно.
«Приветствую Вас, Конрад.
Думаю, Вы простите мне эту наглость — то, что я по-прежнему называю Вас просто по имени, но, наверное, двадцать лет так и не расторгнутого брака дают мне такую возможность…»
Конрад? Брака? У меня задрожали руки. Неужели это письмо от мамы?
Дата внизу послания свежая, да и речь идет о двадцати годах. Получается, оно написано совсем недавно?
Читать чужие письма неприлично, и я уже собиралась его отложить, когда вдруг увидела свое имя, написанное в середине послания.
«…Я помню, при каких обстоятельствах мы расстались, и будьте уверены, не написала бы Вам снова, если бы не Матильда.
Несколько дней назад я встретила ее в Фирбоуэне и была поражена, что она путешествует без свиты, да еще в сопровождении мужчины, который явно не является ее мужем.
Думаю, Вы вряд ли позволяете нашей дочери то, что когда-то не разрешали мне, поэтому я настоятельно прошу Вас забыть те разногласия, что были между нами, и отписать мне, что Вам известно о происходящем».
Дата. Подпись.
Я все понимаю. Я понимаю, почему мама сбежала. Я понимаю, почему она сейчас написала отцу. Но я не понимаю, как это письмо очутилось здесь. И главное, как отец оказался в Эгесе! Кнес был в столице! А от Сегеша до Эгеса неделя пути.
Как папа мог оказаться здесь?
— Простите госпожа, это я виновата, — прошелестел тихий голос.
Кажется, я задала последний вопрос вслух?
Я вскинула голову и замерла, ничего не понимая. В дверях стояла, переминаясь с ноги на ногу, Элуш, а из-за ее спины выглядывала… Абигел!
Офицер, замерший у двери, покосился на них и промолчал. Видимо, решил, что пока не происходит ничего недозволенного.
— Как ты здесь оказалась?
— Простите, госпожа, — вновь повторила Абигел, в ее голосе зазвенели слезы. — Это я во всем виновата!
Во всем — это в чем?
Фенийка опустила взор:
— Это я доставила письмо. Его светлость кинул послание в камин, а я… А мне сказали, чтобы он его прочитал и я тогда…
— Стоп! — Я вскинула руки, вставая. — Давай по порядку.
Абигел несмело шагнула в комнату:
— Вы позволите?
Я кивнула, но Элуш не дала ей сказать ни слова: девушка только открыла рот, как ее перебили:
— Ну куда ты спешишь? Не видишь, госпожа с дороги, устала, похудела — глаза на пол-лица стали, а ты со своими письмами! Дай ей хоть переодеться да пыль с дороги смыть!
— Но…
— Сядь вон там в уголочке на пуфик, а я госпоже помогу в порядок себя привести, тогда и расскажешь! — Уже никого не слушая, Элуш захлопнула дверь в мои комнаты, оставив охранника-конвоира снаружи, и увлекла меня в сторону спальни.
Первое мгновение я, помня об Айдене, еще пыталась возразить, но безрезультатно…
И уже когда она расчесывала мои все еще мокрые после купания волосы, я наконец смогла спросить то, что мучило меня еще с Фирбоуэна:
— Элуш, ты ведь с самого начала знала, что я милезка?
Гребешок замер, запутавшись в прядях.
— Где же вы слов таких нахватались, госпожа? — тихо вздохнула женщина.
Расческа продолжила свое неспешное путешествие.
— Каких? — удивилась я. — Так называют полукровок.
— Во времена моей молодости это было ругательством… Да и дочка у меня тоже полукровка, — грустный смех, — я ее милезкой никогда не называла.
— Дочка? — Я нахмурилась, пытаясь припомнить. — Ее Кхирой зовут?
— Да, госпожа, она сейчас швеей работает, обслуживает один из полков.
— Я ее помню! Я ее видела, когда еще маленькой была! — Память услужливо нарисовала мою ровесницу — босоногую девчонку с веселыми бантиками в волосах.
— Да, госпожа. Она одно время здесь, внизу жила… А потом, когда госпожа кнесица…
— Сбежала, — безжалостно подсказала я нужное слово, вспомнив слова камеристки о превращении в лебедя.
— …улетела, — почему-то я и не сомневалась, что выкриков: «Да что вы выдумали, госпожа!» не будет, — господин кнес и меня хотел выгнать, а я еле упросила, чтобы с вами позволил остаться.
— Это из-за Кхиры? Из-за ее отца-фения?
Камеристка рассмеялась — впервые весело за весь день:
— Да при чем здесь он? Я сама фенийка, вместе с госпожой кнесицей из Фирбоуэна приехала, когда она за вашего батюшку замуж вышла. А муж мой человеком был.
Тут уж я не выдержала, повернулась к ней:
