Сергей Платов - Зимнее обострение
— Отвянь от маленького, — тут же навел порядок Илюха, — вишь, у него на тебя аллергия.
Как ни странно, но на этот раз Микишка не только не огрызнулся в ответ, но и тут же отвел взгляд от трехголового.
— Головой-то не верти, а коль не знаешь, так и скажи, — пробасил Севастьян.
— Я девишами не интерешуюшь! — гордо отозвался Микишка и добавил все с тем же шепелявым пафосом: — По долшности не полошено. А ты, Шеваштьян, вмешто того штобы верного княшешкого шлугу дурашкими вопрошами мушить, лушше бы за фишподготовкой швоих богатырей шледил. Глядишь, и шмогли бы они девишу эту заарендовать и по шеям не шхлопотать.
— Да говорю я вам, не могла никакая девица на свете с моими ратниками такое сотворить! — воскликнул воевода, с присущим ему хладнокровием пропуская мимо ушей необоснованную критику уровня физической подготовки вверенных ему подразделений.
— Кхе, кхе, кхе! — тут же раздалось не очень вежливое троекратное покашливание.
Севастьян торопливо пробежался взглядом по окружающим и тут же корректно поправился:
— Конечно, за исключением младшего богатыря «Дружины специального назначения» Любавы.
Соловейка удовлетворенно кивнула, ее полностью устроили подобные извинения, полученные от руководства. Однако, как уже было сказано, возмущенно кашляла не одна она.
— Кхе, кхе! — вновь раздался раздраженный звук, и Севастьяну снова пришлось призвать на помощь всю свою политкорректность, дабы смягчить свое недавнее высказывание.
— Драгоценная княгиня Сусанна, конечно, могла бы справиться с патрулем, но как мы уже выяснили, она к этому делу не имеет ровным счетом никакого отношения!
Эти слова оказались самым большим признанием заслуг Солнцевского как тренера. Сами посудите — воевода во всеуслышание признал, что во всей Руси есть только две женщины, которые не только не уступают его лучшим богатырям, но и в чем-то их превосходят. И обе они тренировались под его, Илюхиным, непосредственным руководством. Только бывший чемпион по греко-римской борьбе сделал шаг вперед, чтобы получить положенные ему по заслугам поздравления, как всю торжественность момента славы испортил все тот же противный звук.
— Кхе!
Солнцевский резко повернулся к источнику этих звуковых колебаний воздуха и тихо застонал. Оказывается, и без его скромного участия матушка-Русь могла произвести на свет индивидуума женского пола, способного отбиться от патруля. И этим индивидуумом оказалась уже немного подзабытая Феврония из Малого Халявца. Во всяком случае, именно она в третий раз прочищала горло таким своеобразным способом.
— Что, я не женщина, что ли? — неизвестно у кого громогласным голосом поинтересовалась Феврония. — И вообще, где это сказано, что честной вдове нельзя погадать на Святках? Только я пятый валенок метнула, как они налетели, как начали руки крутить, вот и пришлось мне свою вдовью честь кулаками отстаивать…
— Погодите, погодите… — остановил говорливую Халявщицу Илюха, — как это «пятый валенок»? Там что, еще валенки были?
— Конечно, — Феврония даже немного удивилась, — в наше время доверять судьбу только одному валенку, по меньшей мере, неразумно. Не один, так другой, не другой, так третий, хоть кто-нибудь да попадется!
Илюха задумчиво почесал в затылке и кинул озадаченный взгляд на рогатого коллегу. Мать и сын малохалявцы за эту ночь настолько заморочили ему стриженую голову, что старшему богатырю явно требовалась поддержка со стороны компаньона. Изя все понял правильно и тут же подключился к беседе:
— А почему, собственно, валенки, а не сапоги? Феврония смерила не очень героическую внешность Изи заинтересованным взглядом, осталась не очень довольной увиденным, но все же поинтересовалась:
— Я уже говорила, что вдова? Черт торопливо кивнул.
— А то что у вас здесь, в столице, на базаре с честных людей три шкуры за обувь дерут?
— Нет, но это не важно.
— Еще как важно! Откуда у честной вдовы деньги на десяток пар сапог, чтобы хоть с какой-то долей вероятности обеспечить себе достойного спутника жизни. На валенки-то еле-еле наскребла.
Зрелище, как могучая Феврония словно метатель молота во дворе княжеского дворца кидает в разные окна один валенок за другим, настолько ясно предстало перед Изиными глазами, что тот даже улыбнулся. Впрочем, расслабиться доморощенному сыщику не удалось, что-то в рассказе малохалявщицы не состыковывалось.
— Погодите, так вроде при гадании сапог, тьфу ты, то есть валенок, за порог кидают, а не в окна?
— Дилетантская точка зрения, — суровым тоном отрезала Феврония, — окно ничуть не хуже. И радиус поражения больше.
Откуда правительница Малого Халявца знает про «радиус поражения», Изя выяснять не стал. Он вообще стал привыкать, что его с Илюхой словечки, принесенные из далекого будущего, пошли в народ.
— Надеюсь, мне зачтется? — с надеждой в голосе молвила Феврония, переводя взгляд с Берендея на Солнцевского и обратно. — Ну в смысле, чистосердечного раскаяния, сотрудничества со следствием и в память о былых заслугах?
— Нам! — тут же подскочил Студнеслав. — Мамаша хотела сказать, НАМ зачтется, а еще лучше — только мне. Я еще больше раскаялся, а сотрудничать со следствием мне было сложно, так как я еще молодой и жениться не собираюсь. А стало быть, в дурацких гаданиях замешан не был. И если судить по справедливости, то моя мамаша…
Чем собирался закончить свое выступление молодой князек, услышать так и не удалось. Илюха Солнцевский не выдержал и сделал то, о чем мечтал с самого первого дня знакомства со Студнеславом, — с огромным удовольствием врезал ему по физиономии.
— Извините, не выдержал, — обратился Илюха к Берендею, после того как Студнеслав принял горизонтальное положение метрах в пяти от точки встречи с богатырским кулаком. — Я все понимаю, он князь, и прочее, так что готов понести заслуженное наказание и…
— И хватит болтать ерунду, — отмахнулся Берендей. — Еще немного и я бы последовал твоему примеру. На редкость мерзкий тип, что поделаешь, родственников не выбирают.
Князь киевский презрительно глянул на притихшую Февронию и бросил одно только слово:
— Исчезните!
Халявщице не нужно было повторять дважды. Она легко забросила обмякшего сыночка на плечо и торопливо покинула тронный зал.
— Вы тоже, — обратился князь к Гордону и Старко, правда, уже не таким грозным голосом.
Те рванули прочь с такой скоростью, что на полу остались отчетливые следы от сапог.
— С пробуксовкой, — отметил себе под нос Солнцевский.
На некоторое время в тронном зале воцарилась совершенно непривычная тишина. Первым ее нарушил Берендей:
— Как же хорошо, что все закончилось.
— Мало того, что закончилось, но еще закончилось хорошо, — подхватила Агриппина.
— И никто не умер, — резонно добавила Сусанна, — все целы и здоровы.
— И, главное, не осталось ни одной недосказанности, всем все ясно, — добавил от себя Вилорий, ласково обнимая супругу.
— Всем все ясно… — повторил слова молодого князя Изя, в задумчивости теребя кончик носа.
— Что-то не так? — осторожно поинтересовался у среднего богатыря Севастьян.
— Так-то оно так, но… — протянул черт. Потом очнулся от своих дум и добавил: — Ну что, время позднее, пора по домам.
— Точнее уже раннее, — поправил друга Солнцевский, — скоро утро.
— Может, заночуете здесь, во дворце? — предложил Берендей.
— Нет, мы к себе, в «Чумные», — устало улыбнулся Солнцевский и похлопал рукой по ноге, тем самым предлагая Моте подниматься с належенного места.
— Пожалуй, мы тоже пойдем, — вполголоса проговорила Сусанна, беря мужа под руку.
Сделав по направлению к выходу два шага, молодая княгиня вдруг резко развернулась и бросилась к родителям. Те с видимым удовольствием заключили ее в объятия. Слишком долго между ними стоял барьер недоверия и подозрений, и теперь уже никто из венценосной семьи не скрывал нахлынувшие на них эмоции. Агриппина и Сусанна рыдали в голос и отчаянно просили друг у друга прощения, а Берендей просто обнял обеих своими могучими руками и торопливо, словно пытаясь наверстать упущенное, расцеловал.
Сцену всеобщего примирения, как ни странно, завершил Изя. Средний богатырь ни с того ни с сего тоже прослезился и бросился в порыве чувств обнимать всех подряд. И если шустрая Соловейка смогла выскользнуть из его объятий, то остальным пришлось ощутить все прелести эмоциональной натуры черта.
— Итак, подведем итоги, — раздался голос Микишки, как только Изя закончил лобызать Агриппину в щеки, при этом нашептывая что-то на ухо, — по-моему, вше жаконшилось ошень хорошо и мошно ш полной уверенноштью шкажать, што «Друшина шпешиального нажнашения» не шправилашь ш поставленной шадашей и тем шамым полноштью дишкредитировала шебя.
