Аноним Эйта - Васка да Ковь (СИ)
— А что на самом деле?
— Какая разница? — Ковь не заметила, как Васка дернулся от этих слов, пожала плечами, — Знала, не знала: в результате все равно оказалась права. Он пришел через долгое, долгое время. В человеческом облике. Твоя война с куксами, Васка, была пятнадцатая, та, которая до сих пор длится. Ложка, наверное, лучше всего помнит четырнадцатую. Тогда случилась Жаркая Ночь, так? Меня зацепило тринадцатой. Той, которая кончилась вынужденным перемирием, когда Йелль окончательно доконал голод, а у куксов вспыхнула эпидемия саранчанки. Мне было лет пять, когда голод пришел к нам.
— Постой. — Васка лихорадочно пытался подсчитать в уме, — но она же началась лет сорок назад! Но я видел твою бабушку, и мать, и…
— Он пришел под личиной солдата. Попросил крова и ночлега у бабушки под крышей. Она не отказала. Еды у нас не было, но была у него — как тут отказать? К тому времени яйцо в нашей печи уже около недели трещало. Как будто огонь его доконал или что-то вроде. И когда он вошел и услышал этот треск, он бросился к печи и сунул руки прямо в огонь. Он не чаял увидеть их живыми, хоть и искал… потому что не мог иначе. Васка, бабушка рассказывает это лучше меня. В ее исполнении это как сказка, как песня. В моем — как череда глупых совпадений.
— Мне интересно. — Возразил Васка.
— Бабушка отдала ему его детей, а взамен он поделился с нами временем. Прожил эти годы за нас. Тринадцатая война — долгая война, но не думаю, что я смогу вспомнить из нее хоть минуту; я не жила тогда. И не голодала. Никто не жил и не голодал. Деревни не существовало. Только он… Платил своим временем за всю деревню. Один. Потом он помог драконятам вылупиться, и его время кончилось.
— Но ведь драконы очень долго живут. Мне казалось…
— Помнишь Рыка?
— Ну?
— Ему было шестнадцать.
Васка растерянно посмотрел на Ковь, не в силах поверить. Он вспомнил того ухажера Кови: здорового волосатого мужика в самом расцвете сил. Вспомнил, как тот раскалывал здоровущее полено с одного замаха. Как хищно и оценивающе смотрел на Ковь. Никак не юноша в пору первой любви.
Вспомнил его старушку-бабушку, как та благодарила за колодец, ее морщинистую шею и трясущиеся руки в пигментных пятнах. Это что же, сколько же тогда ей лет? Быть не может, чтобы меньше семидесяти!
— Он выглядел на тридцать!
— Значит, часто бегал волком. Это цена оборотничества, Васка. У всей магии на свете есть своя цена. У волков год идет за четыре человечьих. — Ковь пожала плечами, — Люди в волчьей шкуре стареют как волки. Драконы в человечьей — как люди. А наш дракон очень долго искал своих детей среди людей. Слишком долго.
— Постой-ка… то есть тогда, в той деревне, после которой я тебя нашел, ты не убивала дракона? — Спросил вдруг Васка, неожиданно даже для себя самого.
Он видел, с каким лицом Ковь говорила о драконах, и понимал: она просто не могла. Он осознал это настолько ясно, его как будто ударила молния. Вспомнился Кирочкин голос: «А был ли дракон?»
И он знал, что Ковь ответит.
Не было.
— Нет, это был василиск. Для крестьян все, что чешуйчатое — это дракон. Они никогда не видели настоящих и часто обманываются. Любая большая ящерица сойдет. — Призналась Ковь. — Но я видела, как дракон умер. Если бы не видела, я бы тут не стояла. Это было… да, как игра в горячую картошку. Мы ухаживали за ними по очереди. Мама говорит, я любила сидеть с ним и слушать его дыхание. Мне это казалось забавным и я его совсем не боялась… он ведь так и остался у нас и я знала его, казалось, всегда. Он вечность лежал на кровати и хрипло дышал, это было как дыхание дома. Иногда он просил принести воды — и я приносила. Не только я была такая. К нему как магнитом влекло детей. Нас отгоняли, но мы все равно… и тогда взрослые махнули рукой и приспособили нас у уходу за больным. И однажды, когда рядом была я… Дыхание прервалось и водящий навсегда закрыл глаза. Мне досталась картошка: последний вздох вместе с искоркой от угасающей силы. Я бы сгорела еще тогда, если бы не мои молнии. Из-за них в меня вместилось не все и досталось еще парочке детей, которые зашли его проведать. Ну, взрослые почесали в затылках, и, устав гасить наши пожары, разослали по разным Академиям, строго-настрого наказав, чтобы врали про деревню. Чтобы никто не пришел и не спросил про дракона, и про то, где наши мужики пересидели войну. Такая вот история. Может, займемся, наконец, побегом?
Васка подумал, каково это: когда какой-то простой, незаметный звук вдруг исчезает навсегда. Вспомнились почему-то отцовские часы с кукушкой, которые висели в кабинете. Когда отец слег он перестал их заводить, потом они и вовсе сломались и куда-то исчезли со стены. И Васка вдруг подумал, что обязательно разыщет их и заведет снова, если у него однажды будет сын. Или дочь. Если верить Ха, то их вообще целых трое.
Желая поскорее забыть эту страшную мысль, он бешено затряс головой.
— Нет-нет, ты мне еще не до конца рассказала. Если молнии спасли тебе жизнь, разве опасность не миновала? — Он не понимал, — Ты же выросла, стала сильнее, должна была найти с Силой общий язык — искала же?
— Это было… оказалось невозможным. Отучившись в Школе больше года, я поняла: в Академии магиков не учат не только потому, что не хотят. Просто это бесполезно. Владение приобретенной Силой во многом… интуитивно. По сути это всего лишь борьба с тем, что все равно сожрет тебя. Человек не должен управлять стихией. Помнишь чешую Етеля? Он очень сильный магик, и он балансирует на грани. То, что он ребенок, помогает ему: дети часто бегают между мирами, не замечая этого. Но это не будет длиться вечно: чешуя однажды прорастет у него под кожей, и если повезет, то он превратится в водяного, а не в очень большого сома.
Васка как наяву представил огромную рыбину с белесыми, тусклыми глазами. Его замутило.
Захотелось спросить Ха, зачем ему это нужно, почему бы не сделать как-нибудь… иначе. Но он знал все ответы своего бога. И очередная смесь слов «какая разница» и «я был юн и циничен» не стоила вопроса.
— Но ты говорила, Мила сильнее? Почему у нее нет чешуи?
Ковь пожала плечами.
— Может, чтобы ее увидеть, нужно было чуть поковыряться? Мила вообще странная девочка. Она почему-то сродственна не только воде. Не удивлюсь, если это разорвет ее на части; если, конечно, она не успеет как-нибудь отсечь лишние возможности.
— Эха… тоже?
Ковь отвела глаза.
— Эха… однажды уйдет в Лес. Однажды она им станет. Но ведь и ты однажды умрешь, разве нет? Так что давай прекратим размазывать сопли и пялиться в далекое будущее и займемся, наконец, побегом. Ты говорил о Шайне?
Васка кивнул, принимая новую тему.
— Они называли ее Сестренкой, и знали, чей я брат. Каковы, думаешь, шансы, что я угадал? — Буркнул он. — Дверь.
Ковь сказала деловито:
— Отойди.
Сложила из пальцев незнакомую Васке фигуру. Постояла немного; ничего не происходило. Тряхнула головой, зашипела, расплела пальцы, в бешенстве пнула дверь ногой, затем ударила раскрытой ладонью — и та загорелась. Пламя было жарким — невыносимо жарким для Васки, хотя Ковь стояла ближе и даже не замечала, как курчавится от жара ее челка.
Васка отошел подальше.
— Мы тут не задохнемся? — Спросил насмешливо, — Дымит.
Ковь вместо ответа просто еще раз пнула обугленную дверь. Босой ногой.
Та с треском поддалась.
— Сейчас сквознячок организую. — Прошипела она.
Но второй раз ударить не успела: дверь вышибли с той стороны, и Ковь едва успела увернуться от створки.
— Здрасте, братец… сестрица. — Это был все тот же горелый мужик, который командовал группой, бравшей Ковь, и Васка выступил вперед, готовый, если что, броситься и попытаться ударить, — Сестренка вас ждет.
— Мы зайдем на неделе. — Пообещала Ковь.
— Сейчас.
Васка выразительно кивнул на дверь.
— Мужик. — Сказал он ласково. — Тебе лучше с ней не ссориться. Как-то раз она упыря сожгла и не поморщилась, знаешь ли. Мой брат говорил мне, что это был брат твоей Сестренки. Сложноваты у вас связи, но огонь… — он еще раз, для самых непонятливых, теперь уже рукой указал на догорающую дверь, — разбираться не будет.
Васка подумал, что него входит в привычку казаться беззаботнее, чем он есть. Делать вид, что он может себе позволить право на уверенность в себе. То, за что он уцепился сейчас — это призрачный шанс, но ему так не хочется сидеть в камере прекрасной дамой и ждать Ложку! Ну нет, обойдется: Васка так соскучился по возможности кого-нибудь спасти и брату такого лакомого куска не оставит.
Почему бы не попытаться поговорить с позиции силы, если сила есть? Только потому, что он в камере, а Горелый нет? Ерунда!
— Это подземелья, братец. Обратись-ка к Ха, может, он тебе нашепчет, как выйти из катакомб, если вход завалило? — Насмешливо протянул Горелый. — Видишь? И у меня нашлась подходящая угроза.
