Александра Руда - Ола и Отто. Выбор
Когда мы очередной раз застряли, полугном удачно сымитировал глубокий сон человека с кристально честной совестью. Кучер укоризненно посмотрел на меня, пробормотал сквозь зубы что то про баб, которые все портят, и ушел спать на козлы.
Мой план был гениален, кроме одного маленького пунктика, который я не учла.
Под вечер внезапно ударил мороз, и увязшая в грязи карета намертво примерзла к дороге.
— Сколько раз я себе говорил тебя не слушать? — простонал полугном после того, как мы втроем тщетно попытались вызволить карету.
— Не знаю, — ответила я мрачно. У меня болело все тело, но улизнуть от обязанности нахлестывать лошадей, пока мужчины толкали карету, я не смогла. Мерзнуть ночью в лесу, в котором водятся непонятные зюки, мне не хотелось.
— Вы же маги! — обличительно сказал кучер. — Сделайте что нибудь!
Мы виновато переглянулись. Можно было бы что то сделать, если бы у нас при себе был хоть один учебник или конспект! А так ни я, ни Отто не могли вспомнить подходящего заклинания.
— Я боюсь ночного леса, — сказал кучер.
— Вы же ездите по ночному лесу, — возмутилась я, стряхивая с себя его руки.
— Так то ездить, а то — стоять, — возразил кучер, но к Отто обниматься в поисках поддержки почему то не полез.
В глубине леса что то зашуршало, раздался далекий вой. Кучер по бабьи взвизгнул и полез прятаться в карету. Щелкнул, закрываясь, замок на двери.
— Ты не боишься? — спросил меня Отто, нервно хватаясь за бороду.
— Нет, — солгала я, прикидывая, удобно ли будет приехать в Университет в казенной карете со сломанной дверью? Или прятаться все равно не стоит, зюку это не остановит?
— Ну и правильно, — быстро согласился друг. — Чего тут бояться? Чего мы в темном лесу не видели, да?
Я пару раз щелкнула пальцами и дрожащие огоньки осветили кусочек дороги и темные голые деревья.
— Что там трещит? — нервно сглотнув, спросил Отто.
— Я ничего не слышу, — сказала я, прижимаясь спиной к карете. — Секира у тебя?
— Ритуальная, — признался полугном. — В багаже.
Я тяжело вздохнула. Если секира ритуальная, то уговаривать лучшего друга использовать ее для защиты против лесных жителей не имеет смысла. Не согласится все равно.
— Жалко, твоя шпилька пропала, — сказал полугном и начал напевать какую то песенку, чтобы заглушить звуки леса.
Я поежилась, как будто мне за шиворот сыпнули снега. Без верного украшения я чувствовала себя чуть ли не голой. Проклятый некромант то ли унес ранившую его шпильку, то ли она сама куда то закатилась. Сколько не искали ее Ирга с Отто, так и не нашли. Теперь мне приходилось полагаться только на обычные защитные артефакты, свою хилую боевую магию и маленький кинжал. Небольшой арсенал как для противостояния с темным лесом, таящим в себе неизвестно какие опасности.
— Ола, — сказал Отто почти паническим голосом, — оно приближается.
— Слышу, — отозвалась я уже с козлов. Каким образом я туда забралась, я не ответила бы даже под пытками.
Треск, скуление и подвывание становились все ближе. У меня заклацали зубы. Полугном подергал ручку кареты, там заскребся и запищал кучер. Поняв, что это бесполезно, Отто взобрался ко мне на козлы и посмотрел на волнующихся лошадей:
— Может, хоть карету с места сдвинут? — с сомнением в голосе сказал он.
— Не с нашим счастьем, — отозвалась я, готовясь — в очередной раз — дорого продать свою жизнь.
В освещенный участок дороги выбежали огромные животные, лохматые, с гигантскими клыками.
— Волки! — заорала я, обхватывая Отто руками и закрывая глаза.
— Орочьи волкодавы! — укоризненно произнес знакомый голос.
— Привет, Живко, — хриплым от пережитого волнения голосом сказал полугном. — Что ты здесь делаешь?
— Псов перегоняю из питомника к заказчику, — охотно объяснил орк. — Ольгерда, ты там еще со страху не умерла? Они мирные, не тронут.
— Не сомневаюсь, — сказала я, не отпуская Отто. — Вон какие клыки! Небось, булочками на завтрак питаются.
Живко рассмеялся. Его теплый, бархатистый голос прогнал мои страхи и я открыла глаза.
Парень гарцевал на какой то темной лошади рядом с каретой и смотрел на меня, радостно улыбаясь.
— Я рад тебя видеть, — сказал он, поймав мой взгляд. — Ходили слухи, что вас с Отто заперли в какой то глуши за то, что вы Магистру Бурику отрастили рога.
— Это не мы, — сомневаясь, сказал Отто. — Во всяком случае, это было уже после нашего отъезда.
— Может быть, какая то остаточная магия в нашей мастерской, в которую он сунулся для ревизии, — предположила я. — Во всяком случае, мы про это ничего не слышали.
— Еще бы, — опять блеснул улыбкой Живко. — Это строжайшая тайна.
— А ты откуда тогда знаешь? — полюбопытствовала я.
— Мой родич, у которого я живу в Чистяково, эти рога отпиливал. Ваш магистр сам их свести не смог, а к коллегам обратиться побоялся.
— Если он ими обзавелся в нашей мастерской, нам конец, — пробормотал Отто. — Диплома мы не увидим никогда.
— Поздно сожалеть, — сказала я. — Хуже уже не будет. Живко, ты поможешь нам убраться отсюда?
— За поцелуй, — согласился орк.
— Хоть за два, — сказала я, радуясь тому, что полумрак скрывает уродующие меня шрамы.
Живко с Отто извлекли из кареты кучера, орк привязал к собакам специальные лямки, они дернули, где то треснуло, заскрипело и мы поехали. Я завернулась поплотнее в шубку и решила подремать, чтобы завтра предстать пред светлые очи начальства в лучшем виде.
Спалось мне замечательно, и только проснувшись, я поняла почему — я с комфортом расположилась на широкой груди Живко и на меху его жилетки мне спалось мягко и уютно. Орк крепко спал, прижимая меня к себе сильными и горячими руками. Напротив храпел во всю мощь легких полугном. Не могу поверить, что он допустил такое безобразие! Я попробовала высвободиться из объятий Живко, его руки на миг крепче прижали меня к себе, а потом отпустили. Я посмотрела в его сонные глаза и прошипела:
— Что это такое?
— Что? — не понял он.
— Кто тебе разрешал меня обнимать?
— Разве тебе не понравилось? — удивился он. — Ты так крепко спала всю ночь.
Да уж, против этого не поспоришь.
— Неужели тебе меня не жалко? — спросил Живко. — Я должен был ехать верхом всю ночь в такую холодину.
— Что с тобой сделается, — сказала я злобно, досадуя сама на себя. Больше всего мне сейчас хотелось прижаться к его горячему и крепкому телу и еще подремать.
— С тебя еще два поцелуя, — сказал он.
Я быстро чмокнула его в щеку и сказала:
— А теперь убирайся.
— Э, нет, так не пойдет! — сказал Живко. — Мы что, пятилетние дети?
Я хмуро смотрела на него и молчала. Тогда орк своей ладонью провел по моей щеке и прошептал:
— Тебе очень идут шрамы. Ты смелая женщина.
— Откуда ты знаешь, что я не получила их в пьяной драке? — возразила я.
— Мне Отто сегодня ночью рассказал.
— Живко, — сказала я, борясь с пленом карих глаз, — целуй меня и проваливай. Ты не забыл, что я почти замужняя женщина?
— О, — сказал он насмешливо, — это то я как раз очень хорошо помню.
Орк обхватил мое лицо ладонями — горячими и шершавыми — и легко коснулся моих губ. Я закрыла глаза и приготовилась терпеть, не разжимая губ и стараясь всеми силами показать, как мне противно это действо.
Сначала Живко легко прикасался к моим губам своими, потом нежно опробовал их языком. Это было такое восхитительное ощущение, что я расслабилась и орк мгновенно воспользовался этим. Его поцелуй — огненный, страстный, властный, нетерпеливый был настолько возбуждающ, что я потеряла всякое соображение и с всхлипом притянула его за плечи ближе. Было такое ощущение, что вся моя воля полностью подчиняется ему, нервы растеклись жидкой медью по телу, а вся кровь сбежалась к губам и тугому узлу, образовавшемуся в животе.
Внезапно орк был от меня оторван резким рывком. Я открыла глаза и с ужасом увидела, как разъяренный Отто трясет Живко, как вор яблоню. Парень не сопротивлялся, по губам его бродила довольная улыбка. Я, задыхающаяся и ошеломленная, поднесла руку к предательским губам.
— Спокойно, гном, — сказал Живко, выворачиваясь из захвата моего друга. — Я уже ухожу.
Он ухмыльнулся и выскочил из кареты прямо на ходу, ловко, как то по кошачьи приземлившись на ноги. Собаки тут же серым одеялом окружили хозяина, ластясь и повизгивая от счастья.
Лицо у Отто было такое, что я испугалась, что он подавится своей злостью и приготовилась к растерзанию,
— Ты! — начал он, и тут у него перехватило дыхание от возмущения.
— Я, — покорно согласилась я.
— Ты… ты… ты… — то ли внутренняя цензура не позволяла полугному сказать то, что он обо мне думает, то ли он никак не мог подобрать подходящих слов, отражающих всю глубину моего падения.
