Terry Pratchett - Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)
Он рухнул на пол.
– Но ведь Уолтер не… – удивилась Агнесса.
– Закрой рот, – произнесла уголком рта нянюшка Ягг.
– Но он даже не… – изумился Бадья.
– Между прочим, чего я еще не выношу в опере, – Зальцелла поднялся на ноги и, пошатываясь, бочком двинулся в сторону кулис, – так это сюжетов. Они лишены всякого смысла!! Однако никто никогда этого не признает!!! А уровень актерской игры? Да никакой игры просто не существует!! Все стоят вокруг и смотрят, как один человек поет. О боги, воистину, будет огромным облегчением оставить все это за спиной… ах…аргх…
Он рухнул на пол.
– Теперь все? – спросила нянюшка.
– Что же до зрителей, – Зальцелла опять поднялся и, спотыкаясь, двинулся в неопределенном направлении, – так их я, по-моему, ненавижу еще больше!!! Они настолько невежественны!!! И ничегошеньки не понимают в музыке!!! Все, что их интересует, это мелодии!!! День-деньской они стараются вести себя как разумные человеческие существа, а потом приходят сюда и сдают своей интеллект в гардероб…
– Тогда почему ты просто не ушел? – возмущенно воскликнула Агнесса. – Ты ведь украл все, что хотел, и ты так ненавидишь это место! Почему ты просто не ушел из оперы?
Зальцелла, раскачиваясь вперед-назад, непонимающе смотрел на нее. Пару раз он открывал, но тут же захлопывал рот, как будто пытаясь произнести некое ужасное, противное слово.
– Уйти? – наконец выдавил он. – Уйти? Уйти из оперы?… Аргх-аргх-аргх…
И опять упал на пол.
Андре носком башмака потыкал поверженного главного режиссера.
– Он уже мертв? – спросил он.
– Да с чего ему быть мертвым? – удивилась Агнесса. – О боги, неужели вы все не видите, он же…
– А что меня окончательно добивает, – Зальцелла поднялся на колени, – это то, что в опере всем надо столько!!!!! времени!!!!!… чтобы!!!!!… аргх… аргх… аргх…
Он опрокинулся навзничь.
Некоторое время актеры и хористы ждали. Зрительный зал задержал свое коллективное дыхание.
Нянюшка Ягг легонько пнула Зальцеллу.
– Да, похоже, свершилось, – констатировала она. – Отвыступался, бедняга. На бис не выйдет.
– Но Уолтер даже не задел его! – вскричала Агнесса. – Неужели никто не видит?! Вы приглядитесь, шпага торчит у него из-под мышки! Да протрите же вы глаза!
– Все правильно, – согласилась нянюшка. – Жаль, что Зальцелла этого не знал. – Она шумно почесала плечо. – Эти балетные платья, они такие колючие…
– Но он мертв на самом деле!
– Наверное, слегка переволновался, – ответила нянюшка, возясь с лямкой.
– Переволновался?
– Ага, вошел в роль. Беда с этими артистическими натурами. Ну да ты и сама такая.
– Он что, правда мертв? – не поверил Бадья.
– По-моему, да, – откликнулась матушка. – Готова побиться об заклад, это была одна из наиболее оперативных смертей.
– Это ужасно!! – Схватив бывшего Зальцеллу за воротник, Бадья рывком поднял его в вертикальное положение. – Где мои деньги? Хватит прикидываться, рассказывай, что ты сделал с деньгами!!! Не слышу ответа!!!! Он ничего не отвечает!!!
– Это потому, что он умер, – объяснила матушка. – Неразговорчивые они, эти скончавшиеся. Как правило.
– Но ты же ведьма!!! Разве ты не можешь что-нибудь сделать? Ну там, с картами, с хрустальными шарами?
– Можно перекинуться в дуркера, – сразу оживилась нянюшка. – Кстати, неплохая идея.
– Деньги в подвале, – сказала матушка. – Уолтер покажет дорогу.
Уолтер Плюм щелкнул каблуками.
– Будьте спокойны, – подтвердил он. – С радостью помогу.
Бадья, не веря своим глазам, уставился на него. Голос принадлежит Уолтеру Плюму, и исходит он со стороны лица Уолтера Плюма – но и голос, и лицо изменились. Из голоса исчезли неуверенные, напуганные нотки, а лицо утратило свою обычную скособоченность.
– С ума сойти, – пролепетал Бадья и отпустил ворот Зальцеллы.
Последовал глухой стук.
– И поскольку тебе потребуется новый главный режиссер, – произнесла матушка, – лучше Уолтера тебе никого не найти.
– Лучше Уолтера?
– Он знает о музыке все, – подтвердила матушка. – И об Опере тоже.
– Ты бы посмотрел, что за музыку он пишет… – вставила нянюшка.
– Уолтер? Главный режиссер? – Бадья по-прежнему не верил своим ушам.
– …Прилепится – не отвяжешься, так и будешь насвистывать…
– Ты будешь очень удивлен, – пообещала матушка.
– …Мне особо понравилась та, где куча моряков пляшут и поют, мол, все женщины повывелись…
– Это мы о Уолтере говорим?
– …А еще есть про отвороженных, эта тебе точно придется по душе…
– О нем самом. О Уолтере Плюме, – подтвердила матушка.
– …Но самая лучшая – это где коты скачут и поют, вот эта действительно развеселая, – не умолкала нянюшка. – Ума не приложу, и как он такое выдумал…
Бадья поскреб подбородок. Голова его шла кругом.
– И ему можно доверять, – добавила матушка. – Он честный. И, как я уже говорила, он знает все об Опере. Абсолютно все. Даже то, где кое-что лежит.
Этот аргумент был самым весомым.
– Хочешь стать главным режиссером, а, Уолтер? – спросил Бадья.
– Благодарю, господин Бадья, – ответил Уолтер Плюм. – Был бы весьма счастлив. Но кто будет чистить уборные?
– Что-что?
– Не хотелось бы их запускать. Я столько сил потратил, чтобы все там работало как надо…
– О-о? Ну… В самом деле? – Глаза господина Бадьи на мгновение сошлись в кучку. – М-да, что ж, отлично. Во время работы, если хочешь, можешь петь, – щедро разрешил он. – И я даже не урежу тебе жалованье! Я… Я, наоборот, как раз намеревался его повысить! И буду платить тебе… шесть… нет, целых семь долларов, и ни пенсом меньше!
Уолтер задумчиво поскреб подбородок.
– Господин Бадья…
– Да, Уолтер?
– Мне кажется… по-моему, господину Зальцелле вы платили целых сорок долларов, и ни пенсом меньше…
Бадья повернулся к матушке.
– Он что, совсем разум потерял?
– Ты только послушай, какие песенки он пишет, – хмыкнула нянюшка. – Самое то, и даже не на этих ваших заграничных языках. А кстати, посмотрите… звиняйте на секундочку…
Она повернулась спиной к зрительному залу… …Шуршшлепчпокшурш… И волчком крутанулась обратно, сжимая в руке кипу нотной бумаги.
– Хорошую музыку я с первого взгляда узнаю, – произнесла она, передавая ноты Бадье и тыкая пальцем в особо полюбившиеся отрывки. – Смотри, какие закорючки ритмичные.
– То есть все это… ты написал сам? – обратился Бадья к Уолтеру.
– Совершенно верно, господин Бадья.
– Надеюсь, ты занимался этим в свободное от работы время?
– Тут есть одна чудная песенка, – встряла нянюшка. – Называется «Не плачь по мне, Орлея». Очень печальная, прямо обрыдаешься. Кстати, это мне напомнило, пойду посмотрю, как там госпожа Плюм, не очух… в смысле, не проснулась ли. Во всей этой суматохе я, может, слегка переборщила. – И нянюшка Ягг бодро затрусила прочь, периодически подергиваясь, когда какая-нибудь деталь костюма в очередной раз куда-нибудь врезалась. По пути она подпихнула локтем балеринку, которая с открытым ртом наблюдала за происходящим. – Это балеринство не такая уж сложная штука, а?
– Прошу прощения, осталась одна вещь, в которую мне трудно поверить, – произнес Андре.
Подняв шпагу Зальцеллы, он осторожно провел рукой по клинку.
– Ай! – воскликнул он.
– Что, острый? – спросила Агнесса.
– Да! – Андре пососал палец. – И она схватила его голой рукой?
– Она ведьма, – объяснила Агнесса.
– Но шпага же стальная. Я всегда считал, что на сталь волшебство не действует! Это известно каждому.
– На твоем месте я бы не стала так уж удивляться, – кисло буркнула Агнесса. – Скорее всего, это был какой-то трюк…
Андре повернулся к матушке.
– И ты даже не поцарапалась?! Как… тебе…
Сапфировые глаза матушки словно бы загипнотизировали его. Когда же Андре наконец отвел взгляд, вид у него был смутно озадаченный, словно у человека, который никак не может вспомнить, куда он задевал то, что буквально секунду назад держал в руках.
– Надеюсь… гм, надеюсь, Кристина не ранена? – промямлил он. – Почему никто ею не занимается?
– Она вопит и падает в обморок до того, как начинается вся суматоха. Момент она подгадывает очень точно, – хмыкнула Пердита, она же Агнесса.
Андре двинулся по сцене, Агнесса устремилась за ним. О Кристине все же нашлось кому позаботиться – ее, опустившись на колени, обмахивала пара танцоров.
– Было бы ужасно, если бы с ней что-то случилось, – произнес Андре.
– О… да.
– Все говорят, она такая многообещающая… Сзади подошел Уолтер.
– Надо ее куда-нибудь перенести, – сказал он. Его голос звучал жестко и отчетливо.
У Агнессы создалось отчетливое ощущение, что вдруг у ее мира отвалилось дно.
