Антон Твердов - Приятно познакомиться
«Странно, — размышлял старшина Ефремов. — Почему это я никак не могу выход найти? Заблудился, что ли? Да вроде в подвале нормального городского дома заблудиться трудно. Наверное, бандиты тут специально понастроили, чтобы никто не мог беспрепятственно бродить по их владениям. Странные бандиты какие-то».
Тут Ефремову показалось, что в подвале пахнет чем-то сладковатым. Запах все усиливался и становился приторным, как детские микстуры. Ефремов шел дальше, теперь уже наугад сворачивая в первые попавшиеся коридоры, и какие-то странные мысли лезли ему в голову.
«А если это не нормальные бандиты? — думал старшина Ефремов. — Если это какие-нибудь особенные бандиты? Что-то уж больно мистикой и фантастикой отдает от всего этого антуража — подвал, сырые стены, запутанный лабиринт. Может быть, люди, которые здесь устроили склад оружия, готовят какой-то антигосударственный заговор? Или вообще еще хуже».
Старшина Ефремов был убежденным пессимистом, и главной особенностью его мышления была тяга к преувеличению собственных нерадостных предположений. Вот и сейчас, подумав о заговоре, он мгновенно вспомнил содержание недавно просмотренного фильма «Люди в черном» и мысленно проговорил:
«Инопланетяне? А почему бы и нет? Разве нормальные бандиты стали бы из обычного подвала делать лабиринт? Да у них мозгов на это не хватило был. А ведь в фильме ясно говорилось: заговор инопланетных пришельцев — это реальность. Только такая реальность, в которую никто не верит. Ну, кто поверит желтой прессе? И быть может, мы с ребятами попали в логово вот таких вот инопланетян, готовящих не антигосударственный заговор, а заговор, осуществление которого является угрозой для существования всей планеты! А как, интересно, выглядят эти пришельцы? Ну, когда они не маскируются под людей, а предстают в натуральном виде? Гуманоиды с громадными головами и тоненькими ручками или, наоборот, похожие на горилл чудовища, которых тоже в каком-то фильме показывали? Или гигантские червяки с пуленепробиваемой шкурой? Ух, только бы не червяки. Я их до смерти боюсь. Почти так же, как полковника Ухова, когда он в плохом настроении».
Вообще-то так было всегда. Старшина Ефремов, попугав себя ужасными прогнозами, неизменно возвращался в канву более-менее обыденных мыслей. Он и сейчас бы, нафантазировав черт знает чего, усмехнулся бы собственной глупости и отбросил бы ненужные мысли.
Если бы не услышал совсем рядом с собой явственный шорох, какой может издавать только громадное, покрытое бронированной чешуей брюхо, волочащееся по бетонному полу.
Старшина остановился и помотал головой. Шорох не прекращался, а, напротив, становился все громче и громче, точно приближаясь. Ефремов боязливо оглянулся и замер. Крик, внезапно окостенев, застрял у него в глотке.
Из-за поворота выполз громадный червяк, заметил Ефремова и остановился, широко раскрыв зубастую пасть. Глаза его горели в точности как фары несущегося по ночной дороге грузовика. Морда червяка, хотя вовсе не была похожа на человеческую, чем-то напоминала лицо донельзя разозленного полковника Ухова. Впрочем, в лице разозленного полковника Ухова тоже вряд ли можно было найти вполне человеческие черты.
«Он, наверное, и говорит, — обмирая от страха, подумал Ефремов, — что мне делать? Тоже заговорить с ним? Поздороваться? Или он сам со мной поздоровается?» Червяк клацнул зубами и сказал:
— Привет.
— З-з-здравствуйте.
«Сейчас спросит меня, что я здесь делаю, в его владениях, — догадался старшина Ефремов. — Ой, черт, как страшно».
— И что ты здесь делаешь, ети твою бабушку в тульский самовар? — осведомился червяк.
Старшина Ефремов ничего не ответил на этот вопрос, просто не нашелся, что ответить. От страха он даже забыл, что у него есть автомат.
«Что же мне делать? — с ужасом подумал он. — Вот был бы я здоровенный, как Арнольд Шварценеггер, тогда бы эту тварь одним ударом прикончил, ножом бы ее — р-раз…»
— Чего молчишь, ититская сила? — спросил червяк.
Ефремов перевел дух и вдруг почувствовал, что милицейская форма стала ему тесна. Он осторожно опустил глаза и с изумлением обнаружил, что куртка трещит по швам под напором внезапно разбухших мышц. Старшина поднял руку. В руке каким-то чудом оказался зажат большой нож, и он увидел, что рука его стала втрое толще, чем была раньше.
Однако изумление старшины не успело развиться до степени болезненной. Червяк вдруг оскалился и метнулся вперед. Не осознавая еще в полной мере, что он делает и зачем, Ефремов взмахнул ножом — и громадная голова червяка покатилась по полу, а туловище обмякло и сдулось, как проколотый воздушный шар.
— Ни хрена себе, — с невыразимой интонацией в голосе проговорил старшина Ефремов. И только успел добавить: — Кто его знает, какие еще твари скрываются в этом подземелье, — как вдруг снова услышал резкий скрип позади.
Спасло его то, что он инстинктивно выставил вперед левую руку, в которой был зажат нож. Тварь, появившаяся ниоткуда, бросилась на старшину, сверкнув в темноте обнаженными клыками — на это-то он и среагировал.
Нож вошел твари прямо под нижнюю челюсть, но не остановил ее в ее прыжке. Тварь, уже мертвая, сбила Ефремова с ног. Он едва не вывихнул руку, в которой был нож, выбираясь из-под смрадной туши. Вся грудь старшины была залита темно-зеленой жидкостью, воняющей пряным огуречным рассолом, который Ефремов ненавидел. А сама тварь — даже сложно было определить, на что она похожа. Голова — больше человеческой, лапы вперемешку со щупальцами, хвостов несколько пар и глаза по всему телу — в общем, тварь.
Слева снова сверкнули клыки.
Старшина бросился бежать в сторону, противоположную той, где заметил сверкнувшие клыки, и увидел небольшой четырехугольный проход. Он мог пройти, только наклонив голову. Наклонив голову, Ефремов прошел туда.
Точно такой же коридор, как тот, в котором осталась истекать огуречным рассолом мертвая туша адской твари. По потолку змеились затянутые паутиной и липкой дрянью трубы. Было темно так же, как и во всем подвале.
Глухая, как продавленный диван, тишина заложила уши Ефремова, наверное, именно поэтому он пропустил первый донесшийся сзади шорох. Обернулся на второй, выбросив перед собой руку с ножом в развороте.
Удар получился отчаянно сильным — от разворота всем телом, — поэтому нападавшая сзади тварь сразу же рухнула на пол коридора. Голова у нее держалась на лоскуте кожи, нож перерубил шейный позвонок, легко рассек плоть шеи.
— Сволочь, — сказала голова, дыша на Ефремова рассолом. — Все равно всех не перережешь.
Не став спорить с ней, старшина Ефремов побежал вперед. Но очень скоро остановился и начал двигаться теперь гораздо медленнее, постоянно оглядываясь и присматриваясь к малейшему подозрительному предмету.
«А ведь у меня получается, — подумал он, внезапно приободряясь. — Я уже трех завалил. Прямо как в фильмах это все происходит — раз, и готово. Черт, а если я раскрою этот заговор, про меня, наверное, тоже фильм снимут! „Старшина и чудовища“. Или — „Крадущийся в ночи“. И не такие уж они страшные — эти инопланетные гады. Видали мы пострашнее. Например, мой сосед Вася после недельного запоя».
Впереди, кажется, что-то мелькнуло. Он остановился, сжав рукоятку ножа.
Нет, вроде ничего нет.
Коридор продолжался вперед и вроде никаких поворотов не делал.
А потом кончился. Старшина остановился, увидев в нескольких шагах от себя тупик.
— Жаль, — вслух проговорил Ефремов, поигрывая ножом. — А я только разохотился. Мне бы сейчас хоть тыщу этих тварей, я бы их всех порубал на колбасу! Что такое червяки? Мне бы кого-нибудь посерьезней! И всех сразу! Давайте!
* * *Никита брел по коридору, стараясь не отставать от крадущегося впереди милиционера. Ни одной мысли не было в голове Никиты — так он устал. Он и пошел вслед за милиционером, чтобы не тратить сил на поиск дальнейшего пути.
Милиционер, тоже, судя по всему, крайне утомленный, слежку не замечал. Медленно продвигаясь вперед, он бормотал и бормотал себе под нос.
Никита почувствовал приторный запах, но особого внимания на это не обратил.
— Эх, упустил я свое счастье, — бубнил милиционер впереди. — А ведь мог бы стать заправским фермером. Фермер Галыбко! Это звучит, — он почему-то хихикнул, — не то что — прапорщик Галыбко. Ерунда какая-то. Тьфу. Колхоз, — мечтательно выдохнул он. — А стал городским теперь я. Здесь моя работа, друзья мои здесь. Между прочим, я замечаю, что каждую ночь мне деревня снится. Видно, отпустить меня не хочет родина моя. А что, если завтра же уехать? Домой. К маме.
Прапорщик Галыбко, как уже говорилось выше, всю жизнь ощущал себя оптимистом; именно поэтому его сейчас, пока он находился в грязном и подозрительном подвале, потянуло на мечту по поводу возможного поворота судьбы. И что свойственно всем без исключения оптимистам — прапорщик Галыбко увлекся. Говорил он теперь много громче, так что Никита, шедший позади, поневоле стал прислушиваться, более того, речь Галыбко, до сегодняшнего дня ничем не отличавшаяся от речи любого другого городского обывателя, сейчас стала красочной и ядреной, словно хорошо настоявшийся хлебный квас.
