Кир Булычев - Господа гуслярцы
И тут его посетила великолепная мысль:
– А во-вторых, следователи и сыщики! И не надо будет теперь разгадывать преступления. Достаточно взглянуть на преступление с птичьего полета – и дело сделано. Можешь передавать убийцу в суд.
– Что-то ты глупое несешь, – произнесла Лика. – Кто тебе поверит?
– А верить и не надо. Пленка с этого экрана будет признана судебной уликой. В конце концов всегда можно повторить подсматривание прямо в зале суда.
– Ловко, – сказала Лика. – Может, это поважнее, чем детские уроки истории.
– А представь себе, – все более распалялся Лев Христофорович, – что теперь будут упрощены поиски кладов! Допустим, зарыл Степан Разин сокровища персидской княжны под своим одноименным утесом. Мы с тобой заглядываем в тот момент прошлого и видим – ага, вот они, под тем лежачим камнем! И сокровища наши.
– Славно, – согласилась с Минцем Лика. – Но не очень интересно.
Хоть Лика и была на редкость корыстной женщиной, но в ней жила и другая натура – а именно романтическая.
– Что же неинтересного? – удивился Минц. – Что может быть интереснее подвигов капитана Кидда или сокровищ Александра Македонского?
– Жизнь, – ответила Лика. – Любовь.
Она шумно вздохнула. Поднявшийся вихрь смел со стола бумаги профессора.
– Конкретнее, – потребовал Минц.
– Можно и конкретнее. Хочу проверить, была ли на самом деле та персидская княжна и правда ли, что дружки-гомосексуалисты из ближайшего окружения народного героя заставили его выбросить девушку за борт.
Минц почесал лысину.
– Главная проблема, с которой мы сталкиваемся, – сообщил он, – это определение места и времени события. Для этого мною создана поисковая система. Был бы известен – о нем поведал парусный мастер голландец Ян Стрейсс, попавший в Астрахань именно в те дни и слышавший эту легенду из уст самого Степана Разина... так что набираем...
– Вы осторожнее, Лев Христофорович! – Лика почему-то оробела перед лицом всевластия науки.
– Чего вы боитесь?
– А звук будет? – ушла от ответа Лика.
– Спутник считывает текст по губам, так что он не может передать интонацию или тембр голоса, но смысл – пожалуйста.
Вдруг небольшой дисплей загорелся зеленым сиянием, и по нему побежали полосы.
– Есть тонкая настройка! – воскликнул Минц.
Весь экран заняла ладья, обычная ладья, на каковых любил ходить в походы Степан Разин, казак и народный повстанец.
В центре сидел, подпершись могучей рукой и склонив голову, с печалью во взоре народный вождь.
У его ног, глядя преданно и любовно, примостилась несказанной красоты восточная девушка в синих шальварах и белом бюстгальтере. Ее вороные волосы волнами ниспадали из-под круглой, расшитой жемчугом шляпки.
За спиной атамана и по бокам от влюбленной пары сидели казаки дикого вида. Некоторые гребли, другие чистили оружие или бездельничали. Со стороны последних и слышался ропот. Камера как бы прошлась по их лицам, отмеченным печатями различных пороков.
– Ой, – прошептала Лика. – Какая романтика.
Тем временем включился звук, и ровный бесстрастный голос машины стал озвучивать высказывания спутников Разина, тогда как Лев Христофорович и Лика имели возможность наблюдать за говорившими.
– Ох, и не прав ты, атаман!
– Нас на бабу променял.
– Вчера детский приют пожалел, не ограбил, куда это годится?
– Нас на бабу променял! Забыл обо всем!
– Вот именно, забыл о ночах любви со старыми товарищами!
– Сам наутро бабой стал.
Тут не выдержал и Степан Разин.
– Последнее высказывание меня возмущает, – сказал он. – Этого со мной не будет никогда!
– И слава богу, – поддержала возлюбленного персидская княжна. – У нас со Степаном Тимофеевичем любовь!
– Этого еще не хватало!
– А кто будет холопов из неволи освобождать?
– А кто возглавит сопротивление царским сатрапам?
– И не исключено, что эта княжна – агент иноземного влияния.
Степан Разин еще более закручинился.
– Что же мне делать, братья? Возлюбленные мои?
Раздались разрозненные голоса:
– За борт ее!
– В набежавшую волну!
– И тут же – в поход на Москву!
Разин сопротивлялся.
– Во-первых, – сказал он, – княжна хороший товарищ и сладкая женщина. Во-вторых, нам дороги добрососедские отношения с Персией.
– Надо, Степа! – был ответом хоровой крик.
– Ну, если надо, – глубоко вздохнул Степан Разин, – то делать нечего. Ты хоть плавать умеешь?
– Откуда мне в гареме плавать научиться? – удивилась княжна. – Для меня фонтан был крупнейшим водоемом.
– Так ты потонуть можешь, – сказал Разин.
– Вот именно! Пускай тонет! – закричали товарищи-казаки.
– Ну, не поминай лихом, – сказал Разин и обхватил княжну обеими руками.
Княжна приникла к его губам в прощальном поцелуе. Степан стал подталкивать девушку к борту. И когда борт был близок, он толкнул девушку, но при этом он не прекращал рыдать и мучиться.
– Ах ты, гяур вонючий! – возопила княжна и дала Степану Разину тяжелую пощечину.
В этом месте показа женщина Лика закричала:
– Так его! Всем им так будет!
Степан Разин схватился за щеку и отпрянул.
Другие казаки кинулись на девушку, желая ее утопить.
Ох и отбивалась княжна! Руками, ногами, когтями, зубами!
В конце концов казаки отступили и принялись вытаскивать пистоли и пищали.
Не ожидая расправы, персидская княжна кинулась в воду.
Она гребла одной рукой и кричала:
– Да умею я плавать, умею! Каспийское море туда и обратно переплывала. А вы поглядите, не пропало ли чего на борту, кроме чести?
Казаки сразу поверили княжне, хоть она оказалась обманщицей. Ее топили, а она не потонула.
Пока искали и друг дружке мешали, княжна вылезла на берег под высокий обрыв утеса имени Стеньки Разина. Она подняла левую руку. В ней был зажат небольшой мешочек.
– Вот, – крикнула она, – вот она, ваша разбойничья казна, ваши драгоценные камешки, отнятые у свободолюбивого и трудолюбивого персидского народа!
– Держи ее! – Казаки стали грести к берегу. Но княжна пропала.
И над голосами, стонами и ругательствами казаков поднялся голос, очевидно, принадлежавший Степану Разину:
– Чтобы никому об инциденте ни слова! Утопили, и дело с концом. Пускай о нас песни слагают. Иначе позора не оберешься.
Экран погас.
– Убедительно? – спросил профессор Минц.
– Убедительно, – вздохнула Лика. – А Непорочное зачатие показать сможете?
– Ты с ума сошла! Это же ночью было, в темноте.
И Лика согласилась со Львом Христофоровичем. Они принялись думать, на какой бы еще спорный момент истории им взглянуть. Может, на Финляндский вокзал, когда Ильич с броневика призывал к революции. Или посмотреть, своей ли смертью умер Иосиф Виссарионович Сталин.
Они так увлеклись забавной беседой, что не заметили, как вошла Ксения Удалова. Она искала своего мужа Корнелия, но ее заинтересовала беседа.
– А ну-ка, – сказала она, – шутки ради погляди, чем занимался мой Корнелий в четверг в восемь часов утра.
– Пожалуйста, – пошутил в ответ Минц. Он понимал, что ничего предосудительного в восемь утра Удалов делать не мог.
Нашли Удалова.
Оказывается, состав преступления был налицо и Минц предал лучшего друга!
Экранчик показал, что Удалов сидит на толчке и, достав из-за сливного бачка конверт, пересчитывает заначку, отложенную на новый спиннинг.
– Именно так! – сказала Немезида-Ксения и удалилась. На ходу она с отвращением повторяла: – Отнять у семьи, ограбить внучонка! Нет такому пощады!
– Ничего, – сказала Лика, – отбрешется твой Корнелий. А вот мне куда важнее узнать – мой петушок в самом деле на стрелку ездил на той неделе или с Маргошкой забавлялся?
– Все, – произнес тогда Минц. – Сеанс окончен, дети идут по кроваткам. Я не намерен потакать вздорным женским слабостям.
Лика ушла оскорбленная.
Со второго этажа доносились крики и звуки падения мебели – Удаловы выясняли отношения.
Изобретение профессора Минца уже начало давать горькие и даже бесполезные плоды.
Перед сном Минц еще побаловался немного в одиночестве. Ему обязательно захотелось узнать, кто поджег в прошлом году на выборах мэра детскую библиотеку. За что демократа Дудкина сняли с выборной гонки. Ведь у него дома нашли спички и книжку «Приключения Травки», которую сочли пропагандой наркомании.
Видимость была ночная, неясная, поджигали на экране библиотеку совсем иные люди во главе с известным детским поэтом-песенником Мишкой Сорокиным и председательницей фонда «Счастливое детство» Марфой Сорокиной. За их спинами с канистрой в руках маячил нынешний мэр Гусляра...
– Нет, – не поверил своим глазам Минц. – Даже наша система может давать сбой.
Пока он смеялся, оскорбленная Лика сидела в ночном клубе «Пуля Дантеса», пила «Кампари» в компании Мишки Сорокина и ругала Минца последними словами. Мишка, как вы, может, знаете, и был петушком Лики, но нередко изменял ей, выполняя общественный долг.
