Шимун Врочек - Танго железного сердца
«Ты не слишком торопишься?» — спрашивает Киклоп жестами.
— Это их разозлит.
Киклоп смотрит с раздражением, но подчиняется. Его очки сверкают на солнце, как чертовы бриллианты.
Конечно, разозлит — тем более что призовой партии у меня попросту нет.
«Гуаскар», не отвечая, снимается с места и резво набирает скорость. Хорошо идет. Белые буруны под форштевнем. Проклятье! Он, похоже, быстрее нас на пару узлов. Я поднимаю голову — над «Гуаскаром» пронзительно синее небо. Я вдыхаю полной грудью, руки слегка дрожат. Ничего.
Пулемет на носу «Гуаскара» начинает разворачивать стволы в нашу сторону. Вот и ответ, похоже.
Я поднимаю руку. Ну, с богом.
— Приготовиться… залп!
Олаф дергает шнур.
Бум! Выстрел хлопает по ушам — какой-то он на удивление тихий, с замедленным, деликатным эхом. Звук словно опускается на нас сверху, как покрывало.
Впереди, не долетев до «Гуаскара» метров полста, взметается столб воды. Промазали, конечно.
Я кричу:
— Недолет! Поправка…
Бу-бу-бу-бу — стрекот пулемета. Очередь прошивает воду совсем рядом с бортом «Селедки». Ровный ряд фонтанчиков. Бу-бу-бу. Еще один. Ближе. Пристреливаются, сволочи.
Я говорю Киклопу:
— Сигналь: Лейтенанту Йорку. Ультиматум не принимаю. Настаиваю на вашей немедленной капитуляции.
Я поднимаю бинокль, ловлю в окуляры «Гуаскар». Ого! Форингтон стоит в рубке, смотрит в нашу сторону. И лейтенант Йорк тоже там. Он что-то кричит пулеметчику…
Пулемет поворачивается. Черные отверстия — я невольно пригибаюсь.
Бу-бу-бу-бу. Бу-бу-бу. Пули пролетают над «Селедкой», шлепают по воде.
— Заряжай, целься, — говорю я. — Приготовиться… залп!
Бум!
Я закрываю глаза: пожалуйста, мне очень нужна сегодня удача. Боже, пожалуйста.
* * *— А как же твой шрам?
Я пожимаю плечами.
— В детстве упал с качелей. Совпадение. Дело вот в чем. Я морской офицер, учился в Навигацкой школе. Тебе это может ни о чем не говорить, но туда мог поступить только потомственный дворянин — это раз, и только при одном условии — это два.
— Каком?
— У него не должно быть инородных вкраплений… вообще. Стопроцентный био. На флоте всегда брезгливо относились к вивисекции.
— То есть…
— Я солгал, Обри. Понимаешь?
Обри смотрит на меня и морщит лоб, запачканный маслом. Цок, цок. Его металлические когти на левой ноге загребают землю, задевают камешек — скри-ип. В волнении Обри часто так делает.
— Тогда почему ты с нами? — Обри смотрит на меня в упор. Чуть ли не обвиняя.
— Потому что вы — мои люди. Мой экипаж.
Обри думает немного, потом спрашивает:
— Ну хоть адмирал-то ты настоящий?
Да. Меня так прозвали на каторге.
— Что? — говорю я.
— Ты — настоящий адмирал?
— Конечно. Его Величество сделал меня шаутбенахтом — после Второй Бирманской…
* * *Поднимаю бинокль. Перелет, думаю я.
Бух!
Накрытие. Снаряд взрывается за бортом, но взрыв настолько мощный, что осколки барабанят по палубе «Гуаскара», один ударяет в пулеметную башенку. Щелк. Пулемет захлебывается. Морпех дергает затвор — раз, другой. Заклинило?
Спасибо, боже.
Война — это драка больших обезьян. Зато на нашей стороне — самая умная.
Теперь уже не самая.
«Интеллектуальная машинка в моей голове тикает все реже. Когда она остановится совсем, я стану идиотом. Даже глупее тебя, Козмо».
Взрыв. Грохот.
Олаф!
Когда дым развеивается, от орудия остается покореженный металлический пенек.
Приплыли. Стонет раненый рулевой, я приказываю заменить его — заменяют. «Гуаскар» может сбежать в открытое море, а этого допустить нельзя. Там он может найти кое-что интересное…
— Право руля, — говорю я. — Самый полный вперед! Машинное, спите?!
Ну же, Обри. Мне нужны мои одиннадцать узлов.
Нужно отсечь «Гуаскар» от выхода из залива.
Капитан «Гуаскара» понимает, что тут не все ладно, и тоже поворачивает нам на встречу.
Сближаемся на скорости. Морпехи стреляют в нас из карабинов. Решение приходит мгновенно. Возможно, это наш последний шанс…
— Киклоп, держи штурвал. Остальные — за мной.
…..приближающийся борт монитора. Он серый. Выстрелы. Черт, у них же еще «томпсон»…
— На абордаж! — кричу я хрипло и прыгаю на палубу «Гуаскара». БУМ. Мой крик перекрывается грохотом. Некоторое время я ничего не слышу.
Так бывает после выстрела.
— За мной! — беззвучно кричу я. — Вперед, сукины дети!
Оглядываюсь. Не верю глазам и оглядываюсь еще раз.
Никого.
Я один на палубе «Гуаскара».
Конечно, если не считать морской пехоты. Пулеметчик смотрит на меня, открыв рот.
— Шел бы ты отсюда, парень, — говорю я и показываю револьвер. Морпех убегает.
Рулевой упрямый.
Я поднимаю револьвер и нажимаю спуск. Ба-бах. Рулевой пригибается. Пуля выбивает щепки из штурвала. Мимо — ч-черт. Я прицеливаюсь еще раз, взвожу курок пальцем. Щурюсь. Да где ты там… Рулевой смотрит на меня белыми глазами, потом, не поднимаясь на ноги, отпускает штурвал и ползет прочь. Ну, ладно, пусть так…
Штурвал свободно вращается. Монитор начинает отчетливо забирать влево.
— М-мать! — кричит лейтенант. — Да пристрелите его кто-нибудь!
Выстрелы. Я ныряю за покореженную пулеметную башенку, стреляю в ответ.
Вспышки.
— Свобода, — сигналит фонарь. — Свобода.
Флаг-офицер — это главный по связи. Пока мы тут воевали, поселенцы во главе с Фернандо захватили катер морпехов и их шлюпки. И теперь москитный флот Либерталии уходит на буксире подальше отсюда. А на берегу острова Свободы остаются четыре сотни отборных морских пехотинцев. Надеюсь, им здесь понравится.
Ну, на все готовое ведь пришли.
Хижины построены, маис посажен — что еще нужно человеку?
Свобода.
Флаг-офицер Рокки со скалы подает нам сигнал.
Другими словами, мы уже выиграли это сражение. Сейчас «Селедка» оторвется от «Гуаскара», в открытом море возьмет лодки с поселенцами на буксир и — прощайте, лейтенант Йорк.
Так и будет.
Морпехи бегут ко мне с кормы. Винтовки, лица…
Попался. Я поднимаю руки, револьвер висит на большом пальце.
— Бешеный старикан, — говорит лейтенант. — Ты за все мне ответишь…
Тук! В доски вонзается гарпун, едва не задев Йорка. Натянутый трос дрожит, как басовая струна. Лейтенант запоздало пригибается, на лице — удивление. Морпехи вокруг него шарахаются, вскидывают карабины. Грохот выстрелов. Стреляют в сторону, откуда прилетел гарпун, почти не целясь.
Я трогаю волосы. Вроде не задело — но ощущение холодка в животе осталось.
Поворачиваю голову.
Старина Кирк.
Все, оказывается, еще хуже, чем я думал. Почему, спрашиваете?
Потому что сюда идет «Селедка». Над канонеркой поднимается столб черного дыма — нет, «Селедка» не горит. Дым с ревом вырывается из трубы, летят искры. Слишком много искр. Слишком быстро идет. Я не сразу понимаю, что это означает…
Вот черт.
Они сжигают котлы.
…Это танец одиночества и похоти, Козмо.
Я плохо вижу вблизи, но то, что вдалеке, я вижу прекрасно.
За штурвалом стоит Киклоп.
Война — это драка больших обезьян. Зато на нашей стороне — самая умная.
На палубе присели люди и стреляют в нас. Морпехи отвечают им огнем.
Пока они воюют, я успеваю вставить в барабан два патрона. Защелкиваю барабан.
Вот будет номер, если я в одиночку возьму на абордаж эту хреновину.
— Эй, старик! — кричат мне.
Тогда я поднимаю револьвер…
Из меня не получилось даже приличного баритона.
Что ж.
Форингтон улыбается и направляет на меня «томпсон».
— Ты на самом деле адмирал, старик? — говорит он. — Все никак не могу поверить. Я в жизни не видел ни одного адмирала.
— Хочешь, я пожму тебе руку?
Форингтон начинает смеяться:
— Ну уж нет, старик. Меня не проведешь. Нет, не проведешь. Ты почти такой же хитрый, как мой папаша, но я и его оставлял в дураках. Веришь мне, старик?
Я говорю:
— Верю, мальчик.
«Гуаскар» продолжает описывать дугу влево. Идя на встречных курсах, мы расходимся с «Селедкой» в последний момент. Я поворачиваю голову… ч-черт. Что он делает?!
Киклоп с ревом разбегается — и прыгает. Глупая старая горилла!
Слишком далеко. Слишком. Все мы не молодеем, но он в особенности.
Старый дурак! — хочу крикнуть я, но не успеваю. Потому что Киклоп… Он достает!
Короткая очередь.
Бух! Глухой удар. Огромное черное тело перекатывается по палубе и застывает, раскинув руки. Старый латунный хронометр вылетает из ладони, ударяется в стену рубки. Брызги стекла. Он отлетает к моей ноге… за разбитым стеклом стрелка делает: тик-ток…