Николай Воронков - Непослушная игрушка
Бой закончился неожиданно для меня. Вот я прорубил доспехи кочевника, и он начал заваливаться, увернулся от сабли второго, занес над ним свой меч, и тут его шея взорвалась фонтаном крови от чьего-то чужого удара. Резко оборачиваюсь, выискивая очередного противника, но… вокруг только мертвые тела. Сотни и сотни мертвых тел. Слышатся стоны раненых и умирающих, но их не так много. Еще меньше осталось живых. Редкие одиночки на этом поле смерти.
Через некоторое время нам удалось собраться у выхода из долины. Окровавленные, измученные остатки моего воинства. Если считать по выжившим, то мы победили. Пять сотен выстояли против восьми сотен. Да еще и живыми остались, чтобы прославить героизм павших.
Но это все потом, а сейчас у всех было одно желание – лечь и не двигаться. Но сначала надо попытаться найти раненых, помочь им, насколько это возможно. Пеко начал было собирать наименее измученных, но и это нам не дали сделать. Меня уже давно беспокоил какой-то странный гул, но вот он стал более отчетливым, и со стороны степи в долину стали вливаться новые отряды степняков. Твою маман!
От вида кровавой долины всадники останавливались, не решаясь двигаться по телам, но сзади, видимо, подпирали, и вот уже лошади начинают идти вперед, топча и своих и чужих, и мертвых и еще живых…
Против такой массы войск нам просто нечего был делать, и, не сговариваясь, мы повернули коней и понеслись на берег. Теперь одна надежда: что мост еще не успели сжечь и мы сможем проскочить, получив хотя бы маленькую передышку. Вылетели на последнюю гряду… и все разом остановились. Мост был цел, но он был полностью запружен беженцами. Осознав опасность, люди бросали скот и повозки в надежде спастись самим, но их перед мостом было еще слишком много. Потребуется в лучшем случае полчаса, пока мост можно будет поджигать.
Нужно как-то задержать кочевников, но как это сделать?! Сколько же у меня осталось бойцов? Я огляделся по сторонам. Сотня, не больше. Почти все ранены. Вон Пеко с окровавленной головой. Вон Мардан, он едва держится в седле. Солдаты, которые доверились мне и которые все погибнут по моему приказу. Надо бы сказать что-нибудь ободряющее, героическое, только надо ли им это? Все и так понятно без слов. Мы не побежим, и в живых никто не останется. Но лучше уж так, чем видеть смерть беззащитных женщин и детей, сгорать от стыда за собственное бессилие.
Я посмотрел назад. Волна кочевников приблизилась к выходу из долины, наиболее узкому месту, где мы могли бы хоть немного компенсировать численное превосходство противника. Ну что ж, пора. Я молча достал меч и медленно повернул обратно. Приказывать сейчас просто нельзя – каждый сам должен решить, как умереть или жить дальше. Несколько шагов я ехал в полной тишине, затем сзади послышался нарастающий шорох извлекаемых мечей. Постепенно ускоряясь, я ехал вперед, а сзади нарастал грохот копыт лошадей тех, кто решил последовать за мной. Я не оглядывался. Нельзя в такую минуту винить человека, даже если он повернет назад. А я просто не могу по-другому. Пока я жив и могу сопротивляться, никто не посмеет поднять руку на моих людей и мою землю!
Нас заметили, раздались команды, и к нам понеслась лавина всадников, пропуская нас в глубь своих рядов и стараясь охватить кольцом. Но я только усмехнулся – сейчас это уже не имело значения. Самое главное для нас – продержаться хотя бы десять минут, отвлекая кочевников от моста. Плана боя не было, мы просто врубились во вражеские ряды и думали только об одном – убивать. Много. Всех, кто встанет на пути. Закрутилось месиво мечей, копий, стрел. Сначала вокруг меня сражались мои воины, но каждый раз, когда я имел возможность оглянуться, их становилось все меньше и меньше, и наконец я остался один. Кровь, непонятно чья, заливала глаза, сил почти не осталось. Все вокруг было завалено телами погибших. Но кочевники почему-то не торопились убить меня, образовав плотный круг. Что, хотят в плен взять? Сейчас это легко – достаточно несколько стрел, я даже отбить их не смогу. Но плен не так страшен, как чувство, что я не до конца защитил своих людей.
Вперед выехал всадник в богатом облачении, начал что-то говорить, но меня это не интересовало. Шансов вырваться никаких. И в плен, во всяком случае добровольно, я никогда не сдамся. Значит, настал черед и для нашего с Горданом последнего секрета. Я прикрыл глаза и попытался расслабиться, чтобы встретить смерть хотя бы с покоем в душе. Затем очень осторожно, очень тщательно активировал заклинание, записанное на моей коже. Киношники почти разобрались с ним, значительно усилили, но им и в голову не могло прийти, каким образом я его использую.
Я даже успел улыбнуться настороженно смотревшим на меня воинам.
Внутри начала разворачиваться та самая радуга, отблески которой видели в таверне. Но на этот раз она была нестерпимо горячей и в тысячи раз сильнее.
Жалко, что я не увижу собственный «Последний поцелуй дракона»…
Ослепительная вспышка осветила экран монитора, и даже адаптивные фильтры с трудом справились, сохраняя приборы. Когда через несколько минут удалось восстановить изображение, смотреть было уже не на что. Долина, заполненная войсками, просто исчезла, превратившись в остекленевшую чашу, в которую сыпался пепел, и ничего более…
Мистер Эли долго сидел в задумчивости. Все не так, все неправильно, не по сценарию. Он медленно перебирал в памяти основные моменты своего провала. Где он допустил главную ошибку? В какой момент Гордан начал жить своей жизнью, а не по написанной для него роли? Можно ли это переиграть?
Потом он вдруг улыбнулся. Не надо ничего менять, ведь новое название может превратить недостатки в достоинства! Не надо убирать браваду, детские обиды и выходки Гордана, это все напускное. Гораздо важнее то главное, что Верона сумела разглядеть в этом взбалмошном мальчишке, – «Хранитель из рода Золотого дракона».
