Сергей Панарин - Сила басурманская
Парень продолжил восхождение, цепляясь за трещины в гладкой стене скрюченными от судорог пальцами. Процесс превратился в самоцель, Иван не обращал внимания ни на редкие крики птиц, ни на дальний топот ног, ни на женскую брань, доносившуюся из окон ближайшего дома. Достигнув края, ополоумевший от монотонных усилий и постоянного стресса дембель кулем перевалился через прохладный бортик шириной в кирпич.
Брякнулся на каменную поверхность, запоздало испугался: вдруг высота большая? А было-то не больше метра – Старшой очутился на площадке, с которой можно было вести оборонительные действия в случае осады: постреливать, лить кипящую смолу, отбрасывать лестницы. Самое гадкое, что сейчас, в мирное время, здесь тоже оказался воин-часовой. Он услышал звук плюхнувшегося тела и заспешил к Ивану.
– Чудо! – громко прошептал воронежец, тыча в черное небо дрожащим пальцем. – Истинно говорю тебе!
Стражник растерялся и не стал поднимать тревогу. Странный человек, похоже, упал с небес!
– Ты откуда?
– Оттуда! – подтвердил догадку бойца Старшой.
– И… не ушибся?
Иван улыбнулся: ему явно достался полнейший лопух.
– Я разбит, – простонал парень. – Помоги мне, добрый человек…
Наклонившись к дембелю, часовой получил сокрушительный удар ниже пояса. Емельянов не имел права соблюдать рыцарский кодекс, ведь обессиленный лазанием человек заведомо проигрывает здоровяку-сабельщику.
Не дав шансов опомниться, Старшой приложил рухнувшего на колени охранника головой о стену. Звук удара заставил воронежца испугаться: а ну как стена не выдержит? Голова все же была послабее. Чалма смягчила удар, но страж затих, распластавшись рядом с Иваном.
Диверсант-грабитель размотал чалму и, как мог, связал часового. Пальцы ломило, зато работа разогнала в них кровь. Площадка освещалась факелами, расставленными с интервалами в десять шагов. Старшой приглядел темную нишу и оттащил поверженного противника туда. Не на дороге же его оставлять.
Потом парень крался по лестнице вниз, один раз затаившись и пропустив мимо себя охранника, слонявшегося по площадке, похожей на верхнюю. Дорога к главному чертогу прошла без неприятностей, разве что чуть не наступил на хвост сонному павлину. Внутри сарая было тихо и мрачно.
Отодвинув легкий полог, Иван засунул голову внутрь. Стараясь не дышать, тщательно вслушивался в шелест легкого сквозняка, пока не засек царапанье. «Когти о клетку», – подумал дембель. Вдохновленный догадкой, он вполз в прохладу шахской залы, скользнул по мраморному полу и оказался на ковре с высоким ворсом. Здесь лазутчик остановился. Стало странно, что охраны совсем нет. Сначала Исмаил и Хаким ужасаются просьбам о пере, а теперь, как в анекдоте, – заходи кто хочешь, бери что хочешь…
Где-то тут ловушка.
Старшой снова затаился, всматриваясь в темные углы, но никакого движения не засек. Пусто, действительно пусто! Клетка с жар-птицей была накрыта плотной материей, и свет пробивался еле-еле. Этакое тусклое привидение, висящее над полом.
Еще всегда случается, когда надо затаиться, какой-нибудь зуд или нестерпимое желание посетить туалет. У Ивана сильно чесалось бедро. Дембель с особым остервенением поскреб его пятерней. Впрок.
Потом встал, прокрался к клетке, готовый в любой момент метнуться в сторону и вниз. Никого.
Приподнял покрывало, сощурился, ослепленный сиянием птицы. Глаза постепенно привыкли, парень наконец-то разглядел объект своей охоты. Вот они – перья в ассортименте! Снова зазудело бедро, прямо там, где располагался карман. Раздраженный воронежец сунул туда руку и самозабвенно почесал. Потом выдернул кисть из кармана и… раздался оглушительный звон.
По мраморному полу запрыгал выпавший из кармана злополучный ключ-«выдра».
Жар-птица вопросительно каркнула, Старшой накинул на клетку покрывало, присел, ожидая тревоги. Кроме беспокойного шевеления птицы и страшного сердцебиения у лазутчика не было слышно ни звука.
– Как нарочно, – прошептал дембель, сгребая ключ и пряча его обратно. – Цыпа, цыпа…
«Цыпа» успокоилась, Иван опять поднял покрывало. Расстояние между золотыми прутьями было маленьким, в пару пальцев. Парень просунул большой и указательный, пташка заинтересовалась шевелящимися «червячками». Открыв клюв, она резко клюнула палец лазутчика.
– Ай, скотина! – невольно воскликнул Емельянов-старший и засунул палец в рот.
Птица чуть отпрянула и озадаченно уставилась бриллиантовыми глазками на Ивана.
– Пигалица, – обозвал ее пострадавший, обходя клетку, чтобы дотянуться до оперения сзади.
Узница стала двигаться от парня по кругу. Дембель остановился, остановилась и жар-птица. Охотник двинулся, отмерла и жертва. Через некоторое время Старшой понял, что участвует в бесконечном топтании. Ускорился. Забегала и пигалица.
Ситуация требовала смены тактики. Осмотрев дверцу клетки, Иван обнаружил семь засовов, семь замочков и семь печатей-пломб. Солидная упаковка.
Открыть засовы ума много не надо, сорвать пломбы тоже можно, но что делать с навесными замками? Стоп, а почему именно дверца? Парень уверенно взялся за прутья и легко разогнул их в стороны. Жар-птица забеспокоилась, заклекотала, хохлясь.
– Тихо, бройлер. – Дотянувшись до узницы, Старшой ухватился за первое попавшееся перо, свисавшее с крыла, и потянул на себя.
Пигалица уперлась, завертелась, захлопала свободным крылом. Сильная, размером с индюшку, она стала биться в прутья, вырываясь. Дембель проявил цепкость и настойчивость, но пришлось побороться. Птица атаковала, осыпая руку похитителя дробью ударов. Клюв молотил по рукаву кителя и ничего, кроме щекотки, не провоцировал. Топчась и пыхтя, Иван вырвал-таки вожделенное перо. Локоть парня угодил в отогнутый прут, тонкое золото не выдержало, проволочка слетела с креплений и полетела к полу. Теперь Старшой не допустил бряканья металла о мрамор, перехватив пруток в считанных сантиметрах от пола.
«В хозяйстве пригодится», – хмыкнул вор и сунул золото в карман. Потом дембель вернул покрывало на место, определил добытое светящееся перо за пазуху и пошел к ближайшему выходу.
Аккуратно выглянув из-за полога во двор, парень остался доволен: нет ни одного охранничка, плюс недалеко от места подъема на стену.
– Спасибо этому дому, – шепнул Иван и побежал, пригнувшись, к лестнице.
Позже Старшой понял, что на вынесенное золото сработало защитное заклятие, но сейчас он лишь успел отсчитать два «дзинь!», и дворец шаха наполнился воем сирен. Вспыхнул магический свет: ярко загорелись стены. Отовсюду ломанулись стражники.
Грабитель-неудачник бросился наверх. Там его ждали трое полусонных злобных персиянцев. Он оказался в очень невыгодном положении: один и без оружия против трех сабель. Кинувшись обратно, Иван попал в компанию пятерых разъяренных охранников. Завязалась борьба: воины не размахивали саблями, опасаясь посечь своих. Старшому удалось дать одному по оскаленным зубам, второму в солнечное сплетение, уйти от кулака третьего, пнуть в голень четвертого, а пятый, оставшийся позади, хладнокровно догнал вора рукоятью сабли по темечку.
Мир вспыхнул разноцветным фонтаном огонечков, и дембель отрубился.
Очнулся он быстро, но за это время лазутчика успели его поднять под белы ручки и обшарить. Золотой пруток поблескивал в ручище огромного бородача – начальника стражи. Сирену уже уняли, сияние стен приглушили. Бородач наклонился и тихо прорычал, обдавая лицо Ивана смрадным дыханием:
– Белый дьявол посягнул на святая святых. Белый дьявол умрет. А сейчас в яму его!
* * *В страшную ночь расправы с котом Баюном вещий старец Карачун очнулся в скромной постели, держась рукой за грудь. Сердце колдуна словно иголка пронзила. Перехватило дыхание, на лбу выступила испарина, волшебник засипел лечебное заклятье.
Предметы темной каморки Карачуна будто бы удалялись, оставаясь на местах, стук дождя в подоконник и редкие раскаты грома приглушились, растворившись в громких ухающих ударах сердца ведуна.
Он справился с болью, привел тело в порядок. Потом старец долго лежал на спине, восстанавливая ровное неспешное дыхание. Из прикрытых глаз текли слезы.
– Добрались-таки, асмодеи, – прошептал Карачун, слушая, как над Торчком-на-Дыму бушует гроза.
Над Легендоградом тоже разгулялась стихия. Ворчали громы, молнии непрерывно освещали низкие тучи, а дождь, подгоняемый ветром, обрушивался на гранит и мостовые, норовя расколоть древние камни.
Гадалка Скипидарья, которая в последние дни шла на поправку, вдруг поднялась с кровати и заголосила, испугав дремавшего Малафея:
– Горе тебе, земля рассейская! Вороги тя опоры лишили!
Подскочивший паренек стал укладывать старушку обратно, но Скипидарья впала в неодолимое исступление и угомонилась лишь к утру.
